Огонь

Наконец внизу открылась дверь подъезда. Вошла Мину, зажгла свет и вздрогнула, увидев Анну-Карин:

— Фу, напугала!

— Извини.

Мину достает из кармана ключ и крутит его в руке.

— Я звонила несколько раз, — говорит Анна-Карин.

— Нехорошо входить без спроса, но придется, — произносит Мину.

Она отпирает дверь.

На полу прихожей лежит какая-то реклама с надписью: «Позитивный Энгельсфорс». Воздух тяжелый и горячий.

Анна-Карин зажигает в прихожей свет. Занавески задернуты. Папоротник увял на подоконнике.

— Николаус! — осторожно зовет Анна-Карин, пока Мину закрывает входную дверь.

Никакого ответа. Дверь в ванную приоткрыта. Анна-Карин заглядывает туда. Мину идет в кухню и возвращается назад. Качает головой. Они смотрят на закрытую дверь спальни.

— Николаус! — зовет Мину.

Тишина.

Анна-Карин тихонько стучит в дверь спальни. Ждет. Ответа нет. Она нажимает ручку и заходит в комнату.

Здесь воздух еще более спертый, пахнет несвежим постельным бельем. Анна-Карин на ощупь находит выключатель и зажигает свет.

Большой темный куль лежит рядом с кроватью на полу. Анна-Карин испуганно замирает и тут же понимает, что это зимняя куртка Николауса.

Двери шкафа открыты. Все вещи перевернуты, некоторые полки пусты.

Мину подходит к кровати и берет с подушки белый конверт.

— Пожалуйста, можно я? — просит Анна-Карин.

Мину протягивает ей конверт, Анна-Карин вскрывает его и достает из конверта листок линованной бумаги.

Дорогие дети!

Я должен уехать. Причину своего отъезда я пока не могу вам открыть, но придет время, и вы поймете, что я не мог поступить иначе.

Берегите серебряный крест. В нем заключена сильная магия, которая будет вас охранять. Кроме того, мне всегда казалось, что у этого креста есть некое важное предназначение. Возможно, он пригодится вам в будущем.

Я заплатил за эту квартиру за год вперед. Используйте ее по своему разумению. В матрасе спрятаны деньги, которые тоже могут вам пригодиться.

Прошу вас, поверьте: я уехал из Энгельсфорса ради вас. Остаться здесь — значит навлечь на вас беду.

Близятся трудные времена. Держитесь вместе. Доверяйте друг другу. Доверяйте Матильде и Книге Узоров.

Я надеюсь и верю, что смогу вернуться.

Вечно ваш,

Н. Э.

Анна-Карин опускает письмо.

— Что там? — спрашивает Мину.

В голове у Анны-Карин стучат слова письма.

— Что там? — повторяет Мину.

Анна-Карин протягивает ей листок.

Дочитав письмо до конца, Мину переворачивает бумагу, словно ищет продолжение.

— Неужели просто взял и сбежал?.. — говорит Анна-Карин, чувствуя, как горло сжимает невидимый обруч.

Мину смотрит на нее, и Анна-Карин понимает, что именно это и произошло. Николаус сбежал.

Анна-Карин выходит в гостиную. Смотрит на стену, где висит серебряный крест.

— Я позвоню Иде, — предлагает Мину. — Пусть поищет его своим маятником.

— Нет, — говорит Анна-Карин. — Не надо. Его наверняка уже нет в городе. К тому же он не хотел, чтобы его искали.

— Ты веришь тому, что он написал? — спросила Мину. — Что он уехал ради нас?

— А ты веришь? — спрашивает Анна-Карин.

Они смотрят друг на друга.

— Да. Я ему верю.

Близятся трудные времена.

Анна-Карин смотрит на большой черный зонт, стоящий возле входной двери. Этот зонт Николаус держал над Мину и Анной-Карин прошлой осенью, вечером того дня, когда погибла Ребекка. Анна-Карин помнит, как стучал по куполу зонта дождь. Тогда она чувствовала себя под защитой Николауса.

Теперь Николауса нет. Избранницам остается рассчитывать только на себя.

18

От кабинета детского и подросткового психолога за километр несет канцелярией. Мы видим тебя! Мы следим за каждым твоим шагом!

Иногда Линнее кажется, что она обречена пожизненно приходить в это помещение. Она ненавидит подростков, которые жалуются на своих родителей. Они не понимают, что те, у кого есть родители, избавлены от необходимости каждую неделю являться сюда и выворачивать наизнанку душу перед чужим человеком, доказывая, что ты не наркоман и не потенциальный самоубийца. Если эти подростки проштрафятся, что им грозит? Подумаешь, выговор от мамы с папой! А Линнею за любую провинность могут лишить квартиры, единственного места, где она может быть самой собой.

Кстати, сегодня у Дианы из социальной службы было запланировано «посещение Линнеи на дому». Звучит так, будто они собираются вместе попить кофе, хотя на самом деле это очередная проверка. Но в последний момент «посещение» было отменено — Диану вызвали разбираться с кем-то по поводу некачественных продуктов.

Вот бы и Якоб отменил сегодняшнюю встречу.

Линнее так хочется поговорить с кем-нибудь про Ванессу, что она боится проболтаться. Но посвящать Якоба в свои отношения с Ванессой ей совсем не хочется, точно так же как не хочется говорить ему про Элиаса. Лучше уж в сотый раз перемалывать одно и то же: про детство, отца и смерть мамы.

Ванесса и Элиас — это ее сокровище, им она не будет ни с кем делиться, хотя владеть этим сокровищем тяжело и больно.

Тут открывается дверь и выходит Якоб:

— А, Линнея! Привет!

Он протягивает руку, Линнея пожимает ее. И вдруг на нее резко наваливается тоска, такая же сильная, как в те дни, когда боль от смерти Элиаса была совсем свежа.

Но это не ее тоска. Это тоска Якоба.

Я не должен был принимать ее сегодня. Следовало отменить встречу…

Линнея отдергивает руку, но мысли Якоба продолжают эхом отдаваться в ее голове.

Линнея идет следом за Якобом в кабинет, стараясь скрыть свое удивление.

— Как прошла первая школьная неделя?

— Супер.

Якоб, похоже, не услышал в голосе Линнеи иронию и просто кивнул головой.

— У тебя больше не было приступов панического ужаса?

— Нет.

Якоб не ответил, и Линнея осторожно заглянула в его мысли, чтобы понять, верит ли он ей.

…Я не могу… чем я могу ей помочь… почему я не взял больничный…