Огни в долине

Мимо прошел пожилой рабочий.

Охотник окликнул его:

— Может, ты скажешь, где тут найти директора.

— Александра Васильича-то? А вот по коридору, в конце дверь. Там, стало быть, его кабинет. Да он, поди, уехал куда-нибудь. На месте наш директор не сидит. А ты приезжий, видать. Откуда?

— С Нового. — Никита Гаврилович поднялся на крыльцо и заторопился по коридору.

Майский был еще у себя в кабинете, но готовился ехать и убирал со стола бумаги. Случайно подняв голову, увидел в дверном проеме безмолвную широкоплечую фигуру охотника. Когда тот открыл дверь, Александр Васильевич не слышал. Секунду-другую директор смотрел на Плетнева, словно не верил глазам, потом порывисто шагнул навстречу.

— Никита Гаврилович! Дорогой мой человек!

Охотник крепко обнял Майского и трижды поцеловал.

— Вот и свиделись, Александр Васильич.

— Садись, Никита Гаврилович, вот сюда, поближе ко мне. Дай-ка поглядеть на тебя как следует. Давно мы не видались, давно. Все такой же, нисколько не изменился. Даже помолодел будто.

— Ну, скажешь, Александр Васильич, — широко и немного застенчиво улыбнулся Плетнев. — Старик я, чего там.

— Рано, рано в старики записываешься. Когда приехал? Насовсем, конечно? Впрочем, чего же я, вижу, прямо с дороги зашел. Где остановился?

— Так разве Иван Тимофеевич не говорил? Я его давеча встретил.

— Не видал я еще Ивана Тимофеевича.

— С дядей моим приехали. Утром, как светать стало. У него дом здесь. Вместе и жить будем, два старика, как два сапога — пара.

— Степана Дорофеевича я мало знаю. Но слышал о нем, известный в Зареченске старатель. Обживайся, Никита Гаврилович, осматривайся, а там… Есть у меня предложение. Не знаю, как посмотришь, а лучше тебя для такого дела не подобрать человека.

— Опять, небось, золото искать?

— Угадал, — рассмеялся директор. — Работа знакомая, верно? Все равно ведь не усидишь дома, хоть и записался в старики.

— Пожалуй, так, — согласился охотник, не переставая разглядывать Майского. Перед ним сидел зрелый мужчина, с легкой сединой на висках. Но было в нем и немало еще от прежнего Майского: подвижность, простота и какая-то легкая веселость.

— Ты же меня знаешь, Александр Васильич, я в четырех стенах долго не могу. Воздуху мало. Люблю, чтобы небо крышей было, чтобы звезды на нем горели. Тайгу люблю слушать. Вот с Виноградовым-то, Виктором Афанасьевичем, мы славно побродили.

— И как? Удачно?

— Да не то, чтобы очень. Однако кое-что нашли.

Директор кивнул.

— И нам тоже надо бы кое-чего. Немножко. Участок подыскать, где бы вторую драгу пустить. Я в Глухой Лог еду. Хочешь со мной?

— В другой раз, Александр Васильич. Только с дороги, ночь, считай, не спали.

— Верно, верно, я и забыл. Ну, мы еще успеем побывать с тобой и в Глухом Логу, и на шахтах. Устраивайся, отдыхай, а вечером непременно ко мне. Аленка будет рада. Дочку нашу посмотришь. Вспомним прошлые деньки.

— Спасибо за приглашение, Александр Васильич, приду.

— Ну извини, ждут меня на драге. Так смотри, вечером к нам.

Говоря последние слова, Майский уже надевал фуражку и плащ. На крыльцо они вышли вместе. Директор сел в двуколку и покатил по дороге, ломая колесами звонкую корку льда на лужах. Никита Гаврилович посмотрел ему вслед и повернул к дому дяди. Обратно шел также медленно, посматривая вокруг и на встречных людей. Сколько же лет прошло после тех дней, когда ходил вот по этим самым улицам в компании своих сверстников, молодой и беззаботный, не думая о будущем, не тревожась за него. Потом женитьба, короткие, как мгновение, дни радости и счастья, а потом… Лучше бы не было этого потом. И вот жизнь прошла, не заметил даже.

Когда Плетнев вошел в дом, там уже вовсю хозяйничала Домна Никифоровна. Подоткнув подол длинной юбки и обнажив бледные толстые ноги, разрисованные синими вспухшими жилами, она протирала окно. Посреди горницы стояло ведро с водой, из него торчал конец тряпки, а под ним расползалась блестящая лужа. На стульях, на столе топорщились наспех связанные узлы.

— С приездом, Гаврилыч, — поприветствовала его женщина, продолжая заниматься своим делом. — Опять к нам на жительство?

— Выходит так, Домна Никифоровна.

— Давно бы пора. Сколь по чужим-то краям ни броди, а лучше дома родного места не найдешь. Ты уж прости меня на скором слове, а только не люблю я, когда уборка и мужики в доме толкутся. Пойди нето, погуляй али самовар наладь. С дороги-то чаю, небось, захотелось.

— Ага. А Степан Дорофеич где?

— Добро свое таскает, — Домна Никифоровна показала на узлы. — Много у него всякого добра по разным углам растыкано. Ходит, собирает. Он как… — Она сделала паузу и, перестав тереть стекло, посмотрела на Плетнева. — Все пьеть?

— Что вы, Домна Никифоровна, давно образумился. Сын-то, Степан, воли ему не давал. Разве по праздникам, и то маленько.

— В праздник-то и я, грешница, люблю рюмочку выпить. Ну иди, иди. Самовар на кухне. А как закипит, меня кликни.

Взяв самовар, охотник вышел на крыльцо. В сенях нашел корзину с березовыми крепкими углями — они, наверное, простояли лет десять, — сходил за водой и привычно, быстро растопил самовар. Приставил к конфорке длинную черную трубу, из нее тотчас повалил веселый синеватый дым. Никита Гаврилович удовлетворенно посмотрел на давно не чищенный, позеленевший самовар, на широкий двор, в конце которого под навесом все еще похрустывал овсом гнедой мерин, на розовое небо, и суровое лицо его осветила скупая улыбка.

ГЛАВА ВТОРАЯ

С прииска Майский выехал в отличном настроении, что бывало не часто. Радовало весеннее утро, встреча с Плетневым, которого он так долго ждал. Если охотник согласится участвовать в разведке да еще дядю своего уговорит, дело пойдет куда лучше. Прииск с каждым годом увеличивает добычу драгоценного желтого металла, но его надо еще больше. План на этот год снова увеличили. Он, Майский, поспорил для виду с Громовым, но тот, выслушав, сказал только:

— Надо, Александр Васильевич, пойми, надо. И ты это можешь.

Легко сказать; можешь. А как? Все шахты прииска работают на полную мощность, драга — тоже. Остается единственный путь, о котором ему говорил в последнюю встречу Земцов: всеми средствами развивать активность рабочих через соревнование и ударничество. Слепов тоже видит в этом важный резерв и делает все от него зависящее. На последнем партийном собрании речь шла только об этом. Но ощутимых результатов пока не видно. Впрочем, рано еще. А другой резерв, о котором пока он, директор, не говорил в тресте, — разведка вблизи прииска новых земель. Вторая драга сразу повысит добычу, только бы место для нее подходящее подыскать. А тут еще плохо стало с продовольствием. В городах, говорят, хлеб давно выдают только по карточкам. Свободно в магазинах, продуктов никаких, если не считать фруктовый чай. Зато появились особые магазины со звучным, но странным названием «Торгсин». Там есть все, кроме птичьего молока и живой воды. Цены сказочно низкие. Но счет идет на золото и серебро. Земцов говорит, недостаток продовольствия — явление временное, в ряде областей неурожаи.