Охота на императора
Шрифт:
– Ваше Высочество, я, собственно, закончил. Никого из упомянутых лиц не представляется возможным опросить. Подельников у них тоже нет. Потому мотивы можно анализировать только из материалов дел. Замечу только, что ни Каракозов, уж тем более, ни Березовкий, и ни Соловьев никогда бы не выбрали другое орудие для покушения. Они просто бы не справились со взрывным устройством, потому и выбрали пистолет.
– Что же Вы имеете в виду, капитан второго ранга? К какой мысли подводите? – Великий князь в присутствии генерала Дрентельна перешел на тон официальный.
– Ваше Высочество, в данном случае действовал не одиночка. Это была
– Ваше Высочество! Розыскные мероприятия проводятся. Описание заговорщиков имеется. В поездах и на вокзалах облавы. На трактах тоже проверки.
– И каковы результаты? – глядя поверх пенсне, поинтересовался Великий князь Константин.
– Пока похвастать нечем, Ваше Высочество! – командный голос генерала, всю свою жизнь честно служившего при штабах в армии, внес в диалог какое-то официальное напряжение, совершенно не способствуя размеренному ходу мысли собеседников, понимавших друг друга с полуслова.
– И как же они умудрились подкоп этот устроить? Куда железнодорожная жандармерия смотрела? – Константин Николаевич поймал себя на мысли, что версия Лузгина о множественном количестве заговорщиков уж очень быстро нашла свое подтверждение.
– Купили дом, Ваше Высочество. Копали из подпола.
Был бы Лузгин в другом обществе или в одиночестве, склонившись, как он это любил, над листом бумаги при свете свечи с пером в руке, скорее всего, он присвистнул бы от удивления, узнав такую подробность – купили дом. Трое ранее покушавшихся на жизнь государя денег на толковое оружие не смогли наскрести.
Не менее удивленным выглядел и сам Великий князь Константин. Взяв паузу на раздумье, он жестом попросил шефа жандармов сесть. Высокая фигура генерала, убеленного благородной сединой, вносила в камерный полумрак кабинета какое-то необъяснимое беспокойство и мешала думать над следующими практическими шагами.
– Вы, Лузгин, конечно же, не знали, что действует группа? – обратился хозяин кабинета к своему адъютанту.
– Никак нет, Ваше Высочество.
– Дрентельн… Мой адъютант, капитан второго ранга Лузгин с этой минуты прикомандирован к Третьему отделению для принятия в полном объеме мер по расследованию этого прескверного происшествия. Без содержания. Отчитываться Лузгин будет лично мне, уж не обессудьте.
И генерал, и капитан второго ранга стояли по стойке «смирно», понимая, что приказ подлежит немедленному исполнению.
– Вас, генерал, попрошу ввести адъютанта в курс дела, дать доступ к любым архивам и бумагам, а также к месту преступления. Капитан второго ранга имеет полномочия испрашивать отчетности у всех ваших подчиненных.
Генерал, обескураженный таким поворотом событий, всё же отличался военной дисциплиной и ни одним мускулом своего лица ни расстройства, ни, уж тем более, досады, не выказал.
– Вам, капитан второго ранга Лузгин, приказываю скорейшим образом приступить к выяснению обстоятельств дела, чтобы в дальнейшем иметь возможность работать
в одной упряжке с Третьим отделением. Вопросы есть?– Никак нет, Ваше Высочество! Одно только прошу. О полученном приказе обязан доложить Его Величеству! Прошу понять меня правильно… – ответил Дрентельн.
– Прошу разрешить оставить мундир на время следствия, – спокойным голосом изложил свой вопрос адъютант, что Дрентельн оценил должным образом – при погонах в этой связке тогда оставался только он, что выглядело уже не так унизительно.
Великий князь кивнул в знак согласия и позволил офицерам приступить к делу:
– О малейшем продвижении в ходе дела докладывать немедля. Исполняйте.
Лакей, показавшийся в дверях с подносом, полным чайных кружечек на блюдцах, вынужден был проявить чудеса ловкости, чтобы не уронить драгоценный сервиз тончайшего фарфора в тот момент, когда генерал-адъютант Дрентельн ринулся прочь из кабинета.
Глава IV
Открытия
23 ноября 1879 г. Москва.
Благовест Андроникова монастыря призвал к началу воскресного богослужения, пробиваясь сквозь густой утренний туман, делавший звон особенно гулким, сочным и протянутым. [11]
Лузгин и оба его сопровождающих, аккуратно пробираясь по краю разбитой узкими колесами телег дороги, пытались не вступить в покрывшуюся за ночь тонкой коркой льда грязную жижу. Карета их села осью на колею почти за версту отсюда и чертыхающийся кучер объявил своим важным пассажирам, что дальше кобыла не потянет, так что, господа хорошие, придется вам своим ходом добираться.
11
Благовест – колокольный звон к началу воскресной молитвы.
– Отродье это другого места и не могло выбрать, – перекрестившись в сторону монастырской колокольни, городовой Палпалыч прошептал «простигосподи» и перепрыгнул через подмерзшую сточную канаву, будто и не было тех трех десятков лет на государевой службе. Добавить цель визита.
Миновав несколько сгоревших дворов, от которых остались только каменные печные трубы, да горы почти полностью обугленных бревен, Лузгин и его спутники дошли до калитки, сбитой из грубо отесанной доски со щелями в два пальца.
– И действительно, странный выбор – поселиться среди пожарищ, – заметил адъютант, оглядывая окрестности поверх редкого и покосившегося от времени забора.
– Так они, Вашблагородь, в сентябре заехали. Тогда еще все цело было. Пожар потом случился. После него Потаповы съехали к кумовьям до весны, Тереховы, так те в Смоленск подались к матушке, а эти остались тут одни, так выходит…
Палпалыч, информированный начальством о том, что к ним приехала из Петербурга большая шишка для инспекции логова заговорщиков, посчитал необходимым обращаться к Лузгину с почетом, не смотря на то, что чина его толком не знал и о звании не ведал. Опытный взгляд городового сразу приметил в этом гражданском типе военную выправку, которую ни под каким шелковым цилиндром или распашным плащом не скроешь.