Огонь блаженной Серафимы
Шрифт:
— Вот и славно, — опасливо приблизившись, Кошкин надел на запястья чародея браслеты, которые, будто обладая собственной злой волей, прижались к коже со всех сторон.
Мамаев вышел из круга и сел у стола.
— Теперь наконец вы изволите сообщить мне, для чего затеяли эту авантюру?
— Именно эту? — весело переспросил князь. — Извольте. Моя, сударь, драгоценная невеста, как вы уже осведомлены, сновидица и именно в этом качестве интересует меня более прочего. Мне нужно, чтоб вы, Эльдар Давидович, уговорили ее снять запреты Артемидора.
— Я?
— У вас с нею много общего: одна стихия,
— И вы желаете, чтоб она справилась с запорами, будучи лишенной стихийных сил?
— Не вижу связи. Сновидчество лишь питается огнем, но не исходит от него.
— Питается!
— Ах, вы сызнова торгуетесь, господин Мамаев. Если бы я не собрал на вас полного досье, решил бы, что вы, сударь, — гнум, либо купец. Серафима безо всяких чародейских штучек видит призраков, что напрямую свидетельствует о том, что огонь тут вовсе ни при чем.
Хлопнула входная дверь внизу, дом наполнился громкими голосами.
— Какой великолепный фейерверк! — высоким голосом восхищалась женщина. — Павел Андреевич, я в восторге!
Кошкин поморщился:
— Хозяйка вернулась, время сменить диспозицию. Помогите Серафиме Карповне одеться, она сверхъестественно быстро умудрилась лишиться всей прислуги. — Он пошел к выходу. — И не вздумайте безобразничать. Вы оба, горячие мои, в полной моей власти. И не шалите, я ревнив.
Дробно сбежав по лестнице — Эльдар слышал его топот, Анатоль рассыпался в комплиментах барышне Бобыниной, принялся отдавать распоряжения. Народу там было преизрядно, мужские и женские голоса сливались веселым праздничным хором.
— Сорок девять, — сказала Серафима, будто в бреду.
Мамаев вздохнул и раздвинул дверцы гардероба. В то, что Ванька погиб, он не поверил ни на секунду. А с прочим они разберутся, сдюжат, не впервой.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ,
в коей Серафима знакомится со старым паном, а надворная советница Попович способствует берендийскому саморазвитию
Получить оскорбленiе оть старика и не подумать о мести ему не значить унизиться; ему прощають ради его возраста и сдинъ; точно так же, склоняясь подъ благословенiемъ епископа или передъ маршальскимъ титуломъ.
Вернувшись в спальню, я застала навью за оживленной беседой с Натальей Наумовной. Они обе смолкли при моем появлении, синхронно ко мне обернувшись.
— Что бы она ни говорила тебе, Натали, — начала я, — это ложь. Ты не сможешь…
— Сызнова бредит! — завопила нянька. — Что ж такое, люди добрые?
Дыхание перехватило от сжатия ленты.
— Отчего же не подействовало зелье? — У кузины на подбородке виднелся след засохшей рвоты. — Или, может, обряд?
— Хозяин все исправит, — успокоила навья. — Уж будьте покойны. Ради вас, барышня, он и не на такое способен.
— Ну да. — Наталья, пошатываясь, подошла ко мне, дернула за руку, бросила на изгвазданные простыни. — Скажи спасибо, Фимка, что твое тело мне целехоньким надобно. А то…
Она замахнулась, щеку ожгло ударом.
— Ну-ну, барышня… Серафимочка наша Карповна послушной
девочкой будет, полежит в спаленке тише мышки, покамест вы с хозяином беседовать будете. Наталья Наумовна, голубушка, охолоньтесь.— А если она права и ты мне врешь? — взвизгнула кузина и отвесила затрещину уже навье.
Та зашипела от боли, но покорно опустила глаза в пол:
— Никак не возможно, благодетельница, хозяин велел вас холить и лелеять, и охранять от слов либо действий враждебных. За все время, что вам служу…
— Оставь свой простецкий тон! Незачем более притворяться. Ступай вниз, распорядись, чтоб ужин накрывали.
Оставлять меня наедине с кузиной навья не собиралась.
— Слугам хозяйское слово надобно, — твердо сказала она. — Вы их великолепно вышколили, всем на зависть, только вас они слушают и вам преданы. Мое дело маленькое, наряд для барышни Бобыниной поавантажнее подобрать. Уж побалуйте это тело напоследок, после ему только в рубище хаживать.
И она, гнусно захихикав, раздвинула двери моего гардеробного шкапа. И кузина, купившись на эту немудренную лесть, гордо вскинув голову и расправив плечи, отправилась нести хозяйское слово подданным.
— Постельное белье смердит, — сказала я, когда смогла говорить.
— Потерпишь, — шелестела шелками моих платьев навья. — После-то, конечно, на грязном тебя никто спать заставлять не будет, а пока потерпишь.
Она расправила на спинке кресла бежевую юбку вечернего наряда.
— А чего ты с нею миндальничаешь? — После паузы, поняв, что тему «после» продолжать не желают, спросила я дружелюбно. — Я имею в виду, почему на Наталью Наумовну удавки своей навской не накинешь?
— Не могу. — Вздох был полон сожаления. — Хозяин к этой дуре благоволит.
— Он едва взглянул на нее, когда на Руяне встретил.
— Да не так благоволит, — махнула навья рукой. — Кроме прочего, он ей за услугу признателен, ей и этому вертопраху Бобынину.
— Он тоже услугу оказал? — Я посмотрела на Аркадия, который болтался в углу комнаты на манер воздушного змея.
Кузен прикрыл лицо ладонями, будто от стыда.
— Что-то ты любопытна сверх меры, — прищелкнула пальцами мучительница. — Надоела.
— Сферу-то свою отобрать успела?
Навья вытащила из кармашка коробочку и шурудила в ней пальцами, выбирая пилюлю.
— Успела. Только мне от того успеха выгода малая. Змеюка Наташка нажалуется хозяину, будьте уверены. — Она поискала глазами графин, убедилась, что он пуст и склонилась ко мне. — Глотай. Зелье безвредное, сонное, даже не дурман, подремлешь с часик, пока хозяин решит, что с вами, барышнями, дальше делать.
Мои слабое сопротивление было придавлено отнюдь не фигурально, язык защипало мятным холодком. Ненавижу мяту.
— Ну-ну, огненная наша, успокойся. После сможешь на мне отыграться, недолго уже ждать осталось.
— До бала? — слова вылетали морозными облачками.
— Никто до вашего смешного Рождества ждать не будет, — такая родная Маняшина рука погладила мои волосы, — сегодня или завтра станешь ты, Серафимушка, настоящей сновидицей и нашей хозяйкой.
Крик получился беззвучным, он застыл у лица туманом, завихрился инеем.
— Моя прелестная кузина, — любезно проговорил Аркадий, — желаешь совершить променад?