Охота на демиурга
Шрифт:
Что с ним делать - решать тебе, Интамар. Пока ребёнок столь мал, мы можем убить его, учитывая, что в будущем он может стать Тенью. Только избавь меня от исполнения приговора - пока ребёнок ни в чём не виноват.
Если же ты решишь сохранить Иборгу жизнь, позволь оставить мальчика во дворце. Учитывая возможный риск, я могу за ним приглядывать.
Насчёт дела, из-за которого я ездил в Эйм - пока результатов нет, но Робиар обещал оказывать мне всяческое содействие в поисках. В магии Крови я, к сожалению, не очень силён,
Твой друг Аравейн
Архив личных писем Интамара, императорская библиотека
Дориана впервые увидела Эллейн через неделю после свадьбы.
Они с Лу в это время выходили с длинного и изрядно утомительного урока по истории, после которого у Аны немного болела голова.
В конце коридора промелькнуло чьё-то изумрудное платье, взметнулись алые волосы... а следом императрица почувствовала, как на неё нахлынули чужие чувства.
– Интересно, - пробормотала Ана, вглядываясь в конец коридора, где уже скрылась фигура незнакомки.
– Ты про что?
– спросила Лу, которая уже знала, кто это промелькнул у них на пути и куда именно этот человек направился.
– Там, - Ана махнула рукой, - прошла какая-то девушка. Рыжая.
– А-а, - Лу понимающе улыбнулась.
– Ты наверняка поняла, что она чувствует?
Императрица вздохнула.
– Я бы не назвала это пониманием. Но у неё на сердце такая горечь, что у меня во рту даже какой-то нехороший привкус появился.
Луламэй нахмурилась.
– Горечь? У Эллейн? Действительно, интересно...
– А кто она, эта Эллейн? Я раньше её не видела.
Принцесса немного смутилась. Она, конечно, знала, что рыжеволосая девушка значит для императора и какую работу делает для него и Люка, но рассказать всего Ане не могла. Просто потому, что считала - это должен объяснять Эдигор.
– Спроси у Эда. Он знает всё и сможет рассказать лучше, чем я.
Ана кивнула, вновь задумчиво уставившись на конец коридора. Рыжеволосая девушка уже была далеко - императрица не чувствовала больше горечи.
Эдигор сидел за столом и что-то писал, когда Эллейн бесцеремонно распахнула дверь, проигнорировав стражников, стоящих возле покоев императора днём и ночью, и, шагнув за порог, резко и как-то отчаянно выдохнула:
– Эд...
– Что случилось?
– Эдигор немедленно отложил в сторону перо и встал из-за стола. Элли, странно всхлипнув, бросилась ему навстречу, обняла изо всех сил и прижалась всем телом.
Она впервые плакала при Эдигоре. Тихо, почти беззвучно, он только чувствовал, как постепенно становится влажной рубашка на груди, и слабо вздрагивают плечи Эллейн.
– Элли? Пожалуйста, скажи мне что-нибудь.
Наконец она подняла голову. В зелёных глазах стояли слёзы, щёки были мокрыми, губы горестно скривились. Но не при каких условиях император не ждал того, что она сказала в следующий миг.
– Я убила своего отца.
Эдигор вздрогнул.
– Что?..
– Мне всегда хотелось знать, почему меня ненавидела мама.
– Элли говорила это, не отводя своих заплаканных глаз от лица императора, словно пыталась там что-то прочесть.
– Ведь именно так возникает проклятье Тени - когда мать ненавидит собственного, ещё не рождённого ребёнка. Я так хотела это
Эллейн подняла руку и вытерла слёзы со своих щёк, а потом горестно ухмыльнулась.
– Не зря говорят, что не нужно лезть в прошлое, можно такого раскопать... Мою маму выдали замуж, когда она была очень молодой, у семьи были огромные долги и они решили пожертвовать одной дочерью. Отец был старше мамы на двадцать лет, и вместо того, чтобы пытаться наладить отношения со своей молодой женой, он, видимо, решил, что имеет на неё право, и брал силой. Мама описывала это всё в своём дневнике. Все те ужасные ночи, когда она старалась терпеть, зажимала себе рот, чтобы не закричать... Эд, я не выдержала, я пошла к отцу, когда узнала обо всём, хотела просто поговорить...
Элли закрыла глаза.
– Он ничего не отрицал. Сказал, что она не имела права ему отказывать. Мама была его женой, красивой женщиной, он хотел её, она не имела права на отказ... Я спросила, как он мог? Маме ведь было всего восемнадцать, она была почти ребёнком и не любила его. Он мог хотя бы попытаться смягчить её сердце, завоевать доверие, уничтожить это отвращение... Но отец даже не попытался. И только пожал плечами, когда я всё это бросила ему в лицо. Он до сих пор не понимает, что таким отношением убил маму!
Эллейн на несколько секунд замолчала, а затем глубоко вздохнула, словно собираясь с духом.
– Я в тот момент так разозлилась, Эд. Я почувствовала, как в моей душе будто вихрь поднимается, там гром гремел, дождь лил, а ещё - огонь, огонь был везде. И если в начале это ощущение было только внутри меня, то потом оно вышло наружу - и отец вмиг поседел, почернел, упал и забился. Я ничего не успела сделать - он превратился в горстку пепла за несколько секунд. Я даже не поняла, как это у меня получилось, я не контролировала собственную магию. Эд, надо сказать Аравейну, что я плохая ученица...
– и девушка хрипло, нервно рассмеялась.
Император осторожно прикоснулся кончиками пальцев к щеке Эллейн, нежно поцеловал в губы, а потом прошептал, ласково погладив её по голове:
– Хорошая, Элли. И человек ты тоже хороший. Не терзай себя.
– Я убила своего отца, Эд...
– Нет, - Эдигор покачал головой.
– Он сам убил себя. В тот самый миг, когда впервые изнасиловал твою маму.
Спустя несколько лет император вспомнит эти мгновения, когда он целовал Эллейн, пытаясь утешить её, и подумает о том, что, возможно, именно смерть отца была началом конца для той Элли, которую он когда-то встретил в саду лорда Дросмейна.
Между тем Ана продолжала учиться быть императрицей. Она редко видела своего мужа по причине и его, и своей вечной занятости, но в те редкие минуты, когда им удавалось побыть вместе, Дориана с удивлением прислушивалась сама к себе и замечала, что ей нравится находиться рядом с Эдигором. Просто нравится. Она тогда была ещё слишком мала для чего-то большего.
Хотя иногда он злился на Ану, когда она делала что-то неправильно, не так, как он хотел. В первый раз, когда император сделал девочке замечание за обеденным столом - правда, они обедали только в компании Аравейна и Луламэй - Ана чуть не расплакалась. А Эдигор всего лишь сказал, что императрицы не должны так громко чавкать.