Ох уж этот Ванька

— Были к тому поезду четыре наших санитарных теплушки прицеплены,— обстоятельно докладывал военкому Оськин.— В трех раненые и серьезно помороженные, а д четвертой (она вроде изолятора была) «своячные»... тифозные, значит... Налетели бандиты на станцию, первым делом порубили телеграфиста и дежурного, потом за поезд взялись: машиниста, помощника, кочегара — всех трех расстреляли и пошли по теплушкам большевиков и красных командиров искать. Этот, который сейчас на «хитровке» скрывается, у них был за старшего, он и расстреливал... Сам, самолично видел, как он четыре раза наган перезаряжал... Мне не верите, у помкомроты-два товарища Исаева спросите. Он только случаем спасся, кедострелили его...

И не хотелось бы верить такому рассказу, но нельзя было не поверить! Тем более, что помкомроты Исаев его почти слово в слово подтвердил.

Ни минуты не медля, военком связался с УТЧК и транспортной милицией. После экстренного делового совещания и было принято оперативное решение основательно прочесать «хитровку». Помощь полковой парторганизации обеспечила предприятию полный успех: сквозь частую сеть не прорвалась рыба ни большая, ни маленькая. Вместе со старым знакомцем Оськина (он был схвачен за руки двумя ловкими чекистами, когда доставал из кармана гранату-лимонку) и налетчиками угодили в нее и Запуляловы подручные, и босоногий продавец «ыклеров».

Каждому почет по заслугам. Бандита и налетчиков (в последнюю минуту к этой компании добавили выловленного торговца кокаином) повели под усиленным конвоем в особо надежное местечко, где бы их дождь не замочил. Ведьм с «обжорки» вместе с их товаром, криком и визгом перепоручили заботам поселковой милиции и саннадзора. Беспризорников, всех гамузом, под присмотром двух совсем юных милиционеров погнали в деткомиссию. К великому изумлению и негодованию Ваньки, в их гурьбе оказался Запуляла! Побитая, опухшая и окровавленная физиономия, свесившийся на глаза чуб и босые ноги (чтобы казаться меньше ростом, он снял ботинки и засучил по колени длинные расклешенные штаны),— он и впрямь выглядел жалким.

Однако Ваньку такая метаморфоза ничуть не умилила (он усмотрел в ней очередную хитрость Кощея). Поэтому он показал Запуляле кулак и во всеуслышание пообещал:

— Другой раз попадешься, ух ты, чего тебе будет!

Но долго раздумывать над будущей судьбой Запуля-лы не довелось. Ванькино внимание привлек разговор военкома Сидорова с Оськиным. Собственно, для его, Ванькиных, ушей он не предназначался, но... кому запретишь слышать то, что слышно и интересно?

— Придется тебе, товарищ Меркулов, вместе с Исаевым здесь остаться. Дело вашего знакомца Ревтрибуналом попахивает. Без ваших свидетельских показаний не обойтись. Жаль, очень жаль...

Можно было подумать, что военком сокрушается по поводу долгой предстоящей разлуки, но Оськин (к удивлению Ваньки оказавшийся Меркуловым) сразу сообразил, в чем дело.

— Это вы, товарищ военком, насчет хлорофилла и моей отсидки на гауптвахте беспокоитесь? Будьте благонадежны, товарищ военком, как прибуду, все пять суток под свечками отбарабаню. Я ведь понимаю, что иначе нельзя. Что получится, если каждый желающий в казенный спирт окунаться будет? Никак нельзя такое безобразие без строгого последствия оставить!

Сама горячность, с которой самокритиковался Оськин, наводила на некоторые сомнения в его искренности, но и военком оказался не простаком: взял да и поймал его на слове:

— Вот и хорошо, товарищ Меркулов, что ты такой сознательный, сам со мной согласился. Что решено, то и подписано!.. А вот за сегодняшний твой поступок я обязан тебе от имени партии и революции благодарность высказать и руку твою пожать!

Получив одновременно с рукопожатием революции пять суток гауптвахты, Оськин только за ухом почесал, а после ухода военкома весело сказал Ваньке:

—- Видал, какой принципиальный? Ай да военком!..

Кое-кто из читателей, пожалуй, признает решение военкома Сидорова нелогичным, а потому и излишне суровым. Но так ли это?

Много всякого видел автор! Было время, когда одного опрометчивого, а то и просто сказанного от души резкого, но правдивого слова было достаточно, чтобы сразу забылись великие труды и подвиги человека. И другие времена бывали: скажет какой-нибудь краснобай красно-хитро сплетенное слово, и простятся ему все до единого прегре-

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

ЧИТАТЕЛЬ УЗНАЕТ НЕЧТО НОВОЕ О НРАВАХ ЧЕРНОЗЕМСКИХ ПРОФЕССОРОВ.

СТОЛКНУВШИСЬ С ПРОЗОЙ, ЗАВБИБ ТЕРПИТ АВАРИЮ.

ЧТО НАДЕЛАЛИ СОЛОВЬИ?

1.

Всему приходит конец. Даже военные тайны и те в свое время раскрываются. Эшелон не отходил из Грязей, когда побежало, зашелестело по вагонам необычное для северного уха слово:

— Черноземск!

— Какой такой Черноземск?

— Город такой есть. Точка нашего назначения.

— Далеко до него?

— ^Железнодорожники сказывают, совсем близко.

Бойцы в полку — одна молодежь. И ехали не скучали,

но тут напало на всех такое веселое нетерпение, что впору из вагонов выпрыгивать и в пешем строю до Черноземска топать. Хуже всего, что никто не мог описать, как этот самый Черноземск выглядит. Правда, три или четыре командира успели побывать в нем осенью тысяча девятьсот девятнадцатого года, но они в ту пору гоняли генералов Мамонтова и Шкуро и осматривать города им было некогда. Наиболее любопытные и нетерпеливые побежали в библиотеку к завбибу, как наиболее энциклопедически образованному человеку, но у того почти ничем не поджи-лись. Спрятав на дно ящиков энциклопедические словари Б^рокгауза и Граната, завбиб утратил девять десятых своей эрудиции. Сознаваться в этом было не в его интересах, и он попытался выпутаться из положения своими силами.

— Город Черноземск, как видно из его названия, построен на черноземе, на берегу реки Черноземки и является центром Черноземской губернии... Он был основан в... Не могу сказать точно, когда, но только утверждаю,

шения и великие и малые, и прошлые и будущие...Поэтому автор и склонен не шутя утверждать, что я разговоре с Оськиным комиссар Сидоров был вполне последователен и по-настоящему принципиален.

что он был основан, иначе его не существовало бы и мы бы туда не ехали...

Здесь последовала многозначительная пауза. Завбиб сделал ее не от хорошей жизни: его привела в ужас собственная мудрость.

— Кроме того,— собравшись с мужеством, продолжал он,—история Черноземска тесно связана с деятельностью Петра Первого, который там строил и спускал на^ воду корабли. Самый большой корабль, им построенный, назывался «Предистинация»...

— Как? — ахнул кто-то из вопрошавших.

— Пре -дис-ти-на-ция!—отчетливо повторил завбиб.

Произошло чудо. Глыба учености, обрушенная на головы любопытных, отбила у них охоту продолжать беседу. Откуда завбиб выхватил это маловразумительное слово, он не помнил и сам, но пришлось оно кстати.