Огонь

О тронься скорбною мольбою и мирный сон нам ниспошли! Ave Maria! ^[12]

Песня заканчивается, раздаются короткие аплодисменты, и школа погружается в тишину.

Ничего не поделаешь, придется идти домой. Если Мину повезет, мама с папой будут заняты завтрашним приездом тети Бахар и временно перестанут ссорится. Если нет — придется искать убежища в саду.

«Как собаке», — думает Мину.

Вдруг тишину нарушает громкий и взволнованный женский голос, потом хлопает дверь и опять наступает тишина.

12

Третья песня Эллен (нем. Ellens dritter Gesang, Ellens Gesang III) — произведение Ф. Шуберта (1825) в переводе А. Плещеева.

Мину не сразу понимает, что голос принадлежит директрисе. А когда понимает, то осторожно, стараясь не шуметь, спускается по спиральной лестнице вниз, туда, где находится кабинет директора.

— Вы не имеете права так поступать, — говорит за закрытой дверью Адриана.

Второй голос что-то отвечает, но так тихо, что нельзя разобрать ни слова.

Мину на цыпочках подходит к кабинету заместителя директора Томми Экберга. Дверь открыта нараспашку, но внутри никого нет. В комнате — дверь, соединяющая ее с директорским кабинетом. Эта дверь слегка приотворена.

Вот бы стать невидимой, как Ванесса.

Мину отчаянно боится заходить внутрь. Но еще больше боится пропустить что-то важное.

Она прошмыгивает в кабинет Томми Экберга. Стол замдиректора завален бумагами и папками. Тут же лежит недоеденная шоколадка.

Мину на цыпочках преодолевает расстояние, отделяющее ее от двери в кабинет директора, присаживается на корточки и заглядывает внутрь.

Директриса стоит возле письменного стола. Шторы задернуты, в кабинете полумрак, светится только настольная лампа, украшенная мозаикой со стрекозами.

По другую сторону письменного стола стоят три человека — Томми Экберг, учитель рисования Петер Бакман и светловолосая, подстриженная «под пажа» женщина в деловом костюме.

— Это абсурд, — говорит Адриана. — Кто это придумал?

— Есть решение муниципалитета, — говорит женщина в костюме.

— Кроме того, среди учителей нарастает недовольство, — подхватывает Петер Бакман. — Как представитель профсоюза…

— Конечно, вы можете обратиться в суд по трудовым спорам, — продолжает женщина в костюме. — Но сейчас мы требуем, чтобы вы освободили этот кабинет. Обязанности директора временно будет исполнять Томми Экберг.

— Адриана, мне очень жаль, — промямлил Томми, поглаживая кустистые усы.

— Я отказываюсь, — сказала Адриана.

— Выбирайте: или вы уходите добровольно, или вас выведут с полицией, — процедила женщина в костюме.

— С полицией?

— Необходимо определить степень вашей вины за происшедшее с Элиасом Мальмгреном и Ребеккой Молин. Мы предпочли бы вести закрытое расследование, но, если вы откажетесь сотрудничать, нам придется прибегнуть к помощи общественности. Вы должны нас понять.

Адриана находилась на грани обморока. Чтобы не упасть, ей пришлось ухватиться обеими руками за крышку стола.

Тут Петер Бакман увидел, что дверь приоткрыта, и резко захлопнул ее. Мину едва успела отскочить. Она тихонько выскользнула из кабинета Томми, пробежала по коридору и спустилась по большой лестнице к выходу. От волнения ей было трудно дышать.

Это ужасно. Несправедливо.

И все это очень, очень настораживает.

* * *

Анна-Карин сидит на стареньком серо-голубом диванчике. В дом престарелых дедушка переехал со своей мебелью, но вид у комнаты неуютный и какой-то нежилой.

Дедушка осторожно проводит пальцем по красным отметинам на левой руке Анны-Карин. Ранки от лисьих зубов еще не затянулись. Ночью они напоминают о себе глухой, ноющей болью. Днем болячки чешутся. А иногда, как теперь, рука немного немеет, как от заморозки. Анне-Карин сделали противостолбнячный укол. Но когда рука немеет, ей становится страшно, в голову лезут слова «гангрена» и «ампутация».

— Приложи на ранки подорожник, — говорит дедушка, — только вымой листочки хорошенько, чтобы не занести грязь. Если не поможет, спроси у мамы, не осталось ли у нее мази, которую я делал из календулы.

Анна-Карин секунду колеблется.

Она немного рассказала дедушке о том, что произошло в прошлом году, о своих магических силах и о том, как она их использовала. Он ведь и так о многом догадывался. Но она не рассказывала ему ничего об Избранницах. Совете. И апокалипсисе.

— Откуда ты все знаешь?

— Отец показал, как пользоваться разными растениями.

— Я не про это. Я вообще… Ты умеешь прутиком искать воду, знал про кровавую луну. И в прошлом году… Когда со мной стали происходить всякие вещи, ты догадался, что это магия.

Дедушка сплел пальцы рук в замок и наклонился вперед:

— Кто-то называет это магией. А для меня это просто часть природы. И я не вижу в этом ничего сверхъестественного.

— А Совет знаешь? — шепчет Анна-Карин.

У нее перехватывает дыхание. Но дедушка смотрит на нее непонимающе.

— Какой совет? — переспрашивает он.

— Никакой. Не знаю. Неважно. — Анна-Карин опускает глаза в пол.

— Расскажи-ка еще раз про лису, — просит дедушка.

Анна-Карин рассказывает еще раз с самого начала. Как она увидела лису первый раз у мертвого дерева, как началась гроза и за несколько секунд в лесу стало темно, как ночью.

— Я только не понимаю, зачем она это сделала. Я имею в виду лису, — говорит Анна-Карин.

— Помнишь семейство лис, которое жило в самом начале леса?

Анна-Карин вздрагивает, словно холод от больной руки распространяется по всему телу. Дедушка опять начал заговариваться.

— Дедушка, это я, Анна-Карин. Когда в лесу жили лисы, я была совсем маленькой. Я не могу этого помнить.

— Я знаю, — нетерпеливо перебил ее дедушка. — Но это было предрешено уже тогда. Насчет лис.

Анна-Карин неуверенно смотрит на деда. Она все еще сомневается, с ней разговаривает дедушка или все-таки с мамой или с бабушкой Гердой.

— Что ты имеешь в виду? — спрашивает она.

— Лес знает, — отвечает дед глухо. Его взгляд обращен в прошлое, и он не слышит ее. Анна-Карин встает и осторожно обнимает деда на прощание.

— Мне надо идти, — говорит она. — Но я скоро к тебе приду.

Она надеется, что дедушка тоже вернется обратно, что он не останется в прошлом навсегда.

25

Мину просыпается от громких голосов в саду. Две женщины говорят без умолку, перебивая друг друга.