Охота на императора

Дверь захлопнулась за вторым жандармом с пышными усами, что следовал последним.

Кинув взгляд на публику, уже обустроившуюся на своих местах, первый жандарм обернулся к гражданскому с вопросительным взглядом. Тот недоуменно пожал плечами, и они двинулись вдоль прохода между лавками, вглядываясь в лица всех пассажирок женского пола. Особенно внимательно женщин рассматривал именно этот мужчина в гражданской одежде.

Как только процессия дошла до третьего дивана, мужик в картузе нагнулся к торговке, чтобы поближе рассмотреть её лицо в тусклом свете свечей, освещавших салон вагона, но Нюра зло, как она это умеет, окатила взглядом и жандармов, и цивильного, их сопровождающего. Обычно такого внимания удостаивался её супруг, пришедши из трактира за полночь в будний день. Полный презрения взгляд означал одно – дитё рыдает, а вы здесь лишние.

– Простите за минутную слабость… Такого разочарования я никогда не испытывала… Два месяца я его ждала, я так надеялась, а он… – едва слышно пролепетала девушка, не отрываясь от промокшего от слез плеча лавочницы.

Услышав обрывки разговора за спиной, последний жандарм приостановился и слегка повернул влево голову, чтобы лучше разобрать суть их беседы. При этом он сделал вид, что считает именно в этот момент, между делом, накрутить свой бравый ус.

– Что, моя хорошая? – Нюра на фоне всех этих эмоциональных испытаний последнего получаса сама уже была готова разрыдаться.

– А он поехал другим поездом! Представляете? Я два месяца готовилась его встречать, а он взял, и сел в другой поезд! – барышня в шляпке опять ударилась в плач, растревожив только задремавшего священнослужителя.

Ничего не понимающая Нюра кольнула усатого жандарма своими карими глазами и тот, не выдержав напора торговки, предпочел с важным видом заняться какой-то мещанкой возрастом лет около двадцати пяти, возле которой остановился купец.

– Где проживаете? Паспорт предъявите! – за спиной Нюры и продолжавшей рыдать у нее на рукаве «институтки» жандармы принялись расспрашивать женщину с явно псковским диалектом.

– Ну, так чего ты душу теперь рвешь, доча? – Нюра настолько прониклась бедой своей внезапной подопечной, что теперь её уже интересовали подробности этой любовной истории.

Купец, внимательно разглядывавший их соседку за спиной, сморщился, раздраженный тем, что не может на фоне зычного Нюрыного голоса расслышать ноты голоса пассажирки, которую опрашивали жандармы. Он очень хотел услышать знакомые тона, но в её тихом говоре память не находила ни малейшего соответствия с голосом мещанки Марии Семёновны Сухоруковой, которую сейчас разыскивала вся московская жандармерия, Третье управление и он, Никита Тимофеевич Разумов, единственный человек, давший дознавателям внятное описание владелицы дома, причастной к покушению на Императора Всероссийского, Александра Второго…

Глава III Заступник

21 ноября 1879 г. Санкт-Петербург.

– Я отброшу в сторону те чувства, что обуяли меня, когда узнал весть о взрыве. Мы братья, и ничего кроме тревоги и досады я ощутить не мог. Благо, по воле Божьей беда нас миновала.

– В очередной раз…

Великий князь Константин, пытавшийся в громадном окне своего рабочего кабинета разглядеть признаки приближающейся зимы, даже не обернулся. Скажи ему эту фразу кто-то другой, да ещё и таким панибратским тоном, Его Императорское Высочество взорвался бы вспышкой гнева, схожей по яркости с выбросом лавы из жерла Везувия, но младший брат императора Александра II, Председатель Государственного совета и бровью не повёл.

– Вы правы, капитан второго ранга… Господь милостив к августейшей семье… – руки, сложенные за спиной – это единственное, что видел адъютант. Он никак не мог наблюдать лицо своего патрона, мог лишь догадываться, какие там бушуют эмоции. Подтверждением тому служили два импульсивно сжавшихся кулака Его Высочества.

Совладав с разрушавшими логическое мышление и здравый смысл эмоциями, Константин Николаевич соблаговолил обернуться, но взгляда не поднял. Так и направился к своему обитому зеленым сукном столу.

– Вы присядьте, Леонид Павлович… – опираясь локтем на кресло, Великий князь принял необычную позу – двумя пальцами рук поглаживая бороду, смотрел куда-то в пустоту. – Знаете ли, событие не то, чтобы тревожное… Скорее – трагическое.

Адъютант молчал, ибо прекрасно понимал, что сейчас его шефу необходимо выговориться.

За десять лет, что прошли с того дня, когда пунцовый от стыда капитан получил от Великого князя вместо взыскания и трепки приказ переходить в адъютанты, Леонид Павлович Лузгин познал все тонкости характера Его Высочества. Взрывные эмоции и холодный, на грани пренебрежения, тон, фамильярность, граничащая с бестактностью, ирония и сарказм, Великого князя частенько доводили до истерики всякого придворного, некстати попавшегося под руку, особенно, если это была барышня.

С годами Великий князь Константин менялся, и, как многие подходящие к закату лет мужчины, не в лучшую сторону. Во взгляде вместо молодецкой искры все чаще можно было заметить некоторую задумчивую рассеянность, приказы Великий князь отдавал все больше жесткие, порой, невыполнимые, круг своего искреннего и доверительного общения сузил до минимума. Перемены в характере младшего брата императора приметили все при дворе. Многие при этом не брезговали лишний раз посплетничать и проявить свою информированность.

– Четвертый раз… – тихо сказал Великий князь, зачем-то взяв в руки перо. Лузгин тот час же обратил внимание именно на рассеянность взгляда шефа, что позволило ему сделать вывод, что обычная стройность мысли Председателя Государственного совета сейчас катастрофически разрушена.

– Не успел развеяться дым от бомбы, как фрейлины уже шепчутся о том же, что и раньше – Великий князь задумал недоброе, чтобы занять место брата и дать титулы всем своим внебрачным детям! У меня складывается такое впечатление, что они свою внешнюю серость пытаются всеми способами компенсировать злоязычием! [8]

8

При дворе не принято было принимать во фрейлины барышень миловидной наружности.

Голос хозяина кабинета к концу фразы становился всё громче и точкой в этой мысли стал крепкий удар кулаком о стол, от которого серебряная крышка массивной каменной чернильницы издала звонкий, высокий звук.

– Я? Я желаю смерти своему брату? Не Государю, брату своему! – Константин Николаевич, пребывая в приступе гнева (а Лузгин, в силу своей особой приближенности, имел возможность наблюдать это действо не единожды) моментально мог превратиться из добрейшей души обаятельного остряка в ястреба с колким взглядом хищника. Именно эта эволюция и произошла в один момент, заставив адъютанта предусмотрительно отложить пару вопросов, назревших в связи с ситуацией.

– Знаешь, капитан, что Его величество сказал, как только ступил на перрон Курского вокзала? – Константин Николаевич, заложив руки за спину, принялся нервно расхаживать по кабинету, опустив голову вниз, будто пытался прожечь паркет взглядом.

Лузгин лишь покачал головой из стороны в сторону, но Великий князь этого не увидел, он продолжал отбивать каблуками своих сапог отбивать постоянный ритм, где каждый звук удара подбоя о паркет раздавался ровно через секунду.

– Он спросил, зачем эти негодяи травят его, как дикого зверя! Понимаешь, капитан второго ранга Лузгин?! Травят, как дикого зверя. И куда приводят домыслы этих праздных, легкомысленных, сплетниц? Правильно, ко мне…