Огни у пирамид

Глава 19, где над греческим миром сгущаются тучи

Год восьмой от основания. Месяц Тебету. Недалеко от побережья Киликии. В настоящее время — Анталия, Турция.

Море было спокойным, и только небольшой ветерок теребил прямой парус на единственной мачте. Дромон отличался от других кораблей лишь приподнятой кормой, на которой стоял зачехленный сифонофор. Палуба и борта вокруг были обиты бронзовым листом, во избежание пожара. Им перед выходом особые кувшины привезли, которые, говорят, поджигать не нужно. Само загорается после выстрела, поэтому рядом стояли мешки с песком, иначе эту дрянь ничем не затушить.

Командовал кораблем Малх-младший, самого Наварха сын. Отец его опять куда-то за моря поплыл, а семья снова в Сидон перебралась. Ну, а кому же новый корабль, да с секретным оружием под командование отдать? Да тут и вопросов не было, уж очень Малха-старшего уважали. В Сидоне и Тире его сыном самого Дагона считают, больно удачлив в плаваниях был. Порт Бандар построил, Великий Канал фараонов прочистил, а потом и Новый Свет открыл. Теперь моряки из Тира в шумерский Ур плавают, чего никогда не бывало. А самые отчаянные уже и до Синда добрались. Воистину, великий мореплаватель Малх, никто из финикийцев с ним и рядом не стоял. В последнее время, как Империя на себя всю торговлю перетянула, купчишки из захолустных земель разоряться начали. Греки, критяне, киликийцы начали на разбойный промысел выходить, а потом в своих скалах прятаться. А в последний год просто житья от них не стало. Торговли нет, а корабль есть, так только разбой и остается. Невдомек бедолагам, что недолго им радоваться осталось, ведь до самого Великого Царя те вести дошли.

И теперь дромон по самым опасным водам шел, торговой лоханкой притворяясь. Корабль был узким и быстроходным, в ущерб грузоподъемности, но отличия только вблизи видны были, а коли увидел, то уже и поздно. На веслах, помимо гребцов, два десятка персидских князей сидело из Первой сотни царского отряда.

— Где же таких бугаев набрали? — с завистью думал Малх-младший. — Ну чисто быки.

У него задача была месяц море чистить от разбойников, а потом с этими парнями на Сицилию идти, к Сиракузам. Два звероподобных десятника из ассирийцев парней крыли, почем зря, их княжеское достоинство в грязь втаптывая. А парни и ухом не вели. Их, говорят, десять лет так мордуют, привычные. Тот десятник им с семи лет как отец и мать был и, говорят, после выпускных боев юные князья простому воину в пояс кланялись и подарки дарили. Он после такого выпуска мог собственный дом купить и до самой смерти жить безбедно. Да только еще не ушел никто, их же поименно сам повелитель знает, и личного разговора удостаивает. А этим не всякий тысячник похвастаться может. Каждый год по пятьдесят бойцов из этой сотни выпускают, и кто хорошие оценки имеет, теми родители гордятся, и невесты самые знатные в очередь стоят и коленки себе шпарят, на таких орлов глядючи. Ведь те оценки за отцовские дарики не купишь, на выпускных боях сам государь присутствует. Вон, гребут, и не ноют. Даже не скажешь, что у каждого дворец из чистого золота есть. Ох, и суров повелитель, не дает людям немыслимым богатством насладиться. Уж он бы, Малх… Эх…

Из корзины на мачте наблюдатель свистнул, увидел кого-то. А потом и правда, какая-то лохань киликийская, местной рванью набитая, к ним радостно устремилась. Да шагов в тысяче капитан увидел, что не тирский это купец, а бирема военная, и попытался вид сделать, что обознался и вообще мимо плыл. Ну конечно!

На дромоне забили барабаны, ускоряя ритм, и корабль стрелой понесся к неудачливым разбойникам. Малх бронзовый рупор (ох, и хорошая вещь!) ко рту поднес и проорал:

— Парус спустить, корабль в дрейф, оружие на палубу, руки над головой поднять!

Киликийцы скалятся, копья корявые вперед выставили. Некоторые луки ладить стали. Вот смешные!

— Первый десяток, луки взять. Второй — щиты! Воины — на палубу!

Князья с весел вскочили, и, как солдаты умелые, быстро исполнили все. Один десяток со щитами вышел, второй с луками. В общем, мальчишки безусые такую бойню устроили, что через две минуты половина киликийцев на коленях стояла с поднятыми руками, а вторая лежала, стрелами утыканная. Страх то какой! Малх никогда не видел, как персидские лучники работают. Да он же теперь месяц в поту просыпаться будет. На борт абордажная команда зашла, и десяток израненных оборванцев на дромон притащила. После на три десятка шагов от той лохани отошли и залп из огнемета дали. Ох, и вспыхнул кораблик, на диво просто. Малх потом за каждый кувшин отчитаться должен. И сам Великий Инженер Лахму ему велел написать подробно, как и что у него получилось. Потому как десять лет он на эту смесь проклятую потратил.

— Воин Митрабазан, с малым допросным набором, ко мне! — крикнул десятник.

Великие боги, имя то какое! Митрабазан! Да это же из Десяти Великих Семей мальчишка!

— Слушаю, командир, — сказал боец, и устремился.

— Вот тебе пленный, выяснишь, где их бухта, и кто еще разбоем занимается.

— Пальцы резать, как на полевом допросе? — деловито поинтересовался немыслимо родовитый воин.

— Нет, ты же «Допрос вражеского лазутчика» завалил. Пересдача у тебя, забыл, что ли? Время пошло! — скомандовал десятник.

Малх отвернулся, потому что затошнило его. А бедолага выл и, захлебываясь, рассказывал все, что спрашивали. А потом воина по матери крыть начал от боли.

— Все узнал, боец? — спросил десятник.

— Так точно, — ответил тот.

— Ну, так чего смотришь? Или он меня только что овечьей мандой назвал?

Воин, не особо напрягаясь, грабителя над головой поднял, и в море выбросил. Ну и зверей они в этой Первой сотне растят, великие боги! Малх даже вспотел.

А потом они вдоль берега прошли и городишко их задрипанный обнаружили. Все, что плавать могло, сожгли, а пленным глаза выкололи, и домой отпустили. Как сказал ассирийский десятник, им теперь морским разбоем гораздо сложнее заниматься будет. Это у них, ассирийцев, шутки такие смешные. Великий царь Синаххериб отменно шутил, обхохочешься просто. Девятая сатрапия до сих пор его шутки вспоминает. Ну, кто жив остался, конечно…

* * *

Шестью месяцами раньше. Сиракузы, колония Коринфа. В настоящее время — Сиракузы. Италия.

Город Сиракузы находился в эти времена на небольшом островке Ортигия. Сейчас там малая часть города расположена, его исторический центр, соединенный с основным городом двумя мостами. Островок был крошечным, всего то полфарсанга в длину, а в ширину и того меньше. Ортигия была отделена узким проливом от Сицилии, меньше ста шагов в ширину, и обладала немыслимым сокровищем — источником под названием Аретуза. Вода в нем была чистейшая и необыкновенно вкусная. Этот-то островок и облюбовал коринфский педофил Архий, который влюбился в прекрасного мальчика Актеона и попытался похитить его, чтобы подарить всю свою суровую мужскую любовь без остатка. Парнишка в результате похищения погиб, а неудачливый любитель мальчиков бежал от народного гнева на Сицилию и нашел лучшее место в Средиземноморье, где можно было построить город. Он и его спутники основали сословие Гаморов, которое сосредоточило в своих руках не только власть, но и все пахотные земли, приведя остальной люд в состояние бесправного плебса. Город еще не вышел на сицилийский берег, но упорно, год за годом захватывал территории местных племен — сикулов, выдавливая их в горы или превращая в крепостных арендаторов, подобных спартанским илотам. Сиракузы еще не достигли своего расцвета, который наступит лет через двести-триста, но уже сейчас это был весьма значимый порт и место перевалки зерна, что уходило пузатыми кораблями в вечно голодную метрополию. Город был окружен стенами, которые кое-где стояли прямо на отвесных скалах, и имел единственные ворота, которые смотрели на пролив. В бухте, между двумя островами, находился порт, который располагался на обоих берегах. На сицилийском берегу грузили зерно для вывоза, а со стороны Ортигии— товары и продовольствие для горожан. И не было в этой части Верхнего моря более удобной бухты и лучшего порта, чем Сиракузы. С каждым годом жадные гаморы зарабатывали все больше денег, на которые нанимали гоплитов, которые порабощали очередное племя, имевшее несчастье поселиться на плодородной земле. Закабаленные крестьяне, которых стали называть килирийцами, давали своим господам еще больше зерна, которое продавалось в материковую Грецию, а на вырученные деньги нанимались новые гоплиты, которые захватывали новые земли. Пока Сиракузы были только в начале славного пути, а потому на Сицилии еще жили свободные и гордые люди, обрабатывавшие наделы, что достались им от предков. Но это гаморы считали страшной несправедливостью, и дни таких племен были сочтены. Ведь эти земли давали много зерна, которое продавалось за серебро, на которое можно было нанять гоплитов…. У Сиракуз был только один очень серьезный недостаток. Этот город был крайне неудобен для штурма.

Молодой, но многообещающий купец Набу-аххе-буллит, или Наби в обычной жизни, младший сын почтенного Син-Или, сидел в лавке Эмука Харассу, первой за пределами Империи. Город был пока не слишком богат, но вполне платежеспособен. Ведь гаморы, повелители этого города, были чрезвычайно богаты. А чернь, как покупатель, торговый дом никогда не интересовала. Прибыль тут была небольшой, но младший сын хотел провернуть небольшую авантюру из разряда того, что когда-то сделал его отец. Из-за того немыслимого риска в семье и появились первые серьезные деньги. И он, Наби, тоже захотел создать свой собственный капиталец. А то сестрица Ина, княжна которая, от денег лопнет скоро, из своей дыры в горах не вылезая. До того заелась, что собственную башню телеграфа велела построить. А он, как караванный верблюд, к двадцати годам уже полмира исколесил. Завидно ему. И денег хочется. Много и сразу. Вот! А как денег заработать? Да только что-то немыслимое сотворить. А что можно такого сотворить, если сам Наследник в поход на запад собрался? Правильно! Город Сикакузы ему на блюдечке приподнести. Брат сестрицы самому Пророку сообщение по телеграфу послал с просьбой, чтобы сиятельный Камбис купца Наби соизволил принять. Тот принять соизволил и по плечу похлопал, мол, дерзай, пацан. Коли жив останешься, озолочу. А если не получится ничего, на глаза мне больше не попадайся, тут пустобрехов не сильно жалуют. А Наследник рядом сидел, молчал и внимательно так слушал. Такие возможности раз в жизни бывают, это Наби шкурой чуял. Да и не в каждой жизни, откровенно говоря. Часто ли такое придумывается, чтобы это самых могущественных людей мира могло заинтересовать? В общем, вот такую простую задачку купец Наби сам себе поставил, а потом у отца отпросился, чтобы новые рынки разведать. И не пожалел.

Он, обладая острым умом, сразу же увидел, что взорвать этот город — раз плюнуть. Гаморы жили в городе и получали аренду от покоренных сикулов. А от тех сикулов, на минуточку, Сицилия свое название получила. Землевладельцы жили в свое удовольствие, не делая, в общем-то, совсем ничего. А демос влачил самое жалкое существование, и при этом никаких гражданских прав не имел. Купец, если у него не было собственной земли, в этой системе тоже был бесправен, как последний батрак. Именно это через двести лет приведет к изгнанию гаморов, но пока они были сильны и могущественны. Пять тысяч горожан, из которых двести семей гаморов, жили на острове. На самой Сицилии — тысячи семей батраков, которые спят и видят, как любимым хозяевам кровь пустить. Купцов с полсотни, и тоже безземельные все. Нет, с этим совершенно точно можно было работать. И Наби начал…

Он открыл лучшую лавку, где принимал всех гаморов лично, включая стратега Архелая. Всем купцам в городе он, из солидарности, делал скидки на всякие платки и заморские бусы. Ведь лавки Эмука Харассу давно уже не только шелком торговали, но и сопутствующим товаром — украшениями, мебелью из заморского палисандра и писком сезона — прыгающими шарами. Князь Дайаэ был не вечен, и это понимали все, включая самого князя Дайаэ. А посему семья Или начинала расширять ассортимент, понимая, что монополии на шелк может не стать в любой момент. Греки, обожающие спортивные упражнения, вместо того, чтобы хвастаться шарами друг перед другом, придумали несколько игр, и самозабвенно эти мячи бросали, пинали и стукали чем попало. Восторг бы полный. Гаморы, сходящие с ума от безделья, наконец нашли, чем себя занять, и шары закончились с пугающей быстротой. Купец Наби, который был единоличным продавцом дефицита, чувствовал себя, как завсекцией магазина ГУМ во времена предпоследнего генсека. Ему было незнакомо ощущение человека, владеющего дефицитом, и молодого парня начало слегка штормить. Не он бегал за покупателями, они бегали за ним. Ему предлагали взятки, дружбу, вино, женщин, мужчин, да вообще все, что угодно. А он держал из последних сил последние два шара и ждал поставки из Тира, куда послал с оказией слезное письмо. Он отказал всем, но самому стратегу Архелаю отказать не смог, как не смог отказать самому богатому купцу Сиракуз Меандру. Оба вышли из его лавки, презрительно взирая на люто завидующий демос, и оба вскоре стали его лучшими друзьями, благо Наби не скупился на подарки и вино.