Ограбление по-беларуски
Шрифт:
Проснулся он от окрика:
— Лявон! Вы что, спите? Ну-ка вставайте и идите отвечать! — Адам Василевич рассерженно хмурил брови, стоя у доски, но лицо его было не в состоянии принять полностью серьёзный вид и жило своей жизнью: уголки губ сами по себе усмехались, уголки глаз собирались в морщинки.
— Я ещё минуточку! — виновато попросил Лявон.
— Нет уж, хватит! Выходите.
Лявон выбрался из-за парты. Ужасно хотелось зевать, но он сдержался, крепко потерев пальцами переносицу. Кто-то сказал ему однажды, что это помогает против чихания, так почему бы не попробовать и против зевоты? Помогло. Положив билет на стол, он стал пересказывать ответ на первый вопрос, сверяясь по бумажке и стараясь на ходу добавить к написанному ещё что-нибудь. Лявону удалось необычайно растянуть свою речь, он говорил минут пять. Адам Василевич слушал и одобрительно кивал. Когда Лявон закончил, остановился и вопросительно посмотрел
— Вы плохо слушали, Лявон. Не «любовь — это высшая цель каждого человека», а «высшая цель всякого человека — осознать любовь»! Огромная разница, молодой человек, огромная! Не просто любовь, вон синички за окном тоже друг друга любят. Не просто любовь, а именно осознанная! О-со-знать любовь! Эх вы… А я полагал, вы понимаете. Я полагал, вы хотите работать в Академии наук. Что ж, каждому своё. Давайте третий вопрос.
Лявон так удивился, что не стал возражать и спорить. Он откашлялся и неуверенно изложил свою версию двух причин грусти. После короткой запинки он развёл руками и пожаловался, что начал описывать третью причину, но не успел, а теперь от волнения забыл.
— Очень плохо! Вот что значит просыпать и опаздывать на лекции, — сказал Адам Василевич. — Так вот, запомните: первая причина — наследственность. Если родители страдали унынием, то и ребёнку передаётся эта хвороба. Вторая причина — малоподвижный образ жизни и нелюбовь к спорту, влекущие за собой застой как в членах, так и в мозгу. Кровоснабжение мозга ухудшается, и он начинает негативно реагировать на окружающую действительность. По аналогии с болью, являющейся индикатором неполадок и поломок в организме, грусть можно рассматривать как сигнал о неверной работе сознания и психики. Третья причина грусти проистекает из второй, но лежит уже в общественной сфере: в человеке укореняется грусть, если он не имеет чётких жизненных целей и не понимает свои задачи. Вкратце так. Понятно?
Лявон послушно кивнул.
— Итак. Вы ответили только на один вопрос из трёх, а значит, провалили экзамен, — Адам Василевич уже складывал билеты в свой чёрный кожаный портфель. — Вам придётся прослушать весь курс повторно. Тем не менее, у вас впереди небольшие каникулы. В понедельник утром принесёте учебники, которые я вам выдал, и потом две недели отдыхаете. Практика в этом году под вопросом. Я уже дважды писал на телефонную станцию Пилипу, который был вашим руководителем в прошлом году, но он пока ничего не ответил. На днях схожу туда сам и поговорю с ним. В крайнем случае, вместо практики устроим дополнительные занятия. А пока можете отсыпаться! Но не забывайте о режиме дня.
Адам Василевич внимательно посмотрел на Лявона с высоты подиума и направился к двери. «Позовёт ли в гости?» — думал Лявон, рассматривая зачётку. Адам Василевич иногда звал его к себе в гости после занятий, но Лявон всегда отказывался, ему вдосталь хватало общения на лекциях. Чтобы Адам Василевич не обижался, Лявон говорил, что у выхода из университета его ждёт тётушка, и это действовало безотказно.
Но на этот раз Адам Василевич ничего не предложил. Тук-тук-тук, сделали его каблуки по паркету, открылась дверь, и снова тук-тук-тук, затихающий в коридоре. Лявон вспомнил, что забыл отдать ему авторучку. Он поднялся к верхнему окну, на то место, где стоял Адам Василевич. Небо закрывала густая листва росшего под окном тополя, и на стекло падала её подвижная мозаичная тень. Он наблюдал тень и прислушивался к своей приятной усталости и приятному сознанию двухнедельной свободы впереди. Он снова не сдал экзамен, но это давно вошло у него в привычку и не огорчало. Лявон вернулся к парте, в которой остался рюкзак, и присел отдохнуть перед дорогой домой. Положил рюкзак на парту, руки на рюкзак, голову на руки. Его нос оказался в нескольких миллиметрах от рюкзака, он пахнул спокойно и чуть кисловато. «А как пахнет тот большой полосатый мяч, который подбрасывала она?» — проплыла прозрачная мысль, и Лявон заснул.
Глава 7. Как Рыгор искал Лявона
Субботним утром, в девятом часу, Рыгор уже подходил к банку на проспекте Дзержинского. Вчера он специально пораньше лёг спать и теперь, несмотря на долгий путь от дома до банка, чувствовал себя свежим и бодрым. Приблизившись к огромному зданию, облицованному серым гранитом и зеркальным стеклом, с колоннами, арками, лестницами, террасой, мостиком, и, убедившись, что перед ним и в самом деле банк, Рыгор порадовался счастливому случаю, благодаря которому он несколько лет назад проходил здесь и запомнил место. Кроме того,
как и говорил Лявон, банк оказался не просто банком, а Минским Управлением, что превосходило все ожидания Рыгора. Главный вход располагался на втором этаже, и от проспекта, проходящего по насыпи, к нему вёл мост, соединённый с длинной террасой вдоль фасада здания. Террасу нёс на себе фасад цокольного этажа в форме полукруглых арок, а верхние этажи сплошь закрывались зеркальными ячейками, скрадывающими точное количество этажей. Под мостом находилась огороженная зелёным металлическим забором стоянка инкассаторских автобусов. Бодро-жёлтые автобусы тоже порадовали Рыгора — они недвусмысленно указывали на близость денежных пачек.Рыгор пришёл на полчаса раньше договорённых десяти, чтобы понаблюдать, кто будет входить в банк, и заодно не спеша подкрепиться перед ограблением. Он расположился на поросшем травкой склоне неподалёку от моста, лицом ко входу в банк. Раскрыв сумку и покопавшись между автоматами и патронами, он достал пакет с овсяным печеньем и бутылку «Сябра», ещё хранящую прохладу. Несколько печений спустя он прилёг, опершись на правый локоть. Мелкие тревоги уже вымылись десятком глотков, и ничто не нарушало безмятежность. Рыгор откусывал сладкий хрустящий кусочек овсяного печенья, смачивал его горьковатой жидкостью, жевал, глотал, ждал Лявона и был совершенно счастлив.
Шли минуты, но в банк никто не заходил. Тем лучше, оптимистично рассуждал Рыгор, поглядывая на часы, будет меньше жертв. Но Лявона тоже всё не было и не было, и это постепенно начинало тревожить Рыгора, несмотря на лёгкий хмель. Доев печенье, он некоторое время развлекался, насвистывая Вагнера и дирижируя травинкой. «Лявон — он медленный. И вечно думает о своём. Наверное, плетётся где-то уже неподалёку и смотрит в облака. Сейчас придёт», — успокаивал себя Рыгор.
В половине одиннадцатого он не выдержал, встал и вышел на дорогу. Посмотрел в сторону центра, потом назад. Пусто. Прошёл по мостику к главному входу, прочёл вывески. Выяснилось, что Управление сегодня не работает, а Операционный зал помещается в цокольном этаже. Рыгор потянул на себя ручку зеркальной двери, и она действительно оказалась закрытой. Теперь отсутствие посетителей стало понятным. «Ну и хер с ним, с Управлением, бумажки всякие. Лучше Операционный зал — там и сейфы, и деньги».
Одиннадцать сорок пять. «Что за чёрт! За кого он меня держит?» Рыгор вернулся к сумке, потыкал в неё кроссовкой и задвинул в кусты. Прошёлся вдоль дороги, потом назад. Становилось душно, и Рыгор основательно взмок. По всей видимости, собирался дождь. На горизонте росли тучи, ещё далёкие, но уже внушающие беспокойство. «Если он появится к двенадцати, то мы успеем всё сделать и вернуться ко мне в гаражи до дождя».
Прошло и двенадцать.
Рыгор поставил окончательный срок появления Лявона — двадцать минут первого. Но что делать после этого крайнего срока, он пока не придумал. Грабить в одиночку? Возвращаться домой? Идти в баню? Всё выглядело глупо, и Рыгор сердился. Он как можно медленнее допил остатки пива и выкурил несколько сигарет, пуская в неподвижный воздух колечки, но и это не помогло — Лявон не шёл.
В половине первого Рыгор принял решение идти Лявону навстречу. Он замешкался на пару минут, думая, как поступить с сумкой. Тащить её с собой было бы тяжело, а оставлять здесь — опасно, вдруг кто-нибудь украдёт? Тем более в дороге обязательно захочется подкрепиться. Самым разумным ему показалось вынуть автоматы и спрятать их в кустах, а сумку взять с собой, тем самым убив двух зайцев. Рыгор завернул автоматы в белую футболку, которую он захватил в качестве сменного белья на случай пота или крови, и замаскировал свёрток на склоне, в кустах, под огромными листьями лопуха.
Забросив полегчавшую сумку за плечо, Рыгор быстрым шагом направился в сторону центра, прикидывая, каким путём может двигаться Лявон. Помнится, он говорил, что живёт у тётушки в Масюковщине, а быстрее всего туда добираться через улицы Гурского, Бельского и Жудро. Хотя конечно Лявон мог выбрать и другой путь, вроде просторного проспекта Пушкина или наоборот каких-нибудь закоулков. Чтобы не разминуться, рациональнее было бы остаться и ждать, но Рыгор не мог больше бездействовать.
Тут он спохватился, что надо бы оставить на месте встречи записку, на случай, если они всё же разминутся. Рыгор повернул назад к банку, думая, как написать записку, не имея ни ручки, ни бумаги. Попросить в банке? Нет, это уже похоже на комедию. Просить ручку, а потом грабить. Написать на земле прутиком? Такую надпись может смыть дождём. Наконец он нашёл способ: присел на корточки у начала моста, возле вазы с цветами и стал царапать на асфальте ключом от квартиры: «Лявон, жди меня здесь». Ему было неприятно портить асфальт, но выхода не оставалось. Сначала он хотел писать помельче, но камушки крошилась, и буквы превращались в бесформенные пятна. Рыгор начал заново, более крупно, и с лёгким отвращением к себе дописал фразу.