Огонь для Проклятого

— Ему можно доверять? — спрашивает Кел.

— Он за меня жизнь отдаст.

Мне очень неуютно. Отчего-то кажется, что вот-вот послышится звук приближающихся шагов, громкие выкрики — и в святилище вломятся люди моего мужа. Потому и вздрагиваю от каждого шороха, прислушиваюсь к каждому выкрику снаружи.

Кел'исс же, напротив, выглядит абсолютно спокойным. Он то появляется в зале, то уходит, возвращаясь к дверям. И когда вижу его, мне, глупо это скрывать, становится гораздо увереннее.

Когда-то я была зависима от этого человека, когда-то даже засыпала с трудом, когда он не ночевал в моей постели. Потом, когда его не стало, ходила, точно неупокоенная душа. Первые дни, много дней, даже не помню себя. Стыдно, но, наверное, если бы не носила Хельми, могла бы что-то с собой сделать. у моего народа такое не принято, потому что суровый климат не щадит тех, кто чуть менее силен, ловок или удачлив, чем другие. Ни одна зима ни одного клана не обходится без того, чтобы с охоты не вернулось несколько мужчин. Женщины плачут по ним, голосят в ночи, но потом продолжают жить. Потому что так правильно, потому что так нужно для клана. И для них самих. Время лечит, как бы больно не проходило исцеление. И я думала, что излечилась от него. Что глубокая рана, которую собственноручно зашила кривыми стяжками, затянулась. Но она всего лишь покрылась тонкой коркой, которая сковырнулась сразу же, как чернокнижник вернулся в Гавань.

А еще меня гложет крамольная мысль, за которую хочется бить себя по щекам, пока те не начнут гореть жарким огнем: если бы не случилась вся эта беда с мором, он бы не был сейчас рядом.

Все идет хорошо — Эйстин возвращается с несколькими воинами и расставляет их во внутренних помещениях святилища. Шаманам такое положение дел не очень нравится, они говорят, что общение с Духами требует уединения и уважения к их реликвиям, но даже верховный в конце концов кивает и сдается.

— Ты ничего не делаешь для их излечения, — говорит мне, когда, нахмурив кустистые брови, стоит и обводит взглядом зал, в котором я сижу в той же позе, как и пришла.

— Прости, но Духи говорили со мной и научили, что делать. Но это знание должно остаться секретом. Даже для тебя, шаман.

— Духи говорили с тобой? — его рот искажается в презрительной ухмылке, но он тут же одергивает себя и возвращает лицу приличествующую надменность. — Прости, госпожа, но как это возможно? Я не помню, чтобы кто-то из послушников доносил мне о твоем желании обратиться к предкам.

— Духи пришли ко мне сами, во сне. Я столь много и часто просила их о помощи, что они наконец-то откликнулись.

По лицу шамана пробегает волна недовольства. Конечно, каждый из нас, не облеченных таинственными знаниями, множество раз просит о помощи предков, взывает к их мудрости и опыту. Но говорят они только через своих избранников — через шаманов. Так было всегда. И на любые слова обычных смертных о том, что с ними говорили Духи, всегда имелся один и тот же ответ: это был всего лишь сон, не напивайся в следующий раз.

— Госпожа, ты знаешь, что снам верить нельзя.

— Да. Но что нам мешает проверить мою уверенность?

Смотрю на него пристально.

— Ничто, госпожа, — цедит сквозь зубы.

Глава сорок девятая: Хёдд

— Ссориться с духовенством — дело неблагодарное, — выступает из тени Кел, когда верховный шаман покидает зал. — Нужно было сварить какое-нибудь зелье с самым поганым вкусом из возможных и дать ему попробовать. Он бы поверил, даже если бы тут же проблевался.

— И потерять время?

— Согласен, но я бы не доверял всем этим любителям говорить с несуществующим. Они очень обидчивы и амбициозны. Прямо, как я, — широко усмехается, — только я еще и умен. А глупый человек, облеченный властью, которая вот-вот ускользнет из его рук, может быть весьма опасен.

— Мне не нужна его власть, — мотаю головой. — Всегда было достаточно той ответственности, что лежала на мне.

— Возможно, только если эти люди вокруг тебя вдруг выздоровеют и встанут, это сильно подорвет авторитет человека, говорящего с Духами. Потому что получится, что он, вроде как, уже и не нужен, раз Духи говорили с тобой напрямую.

— Я не подумала об этом.

Наверное, родись я при каком-нибудь огромном дворце в куда более цивилизованной стране, где с самого детства бы видела тайную борьбу всех со всеми, тогда бы только и могла предполагать, что собственные поспешные действия, направленные исключительно на ускорение возможного спасения людей, кем-то могут быть восприняты совершенно превратно.

— Я поговорю с ним потом, когда все закончится. Я давно его знаю. Он хороший человек. Просто сейчас всем сложно.

— Поговори. А вообще, с точки зрения рациональности все эти духовники — лишние люди. — Он поднимает руки, давая понять, что не собирается дальше спорить. — Всего лишь мое мнение, госпожа. Ни на чем не настаиваю.

Слышу рядом глубокий вздох — и невольно вздрагиваю, потому что в голове тут же мелькает образ несчастной мёртвой девушки на столе в лаборатории чернокнижника, из тела которой появляется черное призрачное нечто.

Поворачиваю голову — на меня смотрит та самая девушка, лоб которой я недавно трогала. Смотрит абсолютно ясными глазами, пусть и в окантовке сероватых кругов.

— Госпожа… — шепчет сухими растрескавшимися губами и пытается приподняться.

— Воды! — почти кричу. — Спокойно, не шевелись, — уже к девушке, — как ты себя чувствуешь?

Касаюсь тыльной стороной ладони ее лба — жара нет!

Боги!

Перевожу взгляд на Кела и едва заметно киваю.

У меня по спине бегут мурашки, а руки начинает мелко подрагивать.

Неужели получилось?

И времени прошло совсем немного. Если так и пойдёт, то всего за день-два мы вернем всех тех, кто сейчас находится на самой грани.

Прибегает послушник и приносит воду. Сама забираю у него глиняную плошку и подношу к губам девушки. Она начинает пить с моей помощью, но затем берет плошку сама.

— Я… — она касается рукой собственного лба, вертит головой из стороны в сторону, а потом аккуратно, опираясь на руки, поднимается. Ее пошатывает, но она все равно не выглядит смертельно больной. По крайней мере, точно не такой, как недавно. — Все хорошо. Небольшая слабость — и все. — Смотрит на меня в удивлении распахнутыми глазами. — Я болела, мне было очень плохо, меня выжигало изнутри. А еще эти бесконечные сны, эти слова в голове… Я знала, что скоро умру. А потом… все кончилось. Сны кончились. Я больше не слышала слов. И все стало хорошо.

Она присаживается на корточки, берет меня за руку.

— Это вы сделали? Вы меня вылечили?

— Пока не отходи далеко и прислушивайся к своим ощущениям.

Через какое-то время приходят в себя еще двое — мальчик лет десяти и пожилой воин с глубоким шрамом через все лицо.

И оба рассказывают то же самое: ощущение нестерпимого жара и тяжелые сводящие с ума сны, в которых не укрыться от всепроникающего голоса.

Я успеваю подозвать Эйстина и наказываю ему выделить свободных людей, чтобы обойти всю Гавань и отыскать всех зараженных, а после доставить их в святилище, когда в двери кто-то стучит. И стучит явно не рукой, а обухом топора.