Охота на Птицу-Огонь

Я долго прислушивался прежде чем покинуть укрытие. Черенок стрелы сильно мешал мне, и я укоротил его ножом, оставив около четырех дюймов. Я не успел заметить, заточены эти стрелы или имеют металлический наконечник. От этого зависит как я буду вытаскивать стрелу, если буду, конечно. Я честно говоря еще не решил что лучше: умереть от яда или прорасти деревом.

Зажав нож зубами лезвием от себя (ко всем бедам не хватало только порезаться) я пополз к тем валунам, из-за которых в нас стреляли, подобравшись вплотную, еще раз прислушался, а потом со всей прытью на которую был способен, перемахнул на другую сторону.

За камнями я увидел волка. Крупный, матерый зверь лежал неподвижно, а из-под левой передней лапы торчала стрела. Моя стрела, четырехгранная с черно-рыжим оперением. Боевой запал растаял, а вместо него накатила тоска. Опустившись на колени я коснулся шеи зверя. Пальцы погрузились в жесткую шерсть; я еще надеялся, что нащупаю пульс, биение жизни, но тщетно. Волк был мертв. Что же ты, дружище, что же ты вот так, без борьбы. Что ж ты так страшно, тезка? Почему я никогда не знал, что это так страшно. Или забыл?

Может и я однажды так же лягу под камнем со стрелою в груди:

Крик Аурены привел меня в чувство, и я встрепенулся, готовый бежать куда угодно ей на помощь: Она стояла у меня за спиной, глядя на мертвого волка, я шагнул к ней, заслоняя страшное зрелище и силой пригнув ее голову к своей груди, крепко обнял здоровой рукой. Аурена заплакала, а я стал медленно отводить ее к тому месту, где бросил оружие. Потом сходил к речке, набрал во флягу свежей воды.

Аурена приняла ее из моих рук, я смотрел, как она пьет и думал: кто ты, девочка, исцеляющая раненное дерево одним касанием, рыдающая над убитым волком, словно над родным братом? Или он и вправду твой брат, родная кровь? Я уж открыл было рот, но Аурена подняла глаза, и я проглотил свой вопрос.

До вечера я похоронил волка - просто заложил тело камнями: во-первых у меня не было лопаты, а во-вторых с одной рукой и раной, отзывающейся болью на каждое движение не слишком разгонишься. Hо по-другому я не мог. Я не мог просто так оставить его под открытым небом. Он вдруг стал мне близок, словно старый, но давно потерянный друг.

Следующей проблемой было мое плечо. Я решил извлечь стрелу: все-таки яд может и не убить, а вот побеги черного дуба угробят обязательно. Я сам сделал надрез и вытащил остаток стрелы - не доверился дрожащим ручкам Аурены. Рана дергалась, пульсировала болью. Я почти забыл что такое боль, и теперь она портила мне настроение. А тут еще Аурена. Она так неловко перевязывала мне плечо, беспрестанно задевал рану, раз за разом причиняя мне лишние муки, что я в конце концов не выдержал:

– Это ж надо было уродиться такой безрукой. Аурена, неужели нельзя поосторожней!

Она бросила на меня хмурый взгляд.

– Я, может быть и безрукая, а ты - убийца!

Я оторопел, словно она отвесила мне пощечину. В самом деле, лучше бы она меня ударила. Ярость подступила к горлу и тут же, выплеснувшись через край, схлынула. Я холодно глянул на нее.

– Hе надо разыгрывать из себя мои совесть и честь. Дай сюда бинт.

Я отобрал у нее скатку. Она не сопротивлялась, отошла в сторону и уселась под деревом, повесив голову, демонстративно повернувшись ко мне спиной. Все-таки она слишком слаба, странно, что ее хватило даже на эту небольшую вспышку.

С трудом я закончил повязку, потом стал устраиваться на ночь. Аурена уже легла.

Я завернулся в плащ, устроился поудобнее, но сон не шел. Волна злости, прокатившись по душе, оставила мутный осадок. Обида - вот что грызло меня. Она не должна была так говорить. Я не хотел убивать того волка.

– А? Что?

Вырванный из сна, я резко сел и застонал от боли. Перед глазами плавала тьма, слишком плотная, чтобы быть просто ночной темнотой. То была тьма беспамятства, яд черного дуба начал свое дело.

Разбудивший меня звук повторился. Значит, мне не почудилось, значит, я еще владею сознанием, я действительно слышал плач одинокой души - волчий вой.

– Тише, - услышал я шепот, руки Аурены легли мне на плечи, пригибая к земле, - это всего лишь волк.

Я брежу? Кто же она такая, эта девочка, что волк для нее - "всего лишь"!

– Откуда такая смелость, - осведомился я, слыша свой голос словно со стороны, - от природы или от глупости?

– От любви. Они любят меня, а тому, кого любят не причиняют вреда.

Рана горела огнем и в то же время даже под плащом, около костра (я чувствовал его тепло распаленными щеками ) мне было нестерпимо холодно, так холодно, что била дрожь, и я не мог ее унять. Впервые в жизни тело отказалось служить мне, и от этого мне стало страшно. Hет таких слов, чтобы передать этот страх. В нем потерянность, бессилие и одиночество.

– Аурена.

– Я здесь.

Ее руки коснулись моего лица, но почему они такие влажные и холодные? Лишь миг спустя я осознал, что она отирает мне лоб влажной тряпицей.

– Аурена, я не хотел убивать того волка.

– Знаю.

Меня передернуло. Она соглашается со мной, потому, что я слаб! Стискивая зубы, я пытался собраться с силами, разогнать тьму, окутавшую меня, казалось, изнутри. Как утопающий, погружаясь в пучину, тянется всем естеством к поверхности в последней надежде спастись, так и я вытянул руку, ища опоры. Рука Аурены стала моей соломинкой. Я увидел звезды, крупные, чистые, близкие - такими они видятся только в горах, и лицо Аурены склонившееся надо мной из темноты, красивое, как в старых балладах. Красноватые блики костра играли в ее волосах, совсем как тогда в пещере, когда я увидел ее в первый раз. Она держала мои руки, но сквозь собственную дрожь, так властно и жестоко сотрясавшую мое тело, я различил как дрожит она. Она растеряна, она не знает, что делать со мной. Она ничем мне не поможет, не вольет уверенность, не даст сил - ведь, это жизнь, а не баллада, и она просто слабая женщина, необыкновенная, но все же..

– Воды.

Она подала мне напиться. Я снова лег, укутавшись в плащ, подтянул колени к груди, но не мог согреться, хоть Аурена подбросила дров в костер и он пылал вовсю. Я стискивал челюсти, чтобы не стучать зубами.

– Чем тебе помочь, Волчий Клык?

Чем ты мне поможешь, девочка? Твой голос заботлив и мягок. Hо только несколько часов назад ты назвала меня убийцей, разве я перестал быть им для тебя? Разве все твое естество не восстает против меня.

– Ложись спать, - велел я устало.

Она отошла от меня. Я слышал, как она укладывается, заворачивается в покрывало.

Очень нескоро ее дыхание стало ровным, еще позже уснул и я:

Утро было белое и тонкое, как дымка тумана на глади озера. По сравнению с моим ночным состоянием, я чувствовал себя почти здоровым. Аурены нигде не было - ушла за ягодами, должно быть. Я лежал, глядя в небо. Мне не хотелось вставать, сбрасывать блаженное состояние полусна, когда боль еще не проснулась, дневные заботы далеко, когда нет еще ничего, только покой, мягкий как пух, как туман, как небо, легшее на грудь, как утро, обнявшее меня. И в этот миг я увидел Птицу-Огонь.