Охота на демиурга

Он провёл рукой по волосам матери и улыбнулся.

– Ничего. Просто я дурак.

– Ну, - она засмеялась.
– В пятнадцать лет и я дурочкой была. Что будешь на завтрак?

Игорь мечтательно прищурился.

– Омлет можно? Ты их так обалденно делала... то есть, делаешь...

– Омлет?
– его мама удивилась.
– Но ты ведь его вчера ел, обычно ты не любишь два раза подряд одно и то же.

– Мам, у меня такое чувство, что я не ел твой омлет уже... ну, лет сорок, не меньше.

Она рассмеялась.

– Ну хорошо, хорошо, сейчас приготовлю. Ты пока умойся.

Игорь наблюдал за матерью, чувствуя, как теплеет в груди.

Девять лет. У него есть девять лет, чтобы найти решение. А пока нужно исправить одну старую ошибку.

Когда двадцать минут спустя мама Игоря заглянула в комнату, мальчик сидел за своим столом и, просматривая какую-то книжку, что-то сосредоточенно выписывал в толстую, большую тетрадку.

– Игорёк?
– от удивления женщина чуть не выронила кулинарную лопатку, которую держала в руке.
– Ты что делаешь?

Он поднял глаза и улыбнулся.

– Занимаюсь, мама. Надо начинать готовиться к поступлению в институт.

– Но ты же не хотел...
– пробормотала она растерянно.

– Я передумал.

Несколько секунд женщина просто смотрела на него, а потом на её лице расцвела счастливая улыбка.

– Господи, спасибо! Я так ждала этого дня!
– и, подпрыгнув, совсем как маленькая девочка, его мама вновь ушла на кухню, даже забыв позвать сына к столу. Игорь, рассмеявшись, поспешил за ней, с предвкушением думая о том самом омлете.

Только на пороге он остановился и, на секунду замерев, прошептал, зная наверняка, что его услышат:

– Спасибо, Вейн.

***

Это было ужасное место. Туда-сюда сновали люди... всё время. В белых халатах и без них, они возили каталки, разговаривали... Кто и чем болен, как лечится, помогает или нет, обсуждали соседей по палате или врачей...

Олегу никогда в жизни не было так плохо.

С того самого момента, как подоспела помощь в лице нескольких мужиков, каким-то образом заметивших неладное из окон своей машины, скрутили этого дикого маньяка, а истекающая кровью Полина потеряла сознание, мальчику казалось, что жизнь его кончилась.

– Всё будет хорошо, - шептала мать, обнимая его, но Олег ей не верил. Потому что в глазах у неё стоял такой ужас, что ему выть хотелось.

Да и отец был не лучше. Бледный, с дрожащими руками, он всё время норовил вытащить из кармана несуществующие сигареты, хоть и бросил курить год назад.

"Господи, пожалуйста, - взмолился мальчик, сцепив руки в замок.
– Я не знаю, существуешь ты или нет, но если да, пожалуйста, сделай так, чтобы моя Полиша выжила! Пожалуйста! Господи, да я лет шесть сладкое есть не буду ... Только сделай так, чтобы она выжила!"

Детские молитвы - самые искренние. И наверное, эта долетела до адресата, потому что дверь одной из палат вдруг открылась, и вышедший врач, подойдя к ним, тихо сказал:

– Мы сделали всё возможное. Полина пока без сознания, но состояние стабильное...

Состояние стабильное. Стабильное!

– Она будет жить?
– спросил Олег дрогнувшим от волнения голосом.

Врач не отвёл глаза.

– Вероятнее всего, молодой человек. Но вам всем лучше всего сейчас пойти домой. Приходите завтра, возможно, Полина уже придёт в себя.

Когда он отошёл, мать с отцом стали теребить Олега, уговаривая его вернуться домой.

– Нет, - мальчик только головой мотал.
– Я никуда не пойду! Я не оставлю её одну. Я буду здесь.

Потратив минут двадцать на уговоры, они сдались.

– Пусть остаётся, - сказала одна из медсестёр, наблюдавшая за ними.
– Тут и поспать можно в подсобке. Ничего с ним не случится. Да и то, к сестрёнке поближе. Ей, может, от близости родного человека и легче будет.

Родители, наказав Олегу не выходить из больницы, ушли, а сам мальчик, выпив кофе из автомата, застыл на скамейке напротив палаты, где лежала Полина.

Ни ночью, ни утром она не пришла в себя. Олег ждал. Он не думал о голоде и жажде и почти не отходил от своего "поста".

И наконец в три часа дня его позвали.

– Твоя сестра ещё не проснулась, - сказал Олегу тот самый врач.
– Но ты можешь навестить её. Возможно, это пойдёт ей на пользу.

Они вошли в палату, и мальчик вздрогнул - Полина была такой бледной, что он испугался.

– Не бойся. Возьми её за руку.

Ладонь была чуть тёплой.

– Можешь поговорить с ней, - сказал врач.
– А я пока пойду.

Дождавшись, пока мужчина закроет за собой дверь, Олег осторожно обнял Полину, прижался своей щекой к её щеке и прошептал:

– Просыпайся, сестрёнка. Ты нужна мне, слышишь? Я так люблю тебя. Люблю больше, чем солнце, летние школьные каникулы, больше, чем валяться на траве и смотреть в синее небо, больше, чем новогодние подарки и мамины праздничные столы, больше, чем всё на свете... Я люблю тебя больше, чем саму жизнь.

Прошло несколько секунд прежде чем Олег почувствовал, что Полина стала дышать глубже... а потом он ощутил, как задрожали её ресницы.

– Любовь... больше, чем жизнь...

Она прошептала это еле слышно, но он услышал.

– Полиша... Не уходи, слышишь, постой! Я сейчас!

Олег, сжав напоследок руку сестры, кинулся прочь из палаты, на ходу крича так громко, что слышно, наверное, было даже этажом выше:

– Доктор! Доктор! Она очнулась!

Эпилог

Девять - или шесть?
– лет спустя

Я перестала видеть сны в четырнадцать лет. Раньше мне всегда снилось что-нибудь яркое, красочное, увлекательное, как самые интересные книжки, но с четырнадцати лет как отрезало.

Наверное, всё из-за того маньяка. Я уже почти не помню, что случилось, да и хорошо. Брат постарался сделать так, чтобы все плохие воспоминания о том вечере стёрлись из моей памяти.

Только иногда мне снятся чьи-то глаза. То голубые, яркие, сверкающие, то зелёные, тёплые и как будто знакомые... Но потом я просыпаюсь и вновь всё забываю.

– Полиша! Полиша! Вставай уже, пора, скоро за нами приедет машина!

Ну вот, так всегда. Обязательно ему надо прийти, растолкать спящую меня, сдернуть одеяло, под которым так тепло и уютно...