Охота к перемене мест

Еще в школьной хрестоматии мы читали, что в мире есть царь, этот царь беспощаден, голод — названье ему. И какое счастье, что все мы — не верноподданные этого царя.

Он был жесток ко всем подряд. А мы бываем излишне покладисты, либеральны ко всем подряд. В том числе к лентяям, неумейкам, слабакам, трусам, пьянчугам, болтунам...

Где кончается честная неуверенность в себе, искреннее неверие человека в свои силы, боязнь, что он слабее, чем на самом деле?

Как определить грань между скромностью и неверием в свои силы, их недооценкой? Сложность определения в том, что ищешь его наедине с самим собой.

И где начинается самоуверенность, порожденная эгоизмом, властолюбием, карьеризмом, тщеславием?..

Кто может безошибочно определить: «Вот эта задача мне по плечу, а эта не по плечу»?

Творческий работник не должен бояться задачи повыше плеча, даже если она кажется ему поначалу непосильной, неразрешимой.

Никто не знает своих подлинных возможностей. Иные из нас слишком рано останавливаются и топчутся на месте. Как узнать — по силам задача или выше сил?

Подвиг, например, всегда рождает новые силы, о которых человек в себе и не подозревал.

Ну а если ты даже переоценил свои силы? Так ли уж велик риск? Не со всякой высоты сверзишься, чаще представляется возможность благополучно, осторожно спуститься с высоты, которая оказалась не по силам.

Конечно, не во всех областях деятельности жизнь позволяет нам делать три попытки — как прыгуну в высоту или штангисту. Практика разрешает строителю лишь одну попытку. Но если единожды не рискнуть — не достичь рекорда ни мирового, ни даже личного...»

А почему Пасечник сам отказался перейти из треста в главк? Три раза министр предлагал, три раза Пасечник отказывался. Не помог и сердитый вызов в Москву, к большому-большому начальству.

В его упрямом отказе, несомненно, сыграло роль и нежелание уехать из Сибири, к которой успел прикипеть сердцем.

«Если бы я сомневался в своих силах — у меня было бы внутреннее оправдание. Но ведь в глубине души уверен, что потяну более тяжелую тележку, чем трестовская. И все-таки отказался! Это мне минус, как сказал бы Михеич...»

— Чем же в таком случае я лучше Ромашко? — строго спросил себя вслух Пасечник.

Удивленный Михеич не нашелся что ответить и не решился переспросить. Наверное, что-то недослышал или недопонял...

4

Еще не подоспели ранние сумерки, а лампу под картонным абажуром зажгли. Потолок закрывало сизое облако табачного дыма, подвешенное совместными усилиями трех курильщиков; четвертый жилец, Шестаков, некурящий.

По всей комнате раскиданы приметы холостяцкого неуюта. Он особенно бросался в глаза, когда постояльцы, уставшие, приходили с работы.

Маркаров лежал на койке и читал вслух журнал «Наука и жизнь».

— Вот чудеса! Оказывается, хищники намного полезнее домашних животных. И волков мы напрасно истребляли. Без них олени и зайцы ленятся бегать, жиреют. За двумя зайцами погонишься — и обоих поймаешь. Конечно, волку лестно узнать о своем новом почетном звании — санитар леса. Волку читали нравоучение, а он сказал: «Поторопитесь, а то стадо уходит...»

На стене возле койки Маркарова самодельная полка, в два ряда уставленная книгами. У изголовья веером висят открытки — Гагарин, Энгельс, Хемингуэй, Шукшин, мраморная голова Цицерона и автопортрет Сарьяна.

— Обрядили волка в овечью шкуру, — подал голос Погодаев; он сидел на койке в трусах и латал джинсы. — Что же, после того как волка назвали санитаром леса, он начнет хватать исключительно больных или престарелых зайцев, овец, телят? В бывшем году в тайге западнее Бадармы набрели мы на скелеты лосихи и двух лосят. Волчья стая подкараулила их, обложила и зарезала. Обрывки кожи да кости, жалкие объедки. А под Байкальском, на берегу речки Харлахта, стоит на отшибе подворье, мы однажды попросились туда погреться. В ту зиму волки забрались в кошару и зарезали весь молодняк. Волки в меню тоже разбираются. Ягненок-то послаще, чем старый и хворый баран. Твои родичи, Мартирос, когда жарят шашлык, тоже хотят, чтобы барашек был помоложе...

Маркаров терпеливо выслушал Погодаева, повернулся к нему, насупил смоляные, чуть сросшиеся брови и продолжал комментировать статью:

— А ядовитые змеи — закадычные друзья человека. Медицина сегодня без них — как без рук. У нас в стране водится пятьдесят четыре вида змей. И самые симпатичные — гюрза, эфа и кобра. За каждый миллиграмм яда — фунт стерлингов!..

Он дочитал про змей и вернулся к волкам. Да, Маркаров склонен называть их скорее санитарами, нежели пиратами леса. Где-то вычитал, что чернохвостый олень в тундре на Таймыре стал вымирать от голода и болезней. А были бы волки на своей вахте — олени не расплодились бы так вольготно, им хватило бы пастбищ, корма. Дикое стадо в триста пятьдесят тысяч голов! Какой-то ученый иностранец, Маркаров забыл фамилию, назвал такое отношение к животным «убийство милосердием», оно ничуть не лучше стрельбы из охотничьего ружья.

Погодаев горячо оспаривал эту точку зрения. Не волков плодить на Таймыре, а вести отстрел избыточных оленей и делать заготовки вкусной оленины. Мяса-то у нас на весь аппетит не хватает.

Посетовал, что у него незаконченное среднее образование. На биологический факультет с девятью классами не поступить. Техникум еще мог бы осилить с грехом пополам. Человек без среднего образования, если он тяготеет к медицине, может поступить в медицинское училище, выучиться на фельдшера. А тому, кто интересуется средой, окружающей человека, — не повезло. Нету такого учебного заведения, где учили бы, как очищать сточные воды, улавливать вредные газы — вообще защищать природу.

— Если вспомнить, как ведут себя некоторые рыболовы, охотники, неразумные строители, туристы, пора создавать Общество охраны природы от окружающей среды, — усмехнулся Маркаров. — Берегите природу — источник ценного химического сырья!..

В дверях, прислонившись к косяку, стоял Кириченков, набычившись глядел на Чернегу и лениво спрашивал о чем-то. Тот настраивал гитару, просьба Варежки для него закон. Напряженно вслушивался в аккорды, хватался за колки, за струны, Кириченкова слушал небрежно.

Разговор с Чернегой не клеился, Кириченков уже собрался восвояси, в соседнюю комнату, но на прощанье спросил Шестакова про какие-то расценки на сварочные работы в потолочном положении.

— Да не мешай ты человеку, — урезонил его Маркаров.

Шестаков, сосредоточенный, хмурый, твердо сжав губы, сидел за столом и писал. Письмо рождалось в муках; черкал слова, рвал странички, переписывал их.

— Разве не видишь? Новый бригадир составляет план работы. И вообще на дому, да еще по личным вопросам, он не принимает. Только в «третьяковке». Плюнь ты на эти расценки, Кириченков. Лучше почитал бы что-нибудь. Дать интересную книгу?

— Я сегодня в обеденный перерыв уже смотрел «Крокодил». От чтения у меня повышается давление, а кроме того...

— Давно заметно, что у тебя нижнее давление выше, чем верхнее...

Кириченков затих, а Погодаев и Маркаров продолжали обсуждать проблему, которая их давно волнует. Слишком медленно увеличивается плотность населения Восточной Сибири, мало жителей на один квадратный километр, если не считать нескольких районов, где идет ударная стройка.

Маркаров напомнил: в некоторых областях Сибири, судя по последней переписи, отрицательное сальдо миграции — уезжает людей больше, чем приезжает.