Ого, индиго!
Шрифт:
– Я не знаю!
– Идти на уступки шантажистов – значит поддерживать их в благом деле уничтожения мира на земле. Ты же помнишь, мама, я против ядерной войны! Он прекрасно знает про Майку, про то, как трудно найти работу, и ждет, цинично ждет, когда у меня закончится запас энергии, когда я лопну от напряжения! Я делаю все, что могу, и даже больше. Ради вас я взрослею. А это похоже на настоящее жертвоприношение. Я сочинила сказку и записываю ее сейчас. Иначе я ее завтра забуду. Навсегда забуду все сказки мира. Я даже забуду то, что я их когда-то знала. Попробую говорить об этом без пафоса. Сегодня обойдусь без истерики и скандала. Верь мне мама!
– У тебя все нормально? – наконец встревожилась мама.
– У меня все отлично. Я все знаю. Ключевые слова
– Это конец?
– Это начало, мама! Нас обманули и нас предали. Нам говорили, что наши люди – самые бескорыстные в мире, талантливые, склонные к дружбе, к любви с первого взгляда, они не могут ударить, украсть, унизить. Я открою тебе страшную тайну, мама. Они все это отлично делают.
– Дина!
– Не успокаивай меня! Познавать опасно. После любого открытия не хочется больше ничего открывать. Ни окна, ни двери. Иногда не хочется жить.
– Что ты делаешь?
– Я пишу сказку. Добрую детскую сказку. Пока я жду самого понимающего на свете работодателя, который готов оторваться от фокус-групп, медиа-планирования, понятия формата и менеджмента, который самостоятельно принимает решения, не ориентируясь на массовый спрос, я состарюсь мама. Я требую понимания сейчас. Я устала ходить на кастинги белочек для рекламного ролика. Самое обидное, что я отлично машу хвостиком, у меня мордочка вполне себе беличья, но меня не выбирают... Я плохая белочка. И боюсь, что следующего кастинга я не переживу.
– Ты, правда, не такая, как все...
– И что? Я не имею права на жизнь?
– Имеешь! Ты хорошая! У тебя все получится! Знаешь, эта современная психология. Все журналы утверждают, что любая звезда начинала с простой установки: «Я верю в себя».
– Мама, это идея хорошо продавалась! В журналах про звезд дают интервью только коллекционные номерные люди. От нас они отличаются тем, что они уже не люди. Они отдали душу за ветрогонское быстрое счастье. Это специальный сорт людей, который вывели в секретных лабораториях как лучшую модель человека. Глядя на идеальных людей, всем ясно, куда надо стремиться, какой дом лучше купить, на каком пляже мира лучше всего провести выходные. С их помощью легче формировать массовый вкус. Так легче продвигать модели золотых мобильных телефонов, часов размером со штурвал, платья с камнями Сваровски. Я не знаю, мама, когда мы встали на колени ради этих платьев? Почему мы стали такими послушными? Почему участвуем в бесконечных кастингах, чтобы хоть на минуточку нам в руки дали дудочку крысолова. Это так весело, мама! Дудеть! А они идут за тобой!
– Кто идет, доченька?
– Люди, которые мечтают о золотых мобильных телефонах, мечтают поменять часы летчиков на часы космонавтов, мечтают о доме на Рублевке, о веранде в Ницце, о новых штанах Армани. Представляешь, как это круто, мечтать о новых штанах?
– Доченька, у тебя истерика!
– У меня мега-истерика! Я мега-гламурная! Я мега-сексуальная штучка! Мама, твоя дочка – лузер! Это хорошая новость! Я пока, заметь, пока, не убила чужую надежду, не переступила через труп любимого и близкого человека, не перегрызла хребет собственной песне. Я все это сделаю. Но немного позже. После того, как напишу одну сказку. Одна девочка мне сказала, что сказка нынче хорошо продается. – Динка умоляюще смотрела на маму и сказать ей было нечего.
В арабском кафе Динка очнулась внезапно. Она проснулась там в тот момент, как закрыла глаза на Земле. Память угодливо напомнила ей про милого старичка с голубыми глазами, который имел обыкновение сюда захаживать. Только Динка про него вспомнила, как он появился. Судя по всему, это арабское кафе было особым
местом, где желания и мысли исполнялись мгновенно. Динка посмотрела на свое отражение в мерцающем зеркале, закованном в латунную раму, и осталась собой довольна.– Здравствуй, милая моя! – Старичок ворковал нежным молодым голосом. – Я тебя здесь давно дожидаюсь! Сердце истосковалось! Забыла о старике.
Рядом со столиком появились невидимые официанты. (В черных одеждах они практически сливались с полумраком.) На столе были финики, курага, изюм. Перед Динкой – керамические чашки с душистым арабским кофе.
– Плохо себя ведешь! – с укоризной покачал головой старичок. – Без уважения! Я тебя ищу, а ты пропала. Не хорошо заставлять так сильно о себе волноваться. – В глазах старичка застыли слезы-льдинки.
Динка попробовала кофе и в который раз поразилась настоящему кофеиновому взрыву в голове. Динка чуть прикусила губу и обожгла ее о край горячей кружки. Губа припухла.
– Я не знаю, кто ты. Но кем бы ты ни являлась, я сильнее тебя! Тебе не выиграть эту битву! Ты обречена. – Старичок взглянул на Динку с откровенной жалостью и брезгливостью, как смотрели ученые на приговоренных и сданных на опыты Белку и Стрелку. – Твой мир превращается в дурдом. Если ты думаешь, что его можно изменить, ты глубоко ошибаешься.
Динка пробовала мармелад и старалась запомнить волшебный вкус кофе. В старичке она не видела ни грамма смысла. Так, не страшное приведение. Дух сна.
– Запомни, девочка моя! – вещал старичок волшебным молодым голосом. – Человеческий мозг способен к изменению только в худшую сторону. Несколько десятков лет назад я бросил все силы на одурачивание народа. Мне нравятся тихие игры и подставы. Уникальные шахматные комбинации, благодаря которым я превращаю смелого противника в управляемое животное. И я добился своего, – расцвел старичок. Все-таки в глубине его дремучей натуры жил настоящий художник, который требовал похвалы и понимания любой ценой.
– Я заставил непокорных поверить моим зеркалам и фальшивым ценностям. Я посеял хаос в лучших умах и сделал самых независимых раболепными исполнителями моей единственной и неповторимой воли. Ты хочешь узнать, как? – захихикал старичок.
– Я художник! Литература и кино прославляли пустоту, самые низменные человеческие чувства. Я превратил деньги в религию, а успех – в смысл жизни. Под моим чутким наблюдением взошли цветы эгоизма и себялюбия. Я лично благодарил любого и поддерживал всех (в том числе и материально), прославивших культ насилия, секса, садизма, предательства. Я лично выстраивал стратегию хаоса и неразберихи. И ты думаешь, Индиго боролись за собственное достоинство? Кто-то кинулся спасать обреченное человечество? Ничего подобного! – веселился старичок. – Индиго первыми приползли ко мне на поклон. Только я мог оценить их таланты, помочь раскрыть потенциал и найти их настоящее место в жизни! Только я, и никто другой! Падшие Индиго – лучшие идеологи! Они проповедуют и рекламируют хамство и наглость, ложь и обман, пьянство и наркоманию всей своей жизнью. Люди идут за ними, не догадываясь, что идут на заклание. – Старичок растянул в улыбке резиновый рот. Глаза оставались холодными, отливая искусственным блеском. – Когда ты устанешь, к тебе никто не придет на помощь. Ты придешь ко мне. Будешь вкладывать слова предательства нежным, унижать красивых и делать посмешищем умных. Ты все это сделаешь.
Динка очнулась. Нестерпимо болела губа. Только Динка так и не вспомнила, где и когда она успела так обжечься.
Дина поднималась по лестнице издательства. В руках держала тоненькую папку-рукопись в красной обложке, на которой черным фломастером было выведено название: «Инопланетянка». Наконец она дошла до конца коридора-лестницы-тоннеля. Только вместо обыкновенного «света в конце тоннеля» здесь восседала крепкая секретарша, которой платили за то, что она берегла издательство от писателей. Перед опытным проницательным взглядом секретарши Дина почувствовала себя словно на приеме у гинеколога. Обнажаться приходилось еще сильнее.