Ограбление по-беларуски

— Пятрусь, я вам верю. Но оставим эксперименты на потом. Расскажите мне, как это сделать. Что за песенное прозрение? Не хочу терять ни минуты!

— Лявон! Прошу вас во имя прогресса: не прозревайте ещё немножко. Потерпите! Всё, всё придёт, не сомневайтесь. Давайте проведём маленький экспериментик прямо сейчас? Я вам буду задавать вопросы, а вы отвечайте, желательно не задумываясь. Скажите, Лявон, вы когда-нибудь бывали…

Но Лявон остановил его, подняв руку ладонью вперёд. Лицо его приняло твёрдое и даже высокомерное выражение, довольно комичное в сочетании с распухшим красным носом.

— Пятрусь, никаких экспериментов. Это крайне унизительно — чего-то не знать и быть в дураках. Прошу вас объяснить мне, как прозреть дальше. Иначе я ухожу сейчас же, — он сделал движение, как будто собираясь подняться.

— Что вы, что вы, дорогой мой! — Пятрусь успокаивающе протянул руку в сторону Лявона. — Ваше желание в высшей степени законно и значит для меня больше, нежели любые научные цели и задачи. Пусть будет так, как вы хотите. Уверен, что мы вдвоём быстро сыщем новых людей для экспериментов!

— Я вам друга приведу, с которым мы вместе простудились, — пообещал Лявон, чувствуя необходимость сгладить категоричность своего требования.

— Друга? Прекрасно! Лучшего нельзя и желать, — лицо Пятруся становилось всё более радостным, он сцепил пальцы двух рук и потряс ими перед грудью. — Я так за вас рад, Лявон! Представляю себя на вашем месте сейчас, — он счастливо вздохнул и покачал головой. — Итак, всё, что вам нужно — это внимательно слушать песни, которые сейчас звучат. Отсюда и термин — «песенное прозрение». Постарайтесь не отвлекаться ни на что. Давайте сюда книгу, прочитаете её позже. Сейчас проверим, сколько осталось на кассете …

Пятрусь нагнулся, щёлкнул чем-то под столом, и музыка прервалась. Видимо, там находился магнитофон, звук от которого передавался в репродуктор. Лявон почувствовал облегчение от наступившей тишины. Мягкий шум ветра, постепенно меняющий интенсивность и тональность, уже не мешал ему. «Как груба и примитивна музыка людей, — думал он. — Что может сравниться с обычным шумом ветра?»

Тем временем Пятрусь поднял кассету, посмотрел её на просвет, повернув к окну, а потом снова зарядил в магнитофон. Послышался шелест перемотки, несколько щелчков и шипение плёнки перед началом музыки.

— Очень важно слушать внимательно! Я вернусь через пятнадцать минут.

Пятрусь взял с полки свою тарелку и вышел из комнаты. Лявон, которому не терпелось прозреть, изо всех сил сосредоточился. Прозвучало несколько фортепианных аккордов (Пятрусь явно сделал звук ещё громче), а за ними всё тот же грустный мужской голос проникновенно запел:

Несказанное, синее, нежное… Тих мой край после бурь, после гроз, И душа, словно поле безбрежное, Дышит запахом мёда и роз.

У Лявона захватило дух от красоты слов, и на глаза навернулись слёзы. «Потрясающе! — подумал он, сморкаясь в полотенце. — Это обязательно должен услышать Янка! Вот она, вершина поэзии». Лявон расслабился, забыв обо всяком прозрении. Он закрыл глаза и представил безбрежное поле, влажный и тёплый послегрозовой воздух, доносящийся откуда-то запах мёда и роз. На следующих куплетах он уже не сосредотачивался. В безбрежном поле ему наконец снова явилась хуторянка, она смеялась и протягивала к нему несказанно красивые обнажённые руки. Он, расплываясь в улыбке, пошёл ей навстречу, всё быстрее и быстрее, и с каждым шагом идея женщины становилась ему всё понятнее.

Лявон проснулся от того, что Пятрусь теребил его за рукав. Пятрусь умудрялся одновременно и смеяться, и хмуриться, отчего было не совсем понятно, какие чувства он испытывает.

— Как у вас получилось заснуть, Лявон? При таком высоком уровне шума? Вы не выспались ночью?

Лявон протирал глаза и зевал. Он вспомнил, где находится, вспомнил нового знакомого и вдруг осознал, что полностью и окончательно счастлив. Воздух был удивительно свеж и приятен на вкус, предметы вокруг стали выпуклее и ближе, их цвета — ярче и сочнее, как будто за время сна Лявона их начисто вымыли. Зелёные глаза Пятруся, склонившегося над ним, смотрели так внимательно и с такой добротой, что раньше это бы смутило Лявона, заставив думать о своей недостойности, но сейчас он только открыто улыбнулся в ответ.

— Как ваше настроение? Что вы чувствуете? Расскажите подробно, — допытывался Пятрусь.

Лявон отвечал, что чувствует себя как никогда хорошо. Он обильно высморкался, и даже это доставило ему большое удовольствие. Он вспомнил, как резко говорил с Пятрусем, и стал извиняться, но Пятрусь прервал его:

— Оставьте, Лявон, всё в порядке! Меня беспокоит другое — что вы заснули во время прослушивания. Это наверняка наложит на ваше восприятие отпечаток, пока ещё непонятно, какой именно. Точно так же, как и в простудном варианте, результат прозрения сильно зависит от способа его достижения. Условно говоря, если у вас насморк, то вы в первую очередь замечаете отсутствие автомобилей, если кашель — отсутствие женщин, если болит горло — отсутствие денег. Ах, так вы об этом не знали? Что ж, неудивительно, ведь вы ещё совсем новичок в нашей сфере. Так вот, песенное прозрение даёт разный эффект в зависимости от прослушанных песен. Наилучшие результаты наблюдаются от «Тихих песен» Сильвестрова и вокальных циклов Шуберта. Причём Шуберт даёт более мощный, но не такой стабильный эффект. Поэтому я предпочитаю Сильвестрова.

— Песня, которую я слушал, потрясающе красивая! — восторженно подтвердил Лявон. — Чьи это стихи?

— Не узнали? Это же Есенин, великий русский поэт.

«Янка что-то говорил о Есенине!» — припомнил Лявон и даже немного огорчился, что не сможет прямо сейчас открыть для него такого замечательного поэта. Он от души поблагодарил Пятруся за знакомство с волшебной песней, а потом спросил, почему не исчезло пространство и время, как было обещано.

— Вы проспали своё прозрение, — засмеялся Пятрусь, коснувшись рукой плеча Лявона, — Шучу, конечно! Но, по всей видимости, эффект будет мягким для вас, и никаких опасных для психики потрясений не произойдёт. Главное, что я уже вижу в вас основу песенного прозрения — радость бытия. А что касается особенных пространственных и временных условий нашего мира, которые вы скоро заметите — это не более чем довесок и побочный эффект.

Пятрусь замолчал, с умилением глядя на Лявона. Но Лявон не дал ему остановиться, настаивая на подробных разъяснениях, желательно ещё раз, с самого начала, и Пятрусь охотно продолжил. По словам учёного, при прослушивании определённых песен человек постигал истинную сущность бытия: абсолютное и непреходящее благо.

— Паскаль сказал, что мы живём в лучшем из миров, и это действительно так! Парадоксально: самого Паскаля не было и нет, но слова верны. Вы чувствуете, Лявон?

Лявон кивнул, он и в самом деле чувствовал острое, приятно щемящее счастье, оттеняющееся сдержанной печалью продолжавших звучать песен. Его ладонь лежала на столе, и от твёрдости стола, от тонкого рисунка деревянных волокон на его поверхности вверх по руке текли удовольствие и радость. И на чём бы он ни фиксировал внимание — на голосе певца, на прохладном воздухе, на книжной полке, на волосах Пятруся, на своих пальцах ног, шевелящихся в туфлях — всё источало счастье.

— Но почему вы говорите, что Паскаля не было?

— Если вы останетесь в песенном прозрении ещё некоторое время, вам станет это очевидно. Вы поймёте, что нет, не было и не будет никого и ничего, кроме существующего здесь и сейчас. Мир так утроен. Пространства нет, кроме нашего города. Ничего, кроме Минска, лучшего города на свете, и к тому же лишённого досадных недостатков, вроде машин, женщин и необходимости за всё платить. Потрясающе, правда? — Пятрусь наслаждался удивлением Лявона. — Тем временем как не слушающий песни человек находится в плену иллюзий о космосе, земном шаре, океанах, континентах, странах, городах. Симулякры!