Огонь желаний

Сегодня вечером, сказала она себе, одеваясь к обеду, не может быть и речи о приглушенных тонах и простеньком платьице, накануне позволившем ей не выделяться среди бедных поэтов. Но и в роли компаньонки Эммелин Хольц, за которую она себя выдавала, появиться слишком нарядной было бы ошибкой. Поэтому она не остановилась ни на одном из новых туалетов, который мог бы вызвать подозрение маркиза, и выбрала платье, купленное еще в Нью-Йорке. Оно, несомненно, выглядит немного проще, чем творения чудесных рук великого Уорта.

Платье цвета незабудки оказалось ей очень к лицу. По низу оно было оторочено множеством мягких кружев, такое же кружево украшало глубокий вырез и пышные рукава. О драгоценностях не могло быть и речи; Вада позволила себе завязать на шее маленький бантик в тон платью и надела на головку обруч из голубого бархата.

Вечером француженки обычно появлялись в шляпах, но Ваде это казалось странным, к тому же она еще не нашла себе модистку. Впрочем, девушка заметила себе, что утром непременно попросит господина Уорта рекомендовать ей лучшую шляпную мастерскую.

Чэрити подала ей бархатную накидку того же цвета, что и платье. Было лето, и накидку украшал не мех, а лебяжий пух. Вада надеялась, что маркиз не сочтет это слишком роскошным для девушки-компаньонки.

В то же время Вада считала, что, если бы маркиз думал только, что она всего-навсего работает у богатой мисс Хольц и не имеет положения в обществе, он бы не пригласил ее. Иначе это выглядело бы оскорбительно.

Когда маркиз зашел за ней, увидев ее, он воскликнул:

— О, вы просто восхитительны!

От такого комплимента невозможно было и дальше пребывать в печали. Вада надеялась, что невыносимые сердечные муки, тяготившие ее весь день, развиваются.

Она старалась не думать о Пьере. Здравый смысл подсказывал ей, что не стоит омрачать недолгое пребывание в Париже тоской о человеке, которого встретила только вчера. Но он уже вошел в ее жизнь, и как бы Вада ни пыталась убедить себя, что все это плоды разыгравшегося воображения, Пьер потряс весь ее душевный мир.

Ошибки не было: поцелуи Пьера пробудили девичье сердце к любви, о которой Вада всегда мечтала и которая где-то ее ждала.

«Любовь всегда стремится ввысь, подобно пламени».

Она словно наяву слышит голос Верлена и эти его слова.

Уже потом, после того как Пьер поцеловал ее, пламя вспыхнуло и охватило ее целиком, дав понять, что пришла любовь.

«Я не буду больше о нем думать, не буду…»— говорила себе девушка.

Но он теперь постоянно был рядом. Его лицо стояло у нее перед глазами, его губы владели ее губами.

«Я сейчас должна думать только о маркизе и о том, куда он меня повезет», — сказала себе Вада, когда они вошли в ресторан «Гран-Вефур», оказавшийся совсем не таким большим, как она себе представляла.

Вада читала раньше об этом королевском дворце, когда-то принадлежавшем знаменитому герцогу Орлеанскому. Он сразу стал самым богатым человеком во Франции, превратив дворец в увеселительное заведение с игорными залами и ресторанами. Именно здесь, как Вада поняла, собирались самые хорошенькие женщины Парижа, чтобы услаждать джентльменов.

От бурного веселья, экстравагантности и непристойности тех времен остался практически один «Гран-Вефур». Его стены все еще украшали прекрасные тонкие фрески эпохи Директории, потолок был расписан в стиле Людовика XVI и пережил революцию. Вдоль стен стояли удобные красные диваны.

Пока Вада разглядывала зал и посетителей, пришедших сюда пообедать, маркиз сказал:

— Именно здесь Жозефина обедала с Наполеоном Бонапартом в начале их любовного романа.

— Неужели? Как интересно! — воскликнула Вада.

— А художник Фрагонар, писавший самых красивых женщин, умер, правда, семидесяти четырех лет, после того как съел здесь слишком много мороженого «мараскине».

Вада рассмеялась:

— Мы должны быть осторожными.

Но когда принесли еду, трудно было удержаться, чтобы не съесть столько же, сколько Фрагонар. Блюда были превосходны — выше всяких похвал.

— Расскажите мне о себе, — попросил маркиз. — Теперь все молодые американки, как и вы, не соблюдают условностей?

— Что вы подразумеваете… под условностями? — не совсем уверенно спросила Вада.

— Скорее всего, вы приехали в Париж одна, — сказал маркиз, — а для красивой женщины это может быть очень опасно.

Вада вспомнила предупреждение Пьера. Ее подбородок дернулся вверх.

— Я американка, — гордо ответила она. — Когда мы совершаем нетрадиционные поступки, люди думают, что мы не знаем, как надо себя вести.

Маркиз засмеялся.

— Весьма уклончивый и обезоруживающий ответ, — произнес он. — А теперь ответьте мне, почему вы находите Париж таким привлекательным?

— Здесь можно увидеть и узнать столько интересного! — восторженно сказала Вада.

— Каким образом? — заинтересовался маркиз.

— По ту сторону Атлантики мы действительно верим, что все новые мысли, идеи и мода рождаются в Париже.

От души посмеявшись, маркиз начал говорить с ней о новых научных изобретениях, которые, по его словам, заставляют весь мир завидовать Франции.

Он производил впечатление человека знающего и начитанного. И все же что-то в нем не нравилось Ваде. Она силилась понять, что именно. Хотя никто другой, наверно, не сумел бы так польстить, быть таким предупредительным и внимательным, как маркиз.

Когда они отъехали от гостиницы в крытом экипаже маркиза, запряженном парой необыкновенно красивых вороных, Вада забеспокоилась, что маркиз может попытаться вести себя с ней слишком вольно. Однако он не делал даже попытки до нее дотронуться.

Экипаж приближался к Монмартру. Вада, подавшись вперед, с восторгом смотрела на священный холм, имевший такую притягательную силу и носивший к тому же имя Святого Дениса, первого парижского епископа. Они миновали район Пигаль, который славился, как лаконично пояснил маркиз, «ворами, контрабандистами, мошенниками, колдунами, певцами и сводниками, цыганами и проститутками».

Спустя некоторое время Вада оказалась среди сияющего моря огней от зажженных газовых рожков и электрических вывесок; как завороженная она смотрела на огромные красные крылья ветряной мельницы, вращавшиеся прямо над ее головой. Это и было знаменитое кабаре, которое она мечтала посетить.