Огонь желаний

Вада сидела прямо, положив руки на колени. Она ясно представляла себе, как Пьер сейчас вжался в угол кареты, намеренно подальше от нее. Они уже проехали значительное расстояние, а он все молчал. Наконец Вада нарушила затянувшуюся паузу и спросила, едва не всхлипывая:

— Ты сердишься на меня?

— Нет, нисколько.

— Тогда почему ты везешь меня в гостиницу?

— Ты же не захотела остаться.

— Мне жаль, что так произошло.

— Ты действительно сожалеешь? Но прежде чем Вада смогла ответить, он сказал совершенно другим тоном:

— Нет! Я не справедлив. Ты права, ты абсолютно правильно сделала, что остановила меня.

— Глупо было с моей стороны… пугаться.

— Это было очень благоразумно! — возразил ей Пьер.

Возникла тишина. Затем Вада нерешительно спросила:

— Ты пригласишь меня снова куда-нибудь? После паузы, которая показалась ей слишком длинной, Пьер ответил:

— Завтра я уезжаю. Мне нужно съездить за город, взять для «Плюма» интервью у художника, о котором я пишу статью. Если ты еще будешь в Париже, когда я вернусь, с удовольствием навещу тебя.

Вада до боли сжала пальцы. Он, конечно, сердится на нее. Таким официальным тоном он не разговаривал с ней ни разу за весь вечер, а теперь еще и уезжает. Может быть, она его уже никогда не увидит.

— Пожалуйста… — Вада невольно потянулась к Пьеру. — Пожалуйста… я не понимаю… что я такое сделала, почему ты сердишься на меня?

Пьер смотрел прямо перед собой, не оборачиваясь. Она ждала ответа, глядя ему в лицо, ясно различимое при свете уличных фонарей. Пьер медленно повернул к ней голову.

Он увидел ее обеспокоенность, умоляющее личико, обнял и привлек к себе. Вада снова оказалась в раю: Пьер больше не гневается на нее. Она уткнулась лицом в его плечо и, все еще не понимая, что произошло, сказала:

— Мне очень, очень жаль, что испортила тебе вечер!

Она почувствовала, как напряглась его рука, когда она продолжила:

— Это самое прекрасное и удивительное из того, что со мной когда-либо происходило!

— Ты говоришь это серьезно? — спросил Пьер.

— Как я могу убедить тебя? Теперь я знаю, что никогда в жизни не была так счастлива! Помолчав, Пьер проговорил:

— Послушай, Вада, я хочу, чтобы ты мне кое-что пообещала. Поклянись чем-нибудь для тебя святым.

Девушка вопросительно подняла к нему свое ЛИЦО.

— Что именно? — спросила она шепотом, испугавшись серьезности его тона.

— Ты должна мне поклясться, что никогда, ни при каких обстоятельствах не войдешь одна в холостяцкую квартиру или в дом к мужчине, — ни днем, ни тем более ночью.

— А что дурного в том, что мне захотелось увидеть твою студию? — удивилась Вада.

— Скажем, это было не благоразумно и не должно повториться, особенно в Париже.

— Но почему?

Пьер не ответил сразу на ее вопрос, и Вада решила, что он тщательно подбирает слова. Затем он сказал:

— Я напугал тебя немного, но ты можешь испугаться еще сильнее, если окажешься с кем-то другим, кто не отвезет тебя домой, когда ты захочешь уйти.

— Ты имеешь в виду, что он будет продолжать… целовать меня?

— Да, это может случиться и, кроме того, кое-что еще…

— Что значит — «кое-что еще»?

— А это тебе знать не нужно, — ответил Пьер. — Просто ты дашь мне обещание. Поклянись, Вада.

— Обещаю, что никогда не войду одна… в дом мужчины.

— Конечно, тебя нельзя было отпускать в Париж с одной лишь горничной, — заметил Пьер.

Вада услышала в его голосе раздражение.

— Мы должны были быть вместе с мисс Хольц, — объяснила девушка. — Но ее ненадолго задержали.

— Но как же ее мать позволила вам, двум совсем юным существам, уехать из Нью-Йорка в сопровождении только служанки? Это невероятно!

Могла ли Вада все это ему объяснить? Чтобы отвлечь Пьера от подобных мыслей, она быстро перевела разговор на другую тему.

— Хорошо, я выполню свое обещание, но мне так хочется получше разглядеть твою студию.

— Возможно, я приглашу тебя туда, когда вернусь. Но только не ночью.

Последние слова он произнес как будто для себя.

Вада обнаружила, что они уже на улице Риволи и через несколько минут подъедут к отелю.

— Пожалуйста… постарайся вернуться до того, как я уеду из Парижа, — попросила она.

— Это зависит…

— Зависит от чего? — спросила девушка.

— По правде говоря, это зависит от того, что я буду чувствовать завтра утром, — ответил Пьер. — Сегодня вечером нас обоих заворожила какая-то колдовская сила. Может быть, утром мы оба проснемся с другим настроением.

— Как бы то ни было, я всегда буду помнить этот вечер, самый прекрасный в моей жизни, — прошептала Вада.

Когда она произнесла эти слова, экипаж уже остановился у парадной двери отеля, и портье поспешил по ступенькам вниз, чтобы открыть дверцу кареты.

Ваде ничего не оставалось, как выйти из нее. Она стояла под колоннами на улице Риволи и смотрела на Пьера.

— Вы не поднимитесь со мной? — проговорила девушка.

Ей невыносимо было думать, что сейчас они должны попрощаться, и никак не могла себе представить, что, возможно, видит его в последний раз.

Пьер выглядел таким равнодушным и, несмотря на свой необычный костюм, достаточно властным. Однако это был все тот же молодой человек, с которым она еще днем оживленно беседовала за обедом и который вверг ее в состояние экстаза. Ни о чем подобном она раньше не подозревала — даже когда он поцеловал ее на берегу Сены.

— Запомни еще одно: ты никогда не должна предлагать это мужчине, который провожает тебя домой, — сказал Пьер.

— Это неприлично? — смущенно спросила Вада.

— Я бы сказал, не очень осмотрительно.

— Но ведь ты — другое дело!

— Я рад, что ты так думаешь, — ответил он. — Может быть, в дальнейшем ты поймешь, какие разные мужчины окажутся на твоем пути.

Помолчав, он взял ее за руку.

— Я хочу сказать тебе: спокойной ночи, Вада. Ложись спать и мечтай о поэзии Верлена и музыке Вагнера. Я надеюсь, что мы еще встретимся до того, как ты уедешь из Парижа.

На мгновение он прильнул губами к ее руке. Беспомощная, зная, что ничего уже не может ни сделать, ни сказать, Вада вошла в отель. У входа она оглянулась, но Пьер садился в карету.