Охота на пожирателей

У ступеней что-то продавали, и мне не захотелось влезать в толкущуюся толпу. Я стала обходить их, протискиваясь между низенькой оградкой и толстенной дамой, и вдруг увидела… черт возьми, это был мой Охотник, Ван Хельсинг, тот самый, о ком я вспоминала буквально несколько минут назад.

Он исхудал до измождения и зарос, словно первобытный человек, несколько слоев одежды были рваные и грязные. Охотник – если его все еще можно было так называть – сидел прямо на земле у церковной стены, перед ним стояла миска для милостыни. Я замерла, обомлев. Словно почувствовав мой взгляд, он поднял глаза и уставился на меня. На лице отразилось очевидное узнавание.

Некоторое время мы смотрели друг на друга, и я думала, что вот сейчас он вскинется, выхватит пистолет или ятаган и бросится ко мне, как всегда это делал. Но ничего такого не случилось. Он просто сидел и смотрел своими безумными огромными глазами, лихорадочно блестящими среди клочьев спутанных волос и бороды, и было в этом взгляде что-то, похожее на ужас. Нет, Охотник не боялся меня, ведь мы с ним старые знакомые, но казалось, что он испуган самой встречей, которой никогда не должно было произойти. Мы оба были в этом уверены.

Мужчина вдруг медленно поднял свою иссохшую, костлявую руку и скупым, но старательным движением перекрестил меня. Я открыла рот от удивления, но тут между нами вклинилось несколько шумных бабок, и наваждение спало. Я продолжила свой путь, быстрым шагом удаляясь от церкви и приказывая себе не оборачиваться.

Вот так дела.

Что с ним случилось? Охотился на оборотней и стал калекой невидимого фронта? Может быть, он больше не может ходить, и поэтому сидит здесь, одинокий и заброшенный, и просит милостыню? Но ведь он одержим – почему же он находится рядом с церковью? Может, он церковник, и это у него послушание такое: сначала поохотиться за нечистью, потом посидеть юродивым на ступенях, потом, скажем, три месяца не есть ничего, кроме черствого хлеба? Хотя голодовка, похоже, уже была. Я содрогнулась, вспомнив его тощую, с натянутыми жилами руку, рисующую крест в воздухе. Что это, он думал, меня охватит адов огонь и я провалюсь сквозь землю? Нечисть отгонял? Я ведь и правда сбежала…

Или… благословлял?..

Автобус уже стоял, едва ли наполовину заполненный пассажирами и готовый к отправке. Я взбежала по ступенькам, расплатилась с водителем и уселась в задней части. Этот маршрут начинал свое движение только летом, когда дачники принимались за свои грядки. Толпы дедушек и бабушек, вооруженные мотыгами и саженцами, ежедневно курсировали на свои фазенды и обратно, особенно их много было по выходным. Но сегодня будний день, и, видимо, едут самые стойкие. Пенсионеры уехали еще утром, а сейчас в автобусе собрались те, кто хотел успеть повозиться в земле после работы.

Сошла я на своей остановке одна, на перекрестке. Налево уходила проселочная дорога, по которой можно было добраться до какой-то дальней деревни, а мой автобус покатил дальше, прямо. Я дождалась, пока он скроется за пригорком, перешла дорогу и углубилась в тихо шумящую молодыми листьями рощу. Эх, клещи-комары, налетайте!

Добраться до Круга на автобусе было невозможно. Туда и дороги то толковой не было, хотя посетители появлялись там регулярно. Видимо, приезжали на своих машинах, или нанимали такси. Я всегда сходила на этом перекрестке и дальше добегала зверем, раздеваясь и пряча одежду в рюкзак. Полной трансформации без ярости не получалось, но бежала я уже на четырех лапах, и скорость это увеличивало прилично, как и выносливость.

Солнце подобралось совсем близко к горизонту и приобрело румяный оттенок, когда я рванула вперед, пружинисто отталкиваясь удлинившимися и окрепшими в полузверином обличии лапами от еще мягкой и влажной весенней земли. Прошлогодний сухой бурьян между деревьев не слишком мешал, я легко его перепрыгивала, а луга еще только начали порастать сочной нежной травой. Бег доставлял мне огромное наслаждение, ароматный, волнующий всевозможными дикими запахами воздух дразнил ноздри и наполнял грудь кислородом. Сильные, выносливые лапы, так отличные от человеческих ног, стремительно несли меня над зеленым морем.

Добралась я уже прилично за полночь. Привычно скрипнула кованая калитка, блеснув лунным бликом; по выложенной камнем дорожке я обошла вокруг главный корпус, так напоминающий церковь, и вошла через «садовую» дверь.

Из головы не шел Охотник, я живо вспомнила ту ночь первой встречи, когда Шаман сам встретил меня у калитки, проводил вниз, до самого Круга и закрыл дверь, оставив меня наедине с сумасшедшим Ван Хельсингом. Нет, не наедине: он тоже был там, чтобы смотреть и чтобы выхватить меня из-под самого носа у Охотника.

Монастырь, охваченный тьмой и предрассветной мягкой тишиной, мирно спал. Я, правда, не была уверена, что спит настоятельница, да и Пашка может всю ночь напролет просидеть в библиотеке, но время для тренировок было раннее, и я отправилась в холл для посетителей, чтобы немного вздремнуть на единственном нормальном диване во всем Круге.

Потертая кожа приятно скрипнула, принимая мой вес, и я блаженно вытянулась во весь рост. Снова вспомнился Охотник, сидящий у церковной стены, жалкий и изможденный, раз за разом медленно поднимающий слабую, жилистую руку и благословляющий меня крестным знамением. Или проклинающий…

Я незаметно соскользнула в крепкий, спокойный сон и успела проспать какое-то время, как вдруг что-то разбудило меня. Утро еще не наступило, и я могла вернуться в мир ночных грез, но вместо этого раскрыла глаза. Надо мной, возле изголовья, стояла белая, призрачно-прозрачная женщина. В темноте казалось, будто от всей ее фигуры, особенно от белоснежных волос исходит слабое лунное сияние. Она стояла, склонившись, и смотрела на меня, а я на нее – перевернутую из-за точки обзора, и оттого еще более загадочную, и ее ладони лежали по обе стороны от моей головы, легко прижимаясь к вискам.

Я вскочила, молча глядя на нее, совершенно не представляя, кто это и что ей от меня может быть нужно. Она улыбнулась и грациозно села на покинутый мною диван.

– Это за тобой Олег охотился, – тихо произнесла Белая женщина, и в ее словах не звучало вопроса. – Ты не выглядишь такой уж опасной.

Я молчала, не зная, что ответить. Кто такой Олег? Кто-то из клана Варгора? Тогда почему имя человеческое? Черт знает, что на меня нашло, но встреченный накануне Охотник у церкви менее всего шел на ум и вовсе не ассоциировался с именем Олег и этим светящимся чудом.

– Садись, – похлопала она тонкой, невесомой ладонью по дивану, и я послушно села рядом. Женщина повернулась ко мне, с очевидным любопытством оглядела мое лицо, косу, руки прозрачными как лед, голубыми глазами; коснулась своими неожиданно теплыми пальцами моих и снова улыбнулась. – Он, конечно, сам начал охоту, но никогда бы не добрался до тебя, если бы не Шаман.

Я вздрогнула. Шаман, охота, – она говорит про моего Охотника!

– А с Шаманом свела его я, – продолжала Белая женщина. – Я тогда мало что понимала, считала это демоническое существо дружественным, подвластным мне духом. Позже многие понятия поменялись местами. И я дала Олегу кинжал, закаленный истинными словами, чтобы убить им Шамана.