Огонь и вода

И вот это было самое ужасное, что не поверит. Он-то к ней со всей душой, и не только ней, а к её младшим тоже. И она могла сказать, что отец пристально интересуется состоянием дел в компании. Почему не сказала-то?

Да потому, что сама уже о том разговоре с отцом забыла. Ну, поговорили и поговорили. С Вьевиллем они тогда были в ссоре, потом случилась травма Анриетты, они помирились, всё стало хорошо… и она забыла, совсем забыла. И вообще, если совсем по-честному, привыкла, что ни с кем не обсуждает себя. Свою работу. Свои мысли про ту работу, и не только. Свои чувства. Потому что никого это не касается.

А тут вдруг… касается. Касалось. И спасибо неизвестной скотине, пути назад нет.

Было больно, невероятно больно. И больнее всего от того, что она сама виновата… в чём? В том, что такая, какая она есть. В том, что не считает важным то, что на самом деле как раз важно. В том, что не доверяет… не доверяла. Да умеет ли она вообще доверять? Доверяла ли она вообще кому-нибудь в своей жизни? Только если маме в детстве, а потом уже и некому было. А когда без доверия – то вот так потом и выходит, оказывается.

Катрин в тяжких раздумьях добралась на такси до дома Вьевилля, от которого у неё были ключи, там ураганом пронеслась по комнате, изрядно напугав Серого, сгребла свои вещи в две сумки, поцеловала кота в нос и вызвала следующее такси. Ключи оставила у консьержа.

Она направилась к Анриетте, но зайдя в квартиру, поняла, что остаться там не сможет. Пространство оккупировали Джесс, Жиль, и ещё какие-то их знакомцы, и Катрин не представляла, как жить при таком уровне хаоса и шума. Оставался единственный путь – выгрести остатки своих вещей ещё и оттуда, и вернуться на улицу Сен-Жан.

Там не было ни отца, ни Франсуа, но был отцовский управляющий господин Грас. Он очень походил на отца, Катрин подозревала – втайне копировал его слова, фразы и жесты. Так и сейчас – он был невероятно, даже утомительно вежлив. «Госпожа Катрин, проходите, госпожа Катрин, если бы вы предупредили – ваши комнаты были бы идеальными, а так вам придётся подождать, но я распоряжусь подать обед, будьте добры пройти в малую гостиную второго этажа». Господи, и на это она обречена до конца жизни? И это то самое, из чего никак не вырваться, даже если попыталась? А почему Анриетте удаётся? Она сильнее?

Обед подали, комнаты пропылесосили, её сумки занесли. Нет, разбирать не нужно. А нужно посмотреть объявления о сдаче квартир. Но непонятно, в каком районе лучше жить – потому что непонятно, где она теперь будет работать.

Вьевилль позвонил ближе к вечеру.

– Поговорим?

Любит он это словечко! Вот опять – поговорим. Но надо, наверное, надо поговорить.

– Да, хорошо.

Они договорились встретиться в сквере неподалёку от особняка Роганов. Нет, она не сказала, куда делась. А он не спросил.

Он уже ждал на скамейке у фонтана, когда она пришла. Пришла сама, без такси и всего прочего – чтобы собраться с мыслями. Но что она могла ему сказать?

Он молчал, она молчала. Тоже, что ли, не находит слов?

– Скажи, Катрин, ты в самом деле пришла работать в «Волшебный дом» по просьбе своего отца? – спросил он наконец.

– Да, он и сообщил мне о вакансии, - ну а что ж тут скрывать-то теперь, поздно уже. – Но говорю тебе откровенно – я не передавала ему никакой значимой информации, я не говорила с ним о работе вообще – кроме того разговора, куски которого тебе прислали.

– Куски? – нахмурился он.

– Да, куски, - а она подумала, что сглупила – можно ж добыть полную версию из записей с той же самой камеры!

И пусть посмотрит, как было на самом деле.

– Ты хочешь сказать, что самое интересное мне ещё предстоит узнать?

– Самое интересное? – не поняла она.

– Да, твой блестящий анализ деятельности моего предприятия.

– Мой анализ ты не стал слушать – я хотела рассказать тебе сегодня.

Он и сейчас не слушал.

– А вообще, как давно ты занимаешься шпионажем на «Четыре стихии»? Всю самостоятельную жизнь, что ли? – он тоже говорил с горечью.

– Это даже не шпионаж, просто – мнение человека изнутри. А здесь даже и мнения-то не было, - сказала она, не глядя. – Только… ты ведь не веришь, да?

Она смотрела и чувствовала – не верит.

– Да, отец всю мою сознательную жизнь использовал меня именно так. Да, я не возражала. Почему-то. Не было повода задуматься, наверное. Да, я вижу теперь, как мерзко всё это выглядит. Честно, я не знаю, что делать и как жить дальше.

– Вероятно, так же, - пожал он плечами.

– Не получится, - выдохнула она.

– Отчего же? Твой отец отлично решает, чем тебе заняться, где работать, как там себя вести, с кем заводить отношения.

– Отношения – нет. Да понимаешь ли ты, что если бы не эти самые отношения, то я бы, наверное, как раз успешно докладывала отцу обо всём, что казалось мне интересным или подозрительным? И да, я понимаю, что сделать, чтобы поглотить «Волшебный дом». Но я не делилась этим с отцом, нет. Да как же сказать-то, чтобы ты услышал?

– Зачем? Неужели очень нужно, чтобы я услышал?

– Да, нужно! Очень нужно!

– Чтобы снова морочить мне голову?

Да что ж такое-то! Чем его пронять-то?

Она рванулась к фонтану, потянула оттуда, что смогла захватить, и швырнула – некрасиво, но мощно. И… увидела, как он небрежным жестом превратил всю эту кучу воды в пар прямо на подлёте, и распылил где-то в атмосфере. На неё дохнуло невероятно горячей влагой, но – он сделал всё с ювелирной точностью, и не повредил ей никак, только напугал.

– Осторожнее, принцесса. Не все вокруг простецы, встречаются и маги. И могут отбить – прямо на вас.

Развернулся и ушёл.

* * *

Так хреново Рыжему не было уже давно, очень давно. И главное, не понять, кто на этот раз накосячил. Она? Он? Она могла бы и не молчать, да, и прямо сказать, что её отец интересуется «Волшебным домом». А он? Мог ли он что-нибудь?

Единожды в жизни он не бежал от отношений. Не просто повстречаться и разбежаться, а… нечто большее. И что же теперь?

А вдруг она и впрямь не так уж и виновата? Впрочем, что значит – виновата? Он же не сможет получить её слова с точностью до грамма, чтобы решить… что решить?