Ограбления и кражи: Бандиты, грабители, воры и мошенники

Выехать в этот же день мне не удалось, так как харьковский курьерский поезд уже ушел и я отложил отъезд до завтра, те. до 29-го декабря.

Эта дерзкая кража тревожила меня во всех отношениях: не говоря уже об исключительно крупной сумме похищенного, обратившей на себя внимание Императора, обстоятельства дела не давали уверенности в успехе моих розысков. Дело в том, что воры воспользовались рождественскими праздниками, то есть двумя днями, в течение которых банк был закрыт, следовательно, с момента совершения и до момента обнаружения преступления прошло 48 часов. За этот промежуток времени воры могли основательно замести следы, а то и скрыться за границу.

Общая картина преступления заставляла думать, что в данном случае орудовали так называемые «варшавские» воры. Эта порода воров была не совсем обычна и резко отличалась от наших, великороссийских. Тип «варшавских» воров таков: это люди, всегда прекрасно одетые, ведущие широкий образ жизни, признающие лишь первоклассные гостиницы и рестораны. Идя на кражу, они не размениваются на мелочи, то есть объектом своим выбирают всегда лишь значительные ценности. Подготовка намеченного предприятия им стоит больших денег: широко практикуется подкуп, в работу пускаются самые усовершенствованные и весьма дорогостоящие инструменты, которые и бросаются тут же, на месте совершения преступления. Они упорны, настойчивы и терпеливы. Все хорошо вооружены. Будучи пойманы — не отрицают своей вицы и спокойно рассказывают все до конца, но не выдают, по возможности, сообщников.

В числе двух миллионов фотографий с дактилоскопическими оттисками и отметками, собранных в Департаменте с преступников и подозрительных лиц, имелась особая серия фотографий «варшавских» воров. Из этой группы карточек я захватил собой в Харьков, на всякий случай, штук 20 снимков с особенно ловких и дерзких воров.

Вместе со мной, по моему предложению выехал способный агент Линдер, молодой человек, польский уроженец, обладавший истинным даром подражания манере говорить по-русски всяких инородцев. Этому второму Мальскому особенно удавались евреи и чухонцы.

Итак, 29 декабря мы выехали в Харьков и, благодаря некоторому опозданию поезда, прибыли туда 31-го вечером. Я немедленно вызвал к себе Лапсина, который в устном рассказе передал дело. Подкоп под стальную комнату велся из дровяного сарайчика соседнего с банком двора, принадлежащего квартире, занимаемой банковским служащим. Этот господин пользовался вообще неважной репутацией. В момент совершения кражи его не оказалось в городе, откуда он выехал с женой на два праздничных дня куда-то в окрестности Харькова. Но, несмотря на это алиби, судебный следователь счел нужным его арестовать, так как подкоп прорывался недели две, не меньше, и велся у самой стены занимаемой им квартиры, так что представлялось невероятным, чтобы стук кирок и лопат не обратил бы на себя внимание чиновника.

На следующий день я пожелал лично осмотреть место преступления. Осмотр подкопа подтвердил соображения следователя. Стальная комната банка являла весьма любопытное зрелище: два стальных шкафа со стенками, толщиной чуть ли не в четверть аршина, были изуродованы и словно продырявлены орудийными снарядами. По всей комнате валялись какие-то высокоусовершенствованные орудия взлома. Тут были и электрические пилы, и баллоны с газом, и банки с кислотами, и какие-то хитроумные сверла, и аккумуляторы и батареи, — воровские приспособления, стоимостью в несколько тысяч рублей.

Опрошенный мною арестованный чиновник оказался заядлым поляком, все отрицавшим и сильно возмущавшимся незаконным, по его мнению, арестом.

Так как прорытие подкопа, равно как и подготовка к краже вообще должны были занять немало времени, то воры, надо думать, прожили известное время в Харькове. Посему, взяв Линдера и местных агентов, я принялся объезжать гостиницы, захватив привезенные с собой из Москвы 20 фотографий «варшавских» воров и карточку арестованного чиновника.

Мне посчастливилось! Из десятка гостиниц в одной опознали по моим карточкам неких профессиональных воров Станислава Квятковского и Здислава Горошка, в другой — Яна Сандаевского и еще троих, фамилии которых не помню, всего — 6 человек Оказалось, они прожили в этих гостиницах с месяц и уехали лишь 26-го числа.

Вместе с тем выяснилось новое обстоятельство. По фотографии арестованный чиновник был опознан лакеем той гостиницы, где проживали Квятковский и Горошек Лакей этот, шустрый малый, не только сразу же опознал обоих воров и чиновника, но, со смешком поведал о Тех перипетиях, косвенным участником которых он являлся за время проживания этих господ в его гостинице. По его словам, к Горошку, а особенно к Квятковскому, часто захаживал арестованный чиновник и более того: Квятковский был, видимо, в любовной связи с женой ничего не подозревавшего чиновника. Эта женщина не раз навещала в гостинице Квятковского и нередко ему, лакею, приходилось относить записочки то от него к ней, то обратно. Из этих тайных записок любопытный лакей и убедился, к своему удовольствию, в их связи.

Между тем, дополнительные сведения, собранные об арестованном чиновнике, не говорили в его пользу. До Харькова. он служил в Гельсингфорсе, в отделении Леонского Кредита, откуда был уволен по подозрению в соучастии в готовившемся покушении на кражу в этом банке.

Мои дальнейшие вызовы и допросы арестованного чиновника ничего не дали. Он все так же продолжал отрицать всякую за собой вину. После долгих размышлений я решил попробовать следующее.

— Вот что! — сказал я моему Линдеру. — Сегодня же переезжайте в другую гостиницу подальше от меня, а завтра, под флагом дружбы с Квятковским и по причине предстоящего, якобы, отъезда вашего из Харькова, зайдите к жене арестованного чиновника и передайте ей привет от Квятковского. Для достоверности покажите ей фотографию последнего, будто бы вам данную, с дружеской надписью на обороте. Надпись по-польски сфабрикуйте сами. Образцом почерка Квятковского послужит его факсимиле, имеющееся на полицейской карточке. Было бы крайне желательно при этом получить от указанной дамы какое-либо письмо или записку, адресованную Квятковскому.

Линдер блестяще выполнил поручение. На следующий день он был принят этой особой. О своем визите он мне так рассказывал:

«- Я пришел к вам, пани, от Стасика Квятковского, моего сердечного друга. Пан Станислав просит передать свой привет и сердечную тоску по пани.

— Я не розумем, цо пан муви! — смущенно сказала она. — Какой пан Станислав, какой пан Квятковский?

Я снисходительно улыбнулся.

— Пани очень боится! Но, чтобы вы не тревожились, Стасик просил меня показать пани вот этот портрет. Не угодно ли? — и я протянул ей карточку с надписью.

Взглянув на нее, моя барынька просияла, видимо, успокоилась и стала вдруг любезнее.

— Ах, прошен, прошен, пане ласкавы, сядать!

После этого все пошло, как по маслу. Она призналась мне, что сильно соскучилась по Квятковскому и поставила меня в довольно затруднительное положение, пристав с вопросом, где теперь пан Станислав. Я вышел из затруднения, сославшись на легкомыслие женщин.

— Пан Станислав, любя и доверяя вам всецело, тем не менее просил не называть пока его адреса, так как боится, что вы, случайно, можете проговориться. А ведь тогда, все дело, так благополучно проведенное им и вашим супругом, может рухнуть.

— Напрасно пан Станислав во мне сомневается! Ради него, ради мужа, наконец, ради самой себя, я обязана быть осторожней. Впрочем, пусть будет, как он хочет!»

В результате Линдер был всячески обласкан, накормлен вкусным обедом, а вечером, покидая гостеприимную хозяйку, он бросил небрежно:

— Быть может, пани желает написать что-либо Стаею, так я охотно готов передать ему вашу цедульку.

Пани обрадовалась случаю и тут же написала Квятковскому нежное послание, заключив его фразой: «…Как жаль, коханы Стасю, что тебя нет со мной сейчас, когда муж мой в тюрьме!»