Охота на «кротов»

Фамилия сотрудника начиналась с требуемой буквы, он был славянского, а именно сербского, происхождения и служил в Берлине. Таким образом, он соответствовал «профилю», представленному Голицыным.

Ричарда Ковича его близкие друзья знали под именем Душана. Он был испытанным сотрудником, руководившим полдюжиной наиболее секретных агентов ЦРУ. Он помогал Кайзвальтеру, когда тот руководил Петром Поповым, полковником ГРУ, первым крупным «кротом» ЦРУ в советской разведке. Он руководил Михаилом Федеровым, получившим псевдоним «Экьют», нелегалом ГРУ, которого Кович завербовал в Париже. С ведома и согласия норвежской секретной службы он вел Ингеборг Лигрен, норвежку, работавшую в посольстве своей страны в Москве, но представлявшую отчеты через Ковича ЦРУ. Он был первым оперативным сотрудником, который руководил Юрием Логиновым (псевдоним «Густо»), известным нелегалом КГБ, судьба которого наряду с судьбой Лигрен обернулась самой большой проблемой для ЦРУ.

В 1964 году, когда на Ковича обрушилась беда, ему было 37 лет и он уже в течение 14 лет работал в ЦРУ, придя туда сразу после окончания Миннесотского университета. Красивый высокий мужчина шести футов ростом, Кович был жизнелюбом, обладал прекрасным чувством юмора и самоуверенностью, которая зачастую побуждала его высказывать свое мнение тогда, когда другие молчали.

Он родился в семье сербских иммигрантов в Хиббинге (штат Миннесота). Ему дали имя Душан Ковасевич. Его совершенно неграмотный отец работал на экскаваторе, добывая железную руду в Месаби-Рейндже. Это был жестокий город, кишащий преступниками, где разговаривали на 37 языках, и Кович покинул его, поступив в семнадцатилетнем возрасте на службу в ВМС.

В ЦРУ с самого начала его назначили в советский отдел. Он начал службу в Японии, где собирал сведения о советских гражданах, помогал Кайзвальтеру в его работе с Поповым в Австрии в 1953 году, затем некоторое время вел учебный курс по перебежчикам в Вашингтоне. (На «Ферме» Кович прославился тем, что, читая слушателям лекцию о перебежчиках, писал на доске сокращение КТІР, (что означало первые буквы английских слов фразы «сохраняйте их на своем месте».) В 1955 году, работая в штаб-квартире, он вновь в течение трех лет осуществлял помощь Кайзвальтеру, пока длилась операция по руководству Поповым.

К этому моменту Кович был «третьим национальным сотрудником» в отделе, что означало, что он подбирал людей в других странах для работы в Москве. Одной из завербованных стала Ингеборг Лигрен, секретарь полковника Вильгельма Эванга, начальника норвежской военной разведки, который в 1956 году направил ее в Москву для работы секретарем норвежского посла Эрика Браадланда. Служба Эванга являлась эквивалентом ЦРУ, и Лигрен стала агентом Ковича с благословения Эванга. Норвегия, союзник США по НАТО, была готова поделиться с ЦРУ любой информацией, какую могла получить Лигрен в дипломатических кругах. В течение трех лет она под псевдонимом «Сатинвуд» направляла Ковичу сообщения из Москвы.

Пер Хегге, иностранный корреспондент «Афтен-постен», ведущей утренней газеты Норвегии, вспомнил Лигрен. Он случайно встретил ее в университете в Осло в начале 60-х годов. «Она занималась на курсах русского языка после возвращения из Москвы, — рассказал он. — Возможно, она хотела усовершенствовать свой русский язык, не знаю». Лигрен, сказал он, была непривлекательной шпионкой. «Это была серая мышка, самой обычной наружности, пятидесяти семи лет. В то время, когда она работала в Москве, ей могло быть 45. Она выросла в Ставангере на юго-западе Норвегии, где говорили с сильным местным акцентом, который крайне затруднял произношение русских слов, и у нее был ужасный акцент».

Однажды Голицын, получив для ознакомления досье Ковича, должно быть, увидел там имя Ингеборг Лигрен и вспомнил, что в 50-е годы у КГБ был в Москве один источник — норвежка. Это была, сказал Голицын, большая удача. Лигрен была советской шпионкой, а Кович руководил ею по линии ЦРУ. Вероятно, он использовал ее для связи со своими шефами из КГБ или для чего-то в этом роде, размышлял Голицын.

В карьере Душана Ковича контрразведка явно нашла богатое полотно, сотканное из нитей, расходившихся в десятках направлений. Можно было почти слышать, как облизываются сотрудники группы специальных расследований. Вот, наконец, «Саша». Они ошибались, и их ошибка разрушила несколько судеб и в конечном итоге стоила ЦРУ — и американским налогоплательщикам — кругленькой суммы. Но это уже забегая вперед.

Энглтон был в экстазе. Теперь охота на «кротов» что-то дает. Осенью 1964 года ЦРУ приняло решение предупредить норвежцев, но Энглтон ничего не сообщил Эвангу. В конце концов, если Лигрен «крот», ее босс мог оказаться «суперкротом», работавшим на Советы в тесной связи с Ричардом Ковичем.

Вместо этого ЦРУ предупредило норвежскую гражданскую полицию территориального надзора, тайное ведомство, возглавляемое Асбьерном Брюном, жестким человеком, который был боевиком норвежского движения Сопротивления, ликвидировавшим нацистов в период оккупации, никогда не ночевавшим в одном месте дважды. Предупрежденная ЦРУ полиция территориального надзора вела наблюдение за Лигрен в течение нескольких месяцев. В ее отчетах отмечалось, что Лигрен вела абсолютно нормальную жизнь и не занималась подозрительной деятельностью. Тем не менее, руководствуясь информацией ЦРУ, полиция арестовала ее в сентябре 1965 года и приступила к серии жестких допросов.

В то время Лигрен возвратилась в Осло на старую работу, в военную разведку к Эвангу. Но после ее ареста полиция не сообщала об этом Эвангу несколько дней. «Однажды она не пришла на работу, — рассказывал Пер Хегге. — Конечно, Эванг был взбешен. Они с Брю-ном не разговаривали и до ареста Лигрен. Трения возникли еще во время второй мировой войны, когда Брюн скрывался в лесах, совершая набеги на нацистов, а Эванг находился в изгнании в Лондоне, где жил припеваючи. Между Лондоном и группами, скрывавшимися в лесах, существовала большая враждебность» [166] .

166

По словам Хегге, это было нечто большее, чем простое соперничество в военное время. «Брюн не доверял Эвангу, который был членом радикальной' студенческой группы «Мот Даг» («Перед рассветом»), и считал его советским «кротом». Это сильно огорчало тогдашнего премьер-министра Пера Бортена, члена центристской партии, в своем роде Гарри Трумэна, правда, безмозглого человека, отличавшегося сильно развитым стадным чувством, который не мог выносить, что два его начальника разведслужбы даже не разговаривают друг с другом. И это дело, несомненно, послужило причиной для довольно крупного скандала в тогдашнем правительстве».

Лигрен провела в тюрьме почти три месяца. Норвежская пресса активно подхватила эту информацию. Все выглядело так, будто русская шпионка работала в самом сердце норвежской разведки. В течение нескольких недель газеты пестрели заголовками о деле шпионки. Особенно сильный огонь обрушился на Эванга, но его предложение уйти в отставку было отклонено министром обороны. В одном из сообщений высказывалось предположение, что Эванг направил Лигрен в Москву для подхода к Советам с опасной ролью двойного агента.

Все это время полиция территориального надзора без устали допрашивала Лигрен с применением «мер воздействия», пытаясь вырвать у нее признание, что она — советская шпионка, каковой она вовсе не являлась. Один из ответов, полученных во время допроса, был понят сотрудниками Брюна как «признание». Затем в середине декабря государственный прокурор вдруг постановил, что для судебного преследования недостаточно доказательств. Дело против Лигрен было прекращено. Ее восстановили на работе, но вследствие жестоких испытаний ее здоровье было подорвано, и она в итоге вышла на пенсию и уехала из Осло.

Парламент создал специальную комиссию — комиссию Меллби — для расследования вражды между двумя разведывательными ведомствами, и еще один официальный совет — комитет правосудия — по рассмотрению самого дела Лигрен [167] .

Несмотря на то что правительство Норвегии сняло с Лигрен обвинение в шпионаже, Энглтон оставался убежденным в ее виновности. В марте 1968 года преемник

Брюна на посту начальника полиции территориального надзора Гуннар Хаарстад прибыл в Вашингтон для встречи с высшими должностными лицами ЦРУ и ФБР. Энглтон и его заместитель Рэй Рокка пригласили начальника норвежской полиции территориального надзора в небольшой ресторан в Джорджтауне на ленч, на котором, как сказал Хаарстад, «мало с чем пришлось иметь дело, кроме мух, которые годились на наживку для лосося. Дела Лигрен вообще не затрагивали… Однако, когда мы поднялись из-за стола, Энглтон отвел меня в сторону, вынул из кармана лист бумаги и попросил меня прочитать то, что там было написано». В записке, которую Энглтон вручил ему, кратко излагалась информация Голицына о Лигрен. «Энглтон хотел забрать записку, но, даже быстро просмотрев ее, я смог понять, что она не содержала ничего более того, что мне уже было известно ранее». Хаарстад понял, что его американские коллеги считали дело против Лигрен «твердым орешком». Хаарстад добавил: «Энглтон намекнул совершенно таинственно, что он убежден в правильности информации и мнения Голицына и что прекращение дела, возбужденного против Лигрен, ошибочно со стороны норвежских властей» [168] . Вопреки точке зрения Энглтона норвежский парламент через несколько месяцев, в июле, проголосовал за выдачу Лигрен в качестве компенсации за неоправданный арест и перенесенные испытания 4200 долларов.

167

Комиссию Меллби возглавил Дженс Христиан Меллби, общественный защитник, позднее член Верховного суда Норвегии. В результате дела Лигрен комиссия стала постоянным органом надзора за деятельностью разведывательных ведомств страны.

168

См. Haarstad G. In the Secret Service: Intelligence and Surveillance in War and Peace. — Oslo, 1988.— P. 247–250.