Охота на рыжего дьявола. Роман с микробиологами
Шрифт:
Я поселился в гостинице «Баргузин» в самом центре Улан-Уде. У меня оставалось целое воскресенье перед совещанием в Минздраве Бурятии и возвращением в Москву. И тут я вспомнил, что обещал привезти моему сыну Максиму степного зверька — суслика. Я узнал, что суслики (по-бурятски суслик — джумбура) водятся в окрестностях Улан-Удэ, и отправился на ловлю. Собственно говоря, я соединил этот поход за сусликом с экскурсией в буддийский монастырь — Иволгинский дацан. Из справочников я узнал, что духовная столица буддистов России — Иволгинский дацан, построенный в 1947 году, находится в 30 километрах от Улан-Удэ, у подножья хребта Хамар-Дабана. Конечно, я понимал, что поход в дацан окажется лишь предлогом для охоты на суслика и условием для окончательного обдумывания ускоренного метода выделения стафилококков. Мне всегда хорошо думается в пустынных местах.
Автобус вывез меня в степь. Я осмотрелся. Над головой кружили степные птицы. Вдруг одна из них камнем упала на зеленый холмик, торчавший метрах в двадцати от меня, а потом взметнулась к небу. В сплетении когтей подергивалось пушистое тельце маленького суслика. Из нутра холмика вылез зверек. Он вытянулся «во фрунт», как солдатик на посту, и, глядя вслед ликующей хищной птице, засвистел, защелкал, запричитал. Верно, это была самка суслика-джумбуры, у которой умыкнули детеныша. Джумбура
Я оглянулся вокруг. В осоке громыхали кузнечики, у входа в норы дежурили суслики, на бреющем полете скользили стрекозы невиданных размеров и непередаваемых оттенков. Степные птицы облетали небо, бродили в травах, пили из канала. Все живое было занято своим, необходимым его виду, роду, семейству делом. Как же мне — неловкому, малоопытному охотнику — изолировать, отловить, извлечь, выделить джумбуру из этого биоценоза — царства забайкальской степи, сцементированного тысячелетней взаимосвязанной судьбой? Биоценоз — это исторически сложившаяся совокупность растений, животных, грибов и микроорганизмов, населяющих участок суши или водоема. В состав биоценоза могут входить и виды-конкуренты: хищники и жертвы. Нужно сосредоточиться на первой задаче — придумать метод охоты, избирательной только для суслика! Высокоспецифический метод. Для этого хорошо бы узнать побольше о жизни джумбуры. Я почти ничего не знал о сусликах. Но порядочно выведал за двадцать лет работы из книг и собственных наблюдений о жизни стафилококков.
Вот еще один суслик, сменивший лирический пересвист на крик отчаяния, взмывает в когтях ястреба во вселенское путешествие (если верить буддистам, что смерть — это пропуск к Вечному Скульптору, который отливает новую форму для души, отлетевшей от прежней оболочки).
Держа в голове главную свою заботу о новом методе, новом способе отлова стафилококков, я и подошел к ребятишкам, стоявшим метрах в двадцати от входа в дацан. Не зря я про себя назвал их индейцами. Как выяснилось, они были наблюдательны и собраны, как их американские собратья. Когда я в разговоре осторожно коснулся темы суслика, самый маленький из них, плотненький хлопчик в потерявшем цвет, форму и пуговицы школьном костюме, решительно спросил: «Дядя, а дядя! А сколько заплатишь?» Поняв, что разговор принимает вполне коммерческий характер, я ответил как бы невзначай: «На мороженое получишь». «Все получат?» — уточнил он. «Все», — сказал я, пересчитав мальчишек. Их было шестеро.
В этом повествовании я рассказываю о Рыжем Дьяволе, о стафилококке, хотя все время получается, что свой рассказ перебиваю посторонними вставками. Но такова истинная история всякого усовершенствования, изобретения, открытия: среди тысячи случайных событий, казалось бы не связанных друг с другом, а тем более с будущим разрабатываемым методом, вдруг находится одно, которое, как ключ к замку, открывает потайную дверь загадки.
Я приблизился к ограде, окружающей монастырь. Главную пагоду охраняли громадные, в натуральную величину лакированные тигры, раскрашенные красными и черными полосами. Возникала иллюзия сказочного города, кукольного театра, которым продолжался реальный театр жизни — биоценоз степи. Пагоды повторяли принцип пирамид: блоки камня или дерева были уложены снизу вверх так, что конечной целью (пределом) оказывалась точка пространства, в которую сходились углы блоков. Точка эта могла быть принята за начало начал, если вообразить, что пирамиды древних египтян, атцеков и майя служили ступенями, по которым Творец спускался к очередной запущенной планете. Между прочим, тот же принцип соблюдался и другими племенами Монголии, Сибири и Алтая при постройке шалашей (эвенки), юрт (киргизы, казахи, калмыки) и чумов (чукчи). Главная пагода и молельни монахов соперничали багрянцем и золотом окраски с закатным небом. Дверь в главную пагоду была заперта и охранялась символическими тиграми. Влекомый круговой гравиевой дорожкой, я добрел до сложенной из баргузинского кедрача избушки, украшенной кудрявой резьбой. Избушка эта была первой на моем пути. Таких торчало дюжины полторы — две внутри дацана. Стояла ли избушка на курьих ножках, было неведомо из-за притороченных к земле бревен, низко охватывающих сруб. Приотворенная дверь позвала меня войти. Разновеликий хор медных будд дирижировал сам собой. Среди этих женственных созданий, которые, несомненно, создавали ультразвуковую музыку трепетной тишины, сидел, по-восточному поджав ноги, широколикий монах в стеганом халате из грубого сукна цвета ночной пурги. Он кивал головой, как китайский фарфоровый истукан, в такт медному пению божков. Однако прервался охотно, чтобы угостить меня бурятским чаем. За крепчайшим чаем, сваренным пополам с молоком, я рассказал ему о себе, о своей профессии, о Рыжем Дьяволе, за которым охотился всю жизнь. «Будет ли мне сопутствовать удача?» Он ответил: «В центре дацана вы увидите Дерево Будды, а рядом с Деревом — Барабаны Судьбы. Вращайте один из Барабанов и думайте о цели своей жизни. Барабаны обладают магическим свойством совершать ровно столько оборотов, сколько жизненных циклов понадобится для возвращения в исходную точку вашей судьбы. Начните все сначала». «Хватит ли на это моей жизни?» — спросил я. «Жизнь бесконечна. Меняются оболочки бытия. Вы достигнете искомого в нынешнем или иных воплощениях», — устало проронил монах.
Когда я вернулся к главным воротам дацана, шестерка «индейцев» ждала меня. Они передали мне суслика в деревянной клетке, за которую я заплатил дополнительно. Сделка была совершена. Я мог уходить со своим сусликом, который тоскливо верещал и посвистывал. Сделка была завершена, и я мог уходить. Но метод ловли джумбуры оставался тайной. «Как вы его поймали?» — спросил я. Один из них ответил: «К середине ведерной ручки привязали веревку. Ведро до половины наполнили водой. Положили его внаклонку около норы. От края норы и дальше до самого ведра накрошили хлеба. Стали ждать. Джумбура высунулась из норки. Начала хлеб есть, понемногу приближаясь к ведру. Потом внутрь заглянула. Только к хлебу потянулась, я дернул за веревку. Ведро на донышко встало. Джумбура бухнулась в воду. Мы ее и словили».
Я наскоро попрощался с ребятишками и помчался к дороге, где (о, день везения!) взял такси, которое привезло из Улан-Удэ компанию паломников. Наконец-то я окончательно достроил в уме схему метода охоты на Рыжего Дьявола.
Метод позволит у постели больного или у его рабочего места — в тоннеле, тайге, при прокладке трассы — производить посев гноя или другого патологического материала, в котором предполагается присутствие стафилококка, прямо в столбик солевого питательного агара. Сократится время исследования, сохранятся живые микроорганизмы, уменьшится число врачебных ошибок. Бактериологи заблаговременно снабдят врачей, фельдшеров, медсестер, работающих в самых глухих участках трассы БАМа, пробирками с избирательной средой. Останется только отобрать шприцем немного крови, гноя, мокроты — всего, что подозревается как место обитания стафилококка, и, погрузив иглу шприца в столбик солевого агара, заразить питательную среду. Затем ловушки с пойманными микробами немедленно будут доставляться в лаборатории.Что же касается суслика, то он так тоскливо верещал и так горько посвистывал, жалуясь на свою судьбу, что я попросил шофера такси остановить машину, открыл дверцу клетки и выпустил зверька в родную степь.
Немногим меньше, чем через год, в конце марта 1976 года я отправился в новую экспедицию на БАМ. На этот раз со мной были научный сотрудник из отдела эпидемиологии института имени Гамалея и врач-дерматолог из Центрального кожно-венерологического института имени В. Г. Короленко. Все-таки кожные и подкожные проявления стафилококковой инфекции (фурункулы, карбункулы, флегмоны) преобладали среди других заболеваний у строителей БАМа. Как и в первую экспедицию, начали мы с Нижнеангарска. Целью нашей поездки было определить распространенность стафилококковой инфекции среди строителей БАМа и местного населения, в особенности, эвенков, живших в Забайкалье относительно изолированной группой. В Нижнеангарске мы задержались всего несколько дней. Надо было переправляться по ледовой трассе на мыс Курлы в Северобайкальск. В конце марта — начале апреля Байкал еще покрыт льдом. Берега великого озера были окутаны сиреневым цветением багульника. Н. Г. Гордейчик отправился с нашей экспедицией. Он оставался главным санитарным врачом Северо-Байкальского района, хотя влияние местных бурятских властей постепенно ослабевало. Министерство железнодорожного транспорта построило больницу в Северобайкальске и заполняло ее штат своими людьми. Больница была одноэтажная, пока еще с крохотной клинической лабораторией для выполнения самых необходимых анализов крови и мочи да мазков из уретры и влагалища. Последнее оказалось жизненно необходимым. Контингент был молодой, все больше приезжало девушек. Строители жили в вагончиках. Палаточный городок остался в памяти о первом «героическом» годе. Ухаживания и влюбленности завершались свадьбами, а иногда венерическими заболеваниями. Бывало и то, и другое.
Нас разместили на этот раз во врачебной комнате (ординаторской). В больнице и маленькой амбулатории, размещавшейся в соседнем вагончике, работали хирург, два терапевта, гинеколог, ларинголог. В терапевтических палатах лежали преимущественно больные с воспалениями легких и тяжелыми бронхитами. В хирургическом отделении преобладали больные с травмами, полученными во время работы на трассе. У одного из них был открытый перелом плечевой кости, осложнившийся нагноением. Нижнеангарская лаборатория подтвердила предварительный диагноз: открытый перелом, осложненный остеомиелитом стафилококковой этиологии.
В течение моей врачебной работы я не раз встречался с гнойными поражениями костной ткани — остеомиелитами. Начиная с детской больницы имени Филатова и до самого БАМа! Есть заболевания, которым подвержены многие виды животных. В печати было сообщение о том, что в США, в гигантском аквариуме города Атлантик-Сити тяжело заболел остеомиелитом семнадцатилетний белый кит по имени Гаспер, любимец публики. Здесь на БАМе Рыжий Дьявол оставался причиной пневмоний, гнойных тонзиллитов, воспалений среднего уха, маститов, остеомиелитов. Как и в прошлом году, мы начали совершать вылеты в Уоян, на строительство Северо-Муйского тоннеля, в Янчукан и на другие строящиеся станции. Быт рабочих изменился: вместо палаточных городков были привезены вагончики, где было тепло, светло и можно было вымыться после работы. Однако суровые условия труда оставались неизменными. Целый день строители находились под открытым небом, шел ли дождь, валил ли снег, промокала ли и леденела одежда, которая не менялась и даже не просушивалась до возвращения в вагончик. При осмотрах, которые мы проделывали практически на всех участках будущих железнодорожных станций, у большого числа строителей, как и в прошлом году, обнаруживались кожные проявления стафилококковой инфекции: фурункулы, карбункулы, нагноившиеся ссадины или порезы и др., вызванные эпидемиологически опасными культурами этого микроорганизма. Надо было приступать к массовой иммунизации строителей стафилококковым анатоксином — вакциной, разработанной моим учителем — Г. В. Выгодчиковым. Для обоснования этого огромного проекта, а на всей трассе БАМа работали десятки тысяч строителей, необходимо было убедиться самим и убедить Академию медицинских наук, Министерство здравоохранения и Министерство железнодорожного транспорта в том, что золотистые стафилококки, обнаруженные нами у заболевших бамовцев, не являются «нормальными обитателями» организма (а такие взгляды еще бытовали и в Бурятии и в Москве), а завезены в Сибирь из европейской части России и других республик, и могут рассматриваться как эпидемически опасные микроорганизмы.
Нужно было посмотреть, есть ли золотистые стафилококки у местного населения Сибири. Н. Г. Гордейчик посоветовал отправиться в эвенкийский поселок Холодное, неподалеку от Нижнеангарска. «Наш дом под Полярной звездой», — говорят эвенки, испокон веков жившие на берегах Байкала, занимавшиеся пушным промыслом, оленеводством и рыболовством. Язык их относится к тунгусо-манчжурской группе, хотя все эвенки владеют русским языком.
В эвенкийский поселок Холодное я отправился на газике Нижнеангарской СЭС. Мой сослуживец из института имени Гамалея и наш коллега из института имени Короленко работали на других участках. День для осмотра был самым подходящим в сезоне, потому что охотники вернулись с зимнего промысла на драгоценного баргузинского соболя, и, одновременно, самым неподходящим, потому что все взрослое население поселка гуляло по случаю удачной охоты. Как только газик СЭС приблизился к поселку, меня оглушила пальба, словно несколько стрелковых взводов проводили учебные стрельбы. Это эвенки-соболятники палили из ружей по случаю возвращения с удачной охоты. Коренастые, круглолицые смуглые мужички в распахнутых меховых куртках с трубками в зубах и бутылками шампанского, водки, портвейнов и ликеров всякого рода и завоза, которыми были заняты руки и набиты карманы, шатались по улицам в компании с женами и детишками, одетыми в меховые куртки, расшитые бисером, и тоже с трубками в зубах. На углу главной улицы (на этот раз Социалистической) из распахнутых дверей сельпо эвенки тащили ящики с водкой, пивом и вином. Удушливый и сладкий запах одеколона висел над гуляющей толпой. «До „Шипра“ дорвались хозяева тайги», — угрюмо пояснил шофер.