Огонь наших сердец

– Последний сезон… Правда, последний, Лен, – виновато проговорил он, посмотрев на понуро склонённую, светловолосую голову.

Красивая она всё же, его Ленка. Они познакомились, когда обоим едва исполнилось восемнадцать. Поженились через несколько лет. Планы строили, грандиозные, почти как у Александра Македонского. А теперь собачились при каждой встрече, всегда на одну и ту же тему, с одним и тем же результатом.

– Тебе же нравилась моя профессия, – начал Пашка. – Ты гордилась мной, подружкам рассказывала, какой я герой, грамоты по стенам развешивала, – он кивнул на пустые гвозди, которые остались на месте некогда с гордостью выставленных грамот и дипломов.

– Дура была, вот и гордилась. Как же, пожарный-десантник! В самый огонь прыгает, леса спасает, людей. Ещё папаша мой подпевал, мол, пенсия раньше, не успеете глазом моргнуть, а уже вот он – заслуженный отдых! Красота! На пенсии жизнь только начинается… Паш, мне твоей пенсии ждать, чтобы жить начать?

– А сейчас ты не живёшь?

– Сейчас я существую между сезонами, а я жить хочу. Хочу мужа каждый вечер видеть, детей хочу! Понимаешь, попросту хочу детей, и чтобы не трястись, что их отца придётся хоронить. Не в этом сезоне, так в следующем, ведь он у нас герой.

– Последний сезон, обещаю, – проговорил Павел, не веря самому себе.

Не сможет он уйти, попросту не сможет, даже если поклянётся на крови. Не в пенсии дело, не в адреналине, который уже перестал вырабатываться в натренированном теле при прыжке в неизвестность в полном обмундировании. А в работе, которую Павел Кононов делал, и делал хорошо. В сладком самообмане, что никто, кроме него. Ведь специалистов действительно было мало, в сезон их категорически не хватало, каждый ценился на вес золота.

Вот только народная истина, что незаменимых нет, была права. Григорьев – коллега, с которым слопали не один пуд соли, своей гибелью лишь подтвердил её, как и многие другие, безвременно ушедшие, героически, и не слишком, погибшие. Их нет, а авиалесоохрана существует и будет существовать столько, сколько горят леса.

– Надоели твои сказки, – огрызнулась Лена и вышла из кухни, напоследок хлопнув дверью.

Пашка взял в руки гитару, пробежался по струнам. Любимицу он забрал сегодня, можно сказать, вызволил у Степаныча – двоюродного братца, который трудился в парашютном клубе инструктором. Степанычу было двадцать три года, всего на пять лет младше Пашки. Звали его тривиально – Андрей Максимович, но, по неизвестной науке причине, он в полтора года, едва научившись лепетать членораздельные звуки, начал представляться Степанычем, да так и остался им.

Андрей Максимович, не имея ни слуха, ни голоса, возомнил себя великим музыкантом и полгода терзал струны несчастной Пашкиной гитары, пока последний не забрал её прямо из «инструкторской», оставив записку, что возвращает красотку папочке.

Отчего-то вспомнилась девушка, которую встретил сегодня в буфете. Вернее, обратил он на неё внимание ещё до буфета, в холле, рядом с ресепшеном, где скучала Марина – родная сестрица Степаныча.

Ничего особенного в девушке не было: хрупкая, отчего в первое мгновение показалась совсем молоденькой, максимум старшеклассницей. В буфете зачем-то разглядел внимательней, стало ясно, что школу она закончила, может даже поступила в институт или трудится где-нибудь в общепите. Такой хорошенькой официантке наверняка оставляли щедрые чаевые. Волосы русые, густые, шелковистые, растекались по худеньким плечам. Вырез платья открывал беззащитные ключицы и едва заметную грудь. Небольшой размер ноги, чёрт его знает, почему он обратил на это внимание.

После представилась возможность разглядеть девчонку в полный рост. Ладная такая, пропорциональная. Был бы холостой, лет на шесть моложе – приударил бы за красотулей, а так – только покрасовался немного, заметив в удивлении приоткрытый пухлый рот, когда она уставилась на него, заглянув в инструкторскую на звук.

Улыбнулся неизвестно чему, взлохматил волосы, ударил по струнам и пропел:

Но ты ушла в своем оранжевом плаще.

Ну ты даешь вообще, ну ты даешь вообще блин!

Через несколько минут отправился в комнату, где, демонстративно отвернувшись к стене, лежала Лена, укрывшись простынёй. Была у него в запасе пара аргументов для примирения, обычно действовало безотказно….

Глава 3

Я устроилась на гладкой коряге, которую словно специально поставили в этом месте, чтобы любоваться окружающими красотами, и смотрела на тихо плещущуюся, полупрозрачную воду у покатого, покрытого примятой осокой берега реки.

Любоваться у меня получалось плохо, впрочем, особенного негатива от собственного местоположения и времяпрепровождения я тоже не чувствовала. Не могу сказать, что я откровенно не любила природу, но и особо добрых чувств к ней не питала. Скорее я была равнодушна.

Цветочки, деревца, букашки с таракашками не вызывали у меня никакого трепета или малейшего натуралистического интереса. Просторы водной глади могучих сибирских рек не откликались в моей душе, а тайга с её флорой и фауной скорее вызывала у меня безотчётный страх, чем желание увидеть, познакомиться поближе.

Я не боялась, что шальной медведь или волк выскочит из лесной чащи и пообедает нашей компашкой, неизвестно за какой надобностью решившей, что отдохнуть на лоне дикой природы – отличная идея.

Звери – не люди, неприятности на свой хребет искать не станут, без лишней надобности к человеку не выйдут. Только были ещё муравьи, размером со спичечную головку, которые обитали в убежищах выше меня ростом, мошкара, комары, гнус, не дающий покоя ни днём, ни ночью, змеи, наконец. Может, змея и предпочтёт отползти от скопления людей, но где гарантия, что я не наступлю на хвост какой-нибудь гадюке, да хоть ужу? Приятного мало.

При этом особенного страха я не ощущала, скорее дискомфорт, потому что очутилась не в своей тарелке.

Мои родители, как, наверное, большая часть их ровесников, начали тянуться к земле. Они даже купили недостроенный загородный дом и собирались на следующий год разбить небольшой огородик. Мне же для слияния с природой хватало маминых цветов на балконе, общения с толстым рыжим котом Барсиком, которому стукнул пятнадцатый год, и картинок на заставке ноутбука.

Тем не менее, я откликнулась на предложения Алика – бессменного генератора идей в нашей компании, – провести выходные в лесу. Палатки, готовка на костре, уха из свежевыловленной рыбы, недалёкие прогулки от места стоянки, чтобы насладиться видами. Красота! Должна быть во всяком случае.

План был прост, как три советские копейки, потому всё получилось без трудностей и проволочек. На минивэне, доставшимся Никите от отца, мы добрались в посёлок Мамукан, где остановились у двоюродного дядьки Алика, родители которого перебрались в эти глухие места на заре перестройки, чтобы пересидеть буйные времена в их родной республике, да так и остались здесь. То ли не смогли выехать из-за отсутствия средств, то ли прижились, вросли корнями.

Ночевали в старом, пустующем, бревенчатом доме, пахнущем трухлявым деревом и печным отоплением. Расстелили взятые напрокат спальные мешки, устроились на полу, только парочка неразлучников, Тим с Настёной, выбрали кровать. Было немного жутко и самую малость романтично – я впервые увидела деревню, срубы, слушала перебранку куриц под окнами и петушиное пение ранним утром.