Огонь подобный солнцу

– Сколько Вы пробудете в Греции?

– Несколько дней.

– У Вас есть на это деньги? – Взгляд таможенного инспектора скользнул по одежде Коэна. – Каждый иностранец, выезжающий в Грецию, должен иметь определенное количество денег на свое пребывание.

– У меня здесь есть друзья, которые дадут мне денег. Инспектор снова взял паспорт Коэна.

– Вам придется подождать их здесь, у нас в офисе.

Она протиснулась вперед.

– Что случилось?

Инспектор мельком взглянул на нее.

– Вы вместе?

– Да. И у меня много денег. Хотите убедиться?

– Дайте ему пятьдесят долларов, тогда я пропущу его.

Коэн ждал, пока инспектор копался в ее белье и тетрадях. Она взяла его под руку, когда они вышли из здания аэропорта.

– Что у тебя с ногой? Он вернул деньги.

– Растянул.

– Тогда тебе нельзя ходить. – Она сунула ему деньги назад. – Я голодна, как тигрица. Накорми меня завтраком.

– На твои деньги?

– Почему бы нет? Покорми меня. – Она окликнула такси и подержала дверь, пока он устраивался на заднем сиденье. – Для еврея у тебя слишком иезуитская душа.

– О?

– О? – передразнила она. – Так реагируют священники на исповеди: «Прости меня, отче, я согрешил». – «О?» – «Да, отче, я вступил в связь с девственницей». – «О?» – это ни о чем не говорит.

– А о чем это должно говорить?

– Ты еврей?

– Мой отец был евреем. Он умер, когда мне было шесть лет. А моя мать была ирландкой, католичкой. Вскоре после его смерти мы покинули Ирландию и поехали к родственникам в Штаты. Через несколько лет мать там вышла замуж за американца. Я рос католиком.

– А какой же ты теперь веры?

– И той и другой. А может, никакой!

– Это как в «кошки-мышки» или «палач и жертва». Уф! Мне бы этого не хотелось.

Рана на колене невыносимо ныла.

– Так кто ты? – с раздражением спросил он.

– Я? – Она рассмеялась. – Если ты сам ответишь на этот вопрос, я готова любить тебя вечно. Мне бы самой хотелось это знать. – Она смотрела на пробегающие мимо убогие окрестности Афин. – Может, я только учусь познавать.

– Мы все время учимся познавать, но так ничего до конца и не познаем.

* * *

Возле кафе перед отелем «Британия» в неподвижном, наполненном смогом воздухе пахло кофе, узо и булочками Она бросила свой чемодан рядом со стулом.

– Здесь у них подают яичницу с беконом.

Положив свою больную ногу на стул, он пил узо, заказывая одну рюмку за другой. Она же наслаждалась яичницей, булочками, лепешками с лимоном, джемом, беконом оливками, испанским омлетом и еще лепешками с беконом запивая все каппучино из наполненных доверху чашек, которые оставляли на сером мраморном столе коричневые переплетенные круги.

Он пожевал кусочки льда и, поморщившись от боли, устроил поудобнее свою больную ногу.

– Я видел, как целая деревня неделю питалась меньшим, чем все это.

Она облизала вилку.

– Мне должно быть стыдно.

Он пожал плечами.

– Я сравниваю, а не осуждаю.

– Как сказал кто-то, если тебе нравится, то это хорошо, – улыбнулась она.

– Такая теория до добра не доведет.

– Так же, как и наоборот.

С улицы доносился шум машин и стук каблуков по тротуару. Он протер скатертью очки. «С каким бы удовольствием я прибил их одного за другим. Когда же я перешел черту между добром и злом? И что это за граница? Существуют ли вообще добро и зло?» Официант принес еще одну рюмку узо, и он выпил ее, не дожидаясь, пока тот отойдет.

– Принеси-ка лучше бутылку, – сказал он.

Она отодвинула свою тарелку.

– У тебя действительно болит нога?

Он приподнял бровь.

– Все меньше и меньше.

– Ну и что ты теперь собираешься делать? – Она вскинула голову.

– Что делать?

«Глупенькая, я жду Пола. Жду какого-нибудь знака, телеграммы, подсознательного сигнала, которого мне никогда не дождаться. Хоть бы что-нибудь дало мне знать, что ты жив. Пол, жив и идешь ко мне».

Она улыбнулась, теребя волосы.

– Да, именно теперь, когда ты выпил чуть ли не литр этого узо на завтрак и, насколько я понимаю, твоих денег едва хватит, чтобы добраться до Дельфы, не говоря уже о твоей больной ноге. Должна признаться, что я, как журналистка, сгораю от любопытства узнать, каковы же твои планы.

Он сдернул ногу со стула. Боли почти не чувствовалось.

– Ничего не планирую, а просто действую – вот и весь секрет.

– Секрет чего?

Он пожал плечами. Невероятная усталость, точно смог и уличный шум, придавила тело. Допив узо, он шлепнул себя по колену – стало намного лучше. Взяв ее ложку, он соскреб остатки сахара со дна ее кофейной чашечки и съел.

– Разве ты не голоден?

Он покачал головой, встал и тут же снова сел от резкой боли в ноге. «Что она хочет от меня?»

– Я пробуду в Афинах еще день-два, Клэр. Если я когда-нибудь буду в Брюсселе, я позвоню тебе.

– А почему бы тебе не позвонить мне здесь?

– Здесь?

– Конечно. Я еще не еду в Брюссель. Не в силах с тобой расстаться. – Она наклонилась вперед, положив руки на стол. – Смотри, ты же не можешь идти, у тебя нет денег.

– У меня здесь есть друзья.

– Давай возьмем такси и поедем к ним.

Сложив салфетку, она бросила ее на стол, собрала свои вещи и сделала знак официанту.

Ощущая пустоту внутри себя, он посмотрел на прядь волос, спускающуюся по ее щеке, и вдруг почувствовал внезапную благодарность, пораженный переменой в ее настроении. «Мне больно, Клэр, – подумал он. – Я заблудился в лабиринте, я всего боюсь, мне некуда пойти, не с кем поделиться».

– Не хочу больше обременять тебя, – сказал он.

– Я только подвезу тебя и уеду. Это же пустяк.

– Но у тебя наверняка есть другие дела...

– Да о чем мы говорим! Это же всего пять минут. Пошли!

Он кивнул. Голова у него кружилась, и он не без удовольствия посмотрел на ее плечи, когда она натягивала жакет.

– Ну хорошо. Она улыбнулась.

– Я всегда боялась одиночества и часто выискивала людей просто, чтобы поговорить с ними ни о чем. Кажется, это было так давно. – Она отодвинула стул. – Не считай меня навязчивой, Сэм, что бы ты ни думал обо мне, ты видишь меня не такой, какая я на самом деле.