Охота на «кротов»

Бывший сотрудник ЦРУ, хорошо знавший Беннета, сказал: «В этом заключалась канадская трагедия. С этим человеком поступили ужасно. Его уволили, и от него ушла жена. Его жизнь практически закончилась на этой точке, а он — абсолютно невиновен».

После публикации «Уведомления D» и выхода наружу фамилии Голицына он возвратился в Вашингтон и был лично принят директором ЦРУ Джоном Маккоуном.

Бывший сотрудник ЦРУ отмечает: «Он многое порассказал Маккоуну: Вильсон — советский агент, КГБ организовал убийство Гейтскелла и другие фантастические истории. Ошеломленный Маккоун направил телеграмму Холлису». Директор ЦРУ запросил, что же происходит на самом деле.

Телеграмма Маккоуна попала резиденту ЦРУ в Лондоне Арчибальду Рузвельту, который через своего заместителя Кливленда Крэма информировал о ней штаб-квартиру МИ-5 (Ликонфилд-хаус, Керзон-стрит).

Как далее продолжает сотрудник ЦРУ, «Холлис в ответной телеграмме сообщил, что все это — вздор. У нас нет доказательств по этим обвинениям. Однако Энглтон продолжал настаивать, что Вильсон — советский шпион».

К тому времени сам Холлис попал под подозрение в МИ-5, и охота на «кротов» в Англии вышла из^:под контроля. Гастроли Голицына длились недолго, но оказали разрушительное воздействие на английскую разведку, последствия которого ощущались в течение ряда лет.

В ЦРУ охота на «кротов» набирала силу.

ГЛАВА 9 «Гаичка»

В 1962 году Олег Пеньковский передавал на Запад подробную информацию о советских стратегических планах и о мощи ракетных войск — данные, которые должны были помочь президенту Кеннеди в тот октябрь справиться с первым мировым ядерным противостоянием, кубинским ракетным кризисом.

В штаб-квартире ЦРУ в Лэнгли совершенно секретная информация по советским ракетам, передаваемая Пеньковским, получила специальное кодовое название «Чикади» — «Гаичка». Список лиц [102] , допущенных к этим материалам, был крайне ограничен. Эта мера вполне соответствовала характеру данных, которые, как было признано в одном официальном исследовании, поступали от «единственного, наиболее ценного агента в истории ЦРУ» [103] .

102

Список «Бигот» — очень ограниченный круг лиц в правительстве, имевших доступ к донесениям особо важного агента.

103

Анна Каралекас. История ЦРУ (Karalekas A. History of the Central Intelligence Agency), т. 4, Итоговый отчет специального комитета по изучению правительственных действий в отношении разведки, Сенат США (Government Printing Office, 1976, С. 58). Другие исследования ставили под сомнение ценность донесений Пеньковского, выдвигали возражения по поводу того, что они являлись решающими при формировании политики США во время карибского кризиса. Например, в одном из анализов, проведенных бывшим сотрудником ЦРУ — специалистом по Советскому Союзу, сказано, что, несмотря на то что Пеньковский предоставил «огромное количество» важной военной информации, он «не был в курсе» того, что Советы установили ракеты средней и ближней дальности на Кубе. Раймонд Гартхоф. Размышляя о Кубинском ракетном кризисе. (Garthoff R. L. Reflections on the Cuban Missile Crisis. — Washington, 1989.— P. 63.)

ЦРУ присвоило кодовое название «Айронбарк» всем поступающим от Пеньковского материалам, которые не имели отношения к советской ракетной мощи [104] . Как «Гаичка», так и «Айронбарк» были одним из наиболее тщательно охраняемых правительством США секретов.

Пеньковский передавал фотопленки со снимками советских секретных документов Гревилу Винну и Дженет Энн Чисхолм, привлекательной темноволосой жене резидента МИ-6 в Москве. Иногда Пеньковский встречался с Чисхолм в парке в то время, когда она гуляла со своими маленькими детьми, и передавал ей пленки в коробке с конфетами. Обычно эти встречи проходили по пятницам или субботам недалеко от Арбата, на бульваре в центре Москвы. Чисхолм, увидев Пеньковского, шла за ним на ближайшую улицу, где он и передавал ей пленки.

104

Англичане, разрабатывавшие Пеньковского совместно с ЦРУ, присвоили этим данным кодовое название «Арника» (Arnika). Они не делали различия между материалами о ракетах и другой передаваемой им информацией.

Постепенно стало появляться все больше признаков того, что шпионская деятельность Пеньковского обнаружена. Уже в январе 1962 года на встрече с Дженет Чисхолм Пеньковский обратил внимание на небольшую коричневую автомашину, едущую медленно против движения по односторонней улице. Двумя неделями позже та же машина появилась во время его другой встречи с Чисхолм. К 5 июля, когда он встретился с Винном в ресторане «Пекин», наружное наблюдение КГБ стало очевидным. На следующий день в аэропорту Пеньковский сказал Винну, что, как подобает солдату, он будет продолжать работать на Запад, несмотря на очевидную и возрастающую опасность.

Пеньковский был на приеме в посольстве Великобритании 6 сентября, а затем, казалось, исчез из поля зрения.

Пол Гарблер нервничал. Самый важный агент ЦРУ в Советском Союзе исчез.

«Мы действительно попотели, потому что не видели Пеньковского и не слышали о нем ничего», — вспоминал Гарблер. Затем 2 ноября на фонарном столбе № 35 по Кутузовскому проспекту появилась условная метка мелом. Этот столб каждый день проверял капитан Алексис Дэвисон, помощник военно-воздущного атташе. И тут, как было оговорено заранее, в квартире заместителя резидента ЦРУ в Москве Хью Монтгомери три раза прозвонил телефон.

Для сотрудников ЦРУ эти сигналы означали, что Пеньковский заложил что-то в тайник за радиатором отопления в подъезде жилого дома № 5/6 по Пушкинской улице. Чтобы проверить это, Гарблер сам сел в машину и проехал мимо этого фонарного столба на Кутузовском проспекте. Сомнения отпали — пометка мелом там действительно была.

То ли оттого, что Пеньковского не было видно уже почти два месяца, то ли потому, что Гарблер знал, что данная закладка должна быть использована только в чрезвычайных обстоятельствах, — какова бы ни была причина, у резидента появились плохие предчувствия. Но закладка должна была быть изъята.

Для выполнения этой задачи резидент выбрал Ричарда Джэкоба, двадцатичетырехлетнего оперативного работника ЦРУ из Эг-Харбора (штат Нью-Джерси), который значился в списке сотрудников посольства как «архивист». Для Джэкоба это была наконец настоящая работа. Он значился шпионом в Москве, и это выглядело замечательно на бумаге. Теперь перед ним была поставлена реальная, но, возможно, опасная задача.

Его подготовкой занимался Гарблер. «Я провел около часа в защищенном помещении с молодым парнем, которого посылали провести тайниковую операцию, — вспоминал Гарблер. — Я не могу объяснить, почему я выбрал именно его и уделил так много времени его подготовке к участию в этой операции, которая была обречена на провал. Пожалуй, я это сделал инстинктивно. Что-то внутри меня заставило отработать все и предупредить его, что делать на тот случай, если что-нибудь случится».

«Что вы имеете в виду под „если что-нибудь случится“?» — спросил нервно Джэкоб. «Послание должно быть в спичечном коробке, — ответил Гарблер. — Держи его в руке, пока не выйдешь на улицу. И если на тебя накинутся, попытайся бросить коробок в сточный колодец. Если сможешь — избавься от него».

Джэкоб кивнул, и Гарблер продолжил: «Они тебе дадут жару. Не признавайся в том, что ты изъял тайник. Добивайся звонка в посольство».

Когда Джэкоб прибыл к тайнику на Пушкинской улице, сотрудники КГБ его уже поджидали. Он попал в ту ловушку, которой так опасался Гарблер [105] .

105

Джэкобу удалось избавиться от коробка в то время, когда его задержали сотрудники КГБ. Его отвели в отделение милиции, и он, в соответствии с полученными инструкциями, настоял на вызове представителя посольства. Он был отпущен после того, как специально направленный сотрудник посольства Ричард Дэвис подтвердил офицерам КГБ, что Джэкоб действительно обладает дипломатическим иммунитетом.

Пеньковский был арестован 22 октября, за две недели до того, как сигнал появился на столбе. Анализируя происшедшее, ЦРУ пришло к выводу, что Пеньковский под давлением выдал как местонахождение тайника, так и отметку мелом, которая служила сигналом, что тайник задействован. В тот момент, даже если русские еще не подозревали, они могли догадаться, что тайник, около которого они видели Джона Абидяна, предназначался Пеньковскому [106] . КГБ привел в действие эту тайниковую операцию, поставив метку на столбе, и ЦРУ попало в ловушку.

106

Джон Абидян, «красавчик-армянин», не предполагал, что за ним следили около тайника (о факте слежки Юрий Носенко сообщил ЦРУ), до тех пор, пока у него не состоялась беседа с автором 13 января 1990 года. Абидян, приятный мужчина, который находится на пенсии и проживает в Бельгии, после Москвы служил в Рио-де-Жанейро и Париже, занимал высокий пост сотрудника безопасности в государственном департаменте в Вашингтоне. Затем десять лет работал в штаб-квартире НАТО в Брюсселе в качестве директора службы безопасности. ЦРУ так и не поставило его в известность о том, что во время этого мероприятия за ним велось наружное наблюдение сотрудниками КГБ.

Пеньковский, находясь под контролем КГБ (или сам КГБ), подал еще один, необычный сигнал, значение которого уже в течение многих лет после этого события обсуждалось внутри ЦРУ. По мнению Гарблера,

Пеньковскому было заранее сказано, что если он узнает, что русские готовятся осуществить ракетно-ядерное нападение на США, то он должен пойти в телефон-автомат, позвонить капитану Дэвисону и просвистеть три раза в трубку. Это и был условный сигнал, означающий: «Дело началось». И он (Пеньковский) сделал это [107] .

107

Тайник на Пушкинской улице мог быть использован для того, чтобы предупредить о советском нападении, но он мог быть также использован для других чрезвычайных сообщений. Телефонный звонок, когда ничего не произносилось, кроме трехкратного свиста в трубку, очевидно, мог сократить время, необходимое для того, чтобы предупредить о ядерном нападении, по сравнению с посланием, оставленным в тайнике.