Огонь блаженной Серафимы
Шрифт:
— Изволь, верная слуга, себя прежде по рукам и ногам заковать.
Навья отступила, но Бобынина щелкнула железом у ее запястий.
— Это раз, — она наклонилась и повторила операцию со щиколотками, — это два…
Верхнюю и нижнюю пару кандалов соединяла цепочка, от которой тянулась цепь подлиннее, эту, самую длинную, Натали пристегнула к железному каминному крюку, затем, подергав, отодвинула стол почти к самой двери, туда, куда навья не могла дотянуться.
С кровати я наблюдала за Натальей Наумовной, восхитившись мимоходом ее недюжинной силой.
— Итак. —
Натали подбежала к навье, пошарила у нее в декольте, та хихикнула от щекотки, но обожгла хозяйку ненавидящим взглядом.
— Нет тебе доверия, милочка, — щебетала кузина, рассматривая крошечную серебряную пудреницу, оказавшуюся в ее руках. — Тебя мне за долги отдали, для услуг и покорности, ты землю целовать должна, по которой я ступаю.
— Все эти годы я была покорна и услужлива.
— Пожалуй, была, — немного удивленно сказала Натали. — Но отчего-то я не склонна себя твоей воле вручить. Будь так же хороша, когда я в новое тело поселюсь.
Она открыла пудреницу, полную разноцветных шариков:
— Лиловые — дурманные, — тонкий пальчик передвинул несколько пилюль, — зеленые — сонные, красные…
Натали подошла к тумбочке, плеснула из графина в два стакана, в левый бросила две зеленых пилюли, в правый — зеленую, красную и лиловую. Правый протянула мне:
— До дна, Фимочка, — и кивнула навье.
Пока та играла удавкой, вынуждая меня выпить снадобье, кузина опрокинула в себя порцию. Я свой стакан разбила.
— Заставь ее! — взвизгнула кузина.
— Если вы, госпожа, хоть на минуточку разомкнете кандалы…
Бобынина повалила меня на кровать и втолкнула в рот лиловый шарик. Он был скользким, с травяным вкусом и слишком быстро стал растворяться слюной. Плеваться не помогло, вкус чувствовался даже в носу. Лиловый, дурманный? Точно. Перед глазами довольно скоро замельтешили лиловые снежинки, тело отяжелело, рот безвольно приоткрылся. В него мне и сыпанули горсть красных, как рябина, пилюль. Над кроватью парил Аркадий под ручку с утопленницей, в свободной руке та держала кончик бороды, на которой, как ветряной змей на веревочке, у самого потолка трепыхался старичок.
С усилием отведя взгляд от привидений, я увидала Наталью Наумовну, возложившую руки на источающую ярко-белый свет хрустальную сферу.
— Я получу все, чего достойна! Получу!
Навья сидела на полу, низким голосом пела иноземную песнь, без ритма, без рифмы, похожую на завывания ветра или крики ночных птиц, заметив, что я на нее смотрю, подмигнула. Кузина все бормотала, призраки исчезли, то ли ушли, то ли я просто перестала их видеть.
— Еще немножко, — пропела навья по-берендийски, — три… два… все!
Наталья Наумовна упала на ковер. Сфера потухла.
— Что случилось? — подскочила я с кровати и подбежала к родственнице.
— Ключи у нее от пояса отцепи.
— Отвечай!
Лицо Натали было бледным, изо рта текла дорожка пенной зеленой слюны.
— Отравилась твоя сестричка, — хихикнула
навья. — И на твоем месте я бы ее не жалела. Она же уверена была, что красные пилюли — смертельный яд!— А на самом деле? — Я уже схватила графин и теперь направляла струйку воды в раскрытый рот кузины.
— Красные — противоядие, а отравлены как раз зеленые. Это тебя она жизни лишить хотела! Поняла?
— Да поняла я, — надавив кузине на живот, я перевернула ее боком и засунула в рот пальцы, чтоб нажатием на основание языка вызвать рвоту.
Пока Наталью Наумовну рвало, я поискала на ковре и, найдя несколько красных шариков, растворила их прямо в графине, там воды оставалось на донышке, поэтому жидкость приобрела кровавый цвет, а кузина, когда я влила в нее противоядие, стала походить на кровопийцу.
— Экие у вас увеселения любопытные. — Радостный голос Евангелины Романовны заставил мою руку дрогнуть. — В фанты играете или…
Девушка была румяной с мороза, на шапочке и плечах шубы блестели капельки таящих снежинок. Она не договорила, развела руки в стороны, будто обнимая открывшееся ей зрелище.
— Добрый вечерочек, — улыбнулась я. — Обожди минуту, мне убедиться надобно, что Наталья Наумовна к сонму здешних призраков не присоединилась.
Прикованная навья выкрикивала просьбы и угрозы, но ее никто не слушал. Натали дышала глубоко и спокойно. Оставив ее на полу, я поднялась с коленей:
— Давай, Гелюшка, кухню посетим, у меня аппетит разыгрался нешуточный.
— Серафима!
Требовательно сжалась бархотка, на пороге я споткнулась.
— Посиди пока так, — обернулась я через плечо. — Правда этот противный вкус зажевать хочу. Или давай обменяемся. Ты с меня этот артефакт снимешь, а я ключ тебе оставлю.
— Не в моей власти, — грустно сказала навья. — А тот, кто ею облечен, вскорости тебя посетит. Ежели ты, дитятко, моим положением жалким с ним торговаться надумаешь, сразу передумай. Не того я ранга персона.
Попович терпеливо ждала у лестницы. Я подумала минуточку. Торговля, конечно, вариант любопытный. Только мне эта навья нужнее, чем князю, мне ее еще с Маняшей местами менять предстоит.
Поэтому я вернулась к кузине, сняла с ее пояса связку ключей и бросила ее в руки узницы:
— Приберись, — велела спокойно и рассудочно, — и в кровать барышню Бобынину уложи.
В прихожей я помогла Евангелине снять шубку.
— Что это вообще было? — возбужденно прошептала девушка.
А после охала и ахала, выслушивая мой сбивчивый рассказ. Мы переместились в кухню, где я принялась жевать все, что попадалось под руку.
— То есть тебе теперь нужно будет в одной точке эту «Маняшу» с той свести и чтоб сфера с вами была?
Как настоящий сыскарь, Геля выхватила из всего вороха фактов самый главный.
— Да. — Я запила пирожок фруктовым пуншем и сыто вздохнула.
— Тогда времени у тебя до завтра. Я утром с мадемуазель Мерло у церквушки повстречалась…
Пока она говорила, все съеденные пирожки в моем животе превратились в камень.
— Ничего не получится. — Я почувствовала, что плачу бессильными слезами.