Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Охота на сокола. Генрих VIII и Анна Болейн: брак, который перевернул устои, потряс Европу и изменил Англию
Шрифт:

Ответная речь Джорджа на представленные Хейлзом обвинения произвела столь сильный эффект, что, как отмечает Шапюи, «многие из присутствовавших в зале, услышав его слова, были готовы биться об заклад, что его оправдают, тем более что не было вызвано ни одного свидетеля обвинения» – и это несмотря на то, что всего лишь час назад Анне был вынесен смертный приговор по тому же обвинению. Записи Райотсли подтверждают это: Джордж, «ко всеобщему восхищению, отвечал на все пункты обвинения весьма рассудительно и мудро и не признавался ни в чем, напротив, он держался так, словно никогда не совершал вменяемых ему преступлений»38.

Де Карль также отметил спокойствие, с которым Джордж опровергал все, в чем его подозревали:

На
всяк вопрос давал он свой ответ логичный,
Доходчиво, за пунктом пункт, он излагал. Такая стойкость всем казалась необычной. И даже Мор, умен, красноречив Не мог бы подобрать словес точнее сих39.

Пример невероятной стойкости и самообладания, проявленных Джорджем, служит доказательством того, что он представлял куда большую угрозу для Кромвеля, чем полагают некоторые биографы, склонные видеть в нем не более чем пешку или пресловутого мальчика-посыльного в любовной переписке между Генрихом и Анной40. В глазах присутствующих Джордж поднялся на еще большую высоту, когда в разгар процесса Хейлз подал ему записку, которая должна была послужить очередным доказательством его вины и которую ему было велено прочитать про себя, не оглашая ее содержания, и коротко ответить «да» или «нет». Джордж проявил дерзкое неповиновение и прочитал написанное вслух отчетливо, так что его услышали все, кто находился на трибунах, что привело в ярость Кромвеля, желавшего сохранить этот деликатный момент в тайне. В записке спрашивалось о том, слышал ли он когда-нибудь от своей жены Джейн Паркер, что Анна говорила ей по секрету, будто Генрих «недостаточно искусен в сношениях с женщиной, не отличается ни мужеством, ни половой силой» (фр. ne vertu ne puissance)41.

Учитывая, что Анна безоговорочно доверяла своей невестке, она вполне могла поделиться с ней этой интимной подробностью, а Джейн легко могла рассказать об этом своему мужу. Скорее всего, так и было, поскольку Джордж отказался отвечать на этот вопрос. В безукоризненной манере, свойственной юристам, он произнес следующее: «По этому поводу я не буду возбуждать никаких подозрений, которые могли бы нанести вред репутации короля».

Не желая отступать от своей линии, Хейлз продолжил сыпать обвинениями и заявил, что Джордж якобы распространял клеветнические слухи, которые ставили под вопрос личность отца Елизаветы. Джордж не удостоил Хейлза ответом. Он хорошо знал свою сестру.

Столь вызывающее поведение сослужило ему плохую службу: все пэры без исключения вынесли ему обвинительный вердикт. Норфолк зачитал приговор, и в протоколе заседания появилась зловещая аббревиатура T&S. Наравне с четырьмя незнатными сообщниками Джорджу предстояло принять жестокую казнь на виселице. Он воспринял этот факт хладнокровно, попросив лишь о том, чтобы были оплачены его долги, поскольку все его имущество отчуждалось в пользу короля42.

Последовало множество домыслов о том, как были обнаружены мнимые преступления Джорджа. В поэме де Карля Джордж так говорит об этом судьям:

И по навету одному Хотите в зле тягчайшем обвинить. Лишь по ее предположенью Меня подвергнуть осужденью43.

Константин полагал, что Джорджа могли оправдать, «если бы не одно письмо»44. По свидетельству неизвестного португальского джентльмена, была некая «особа, которая скорее из зависти и ревности, чем из любви к королю, выдала эту проклятую тайну, а вместе с ней и имена тех, кто участвовал в темных делах нечестивой королевы»45. Имя автора письма не называется, однако речь идет о женщине, судя по тому, что первое личное местоимение, встречающееся в португальском оригинале, имеет форму женского рода. Если верить письмам Джона Хьюси к леди Лайл, то, скорее всего, это была Элизабет Браун (см. Приложение 4).

Во

вторник 16 мая 1536 года в Тауэр прибыл Кранмер. Вполне возможно, что он терзался угрызениями совести по поводу этого визита, так как явился не по долгу пастырской службы и не по своей доброй воле. Его послал Генрих, желавший выпытать у Анны до того, как она умрет, хоть какую-то причину, которая могла бы послужить основанием для законного аннулирования их брака. Так же как в свое время с Екатериной, теперь ему было важно поверить в то, что их брак с Анной не имеет юридической силы и был недействителен с самого начала. Вступая в брак с Джейн Сеймур, ему было психологически необходимо чувствовать себя свободным от брачных уз46.

Проще всего было бы вспомнить историю о якобы существовавшей некогда договоренности между Гарри Перси и Анной о заключении брака, однако ее бывший возлюбленный проявил неповиновение. 13 мая, за два дня до того, как его вызвали для участия в суде пэров, он написал Кромвелю письмо, в котором подтвердил предыдущее заявление о том, что никакого сговора между ними не было. Вежливо, но решительно он напомнил первому секретарю, что он уже отвечал на этот вопрос под присягой. Мы можем лишь гадать, о чем говорили Анна и Кранмер, однако судя по тому, что произошло вскоре после этого, она продолжала отстаивать легитимность своего брака (а значит, и законность рождения своей дочери)47.

В тот же день Кингстона вызвали в Уайтхолл на аудиенцию к Генриху. Он получил указания о том, что Джордж и четверо других мужчин должны «умереть завтра». Во время аудиенции уставший от забот констебль передал на словах «прошение» Джорджа, которое король выслушал весьма холодно. Что касается Анны, Генрих сообщил ему, что в качестве духовника к ней следует отправить Кранмера. Когда часом позже Кингстон докладывал об этом Кромвелю, то упомянул о том, что архиепископ уже посетил ее в этот день, но «по другому поводу»48.

Вернувшись в Тауэр, Кингстон сообщил брату Анны о его участи, «и тот воспринял известие спокойно, сказав, что постарается завершить все приготовления». Между тем Джордж хотел, чтобы Кромвель позаботился о его прошении, касавшемся долгов, поскольку «это сильно тревожило его совесть, как он выразился». Больше всего Джордж беспокоился по поводу 100 фунтов, полученных от одного монаха цистерцианского ордена, который на Троицу обещал увеличить эту сумму. Монах рассчитывал, что эти деньги помогут ему получить место настоятеля аббатства Валле-Крусис на северо-востоке Уэльса. Джордж узнал, что Кромвель собирается распустить этот монастырь, но уже не успел вернуть монаху деньги, поскольку все его имущество и бумаги отошли к Генриху. Он понимал, что, если ничего не предпринять, монах будет «разорен»49.

В тот же день за ужином в Тауэре Анна заговорила об уходе в монастырь – она все еще питала «надежду остаться в живых». Делясь сведениями с Кромвелем, Кингстон торопил его определиться с пожеланиями Генриха «относительно казни королевы для ее спокойствия, а также относительно приготовления эшафота и других необходимых вещей». В отличие от Тауэрского холма, где был сооружен постоянный эшафот, на площадке внутри Тауэра под названием Тауэр-грин такого еще не было, поэтому при необходимости приходилось приглашать плотников. Кроме того, констебль Тауэра пребывал в растерянности по поводу того, что Джордж и четверо его сообщников были приговорены к казни в Тайберне, и он не знал, оставалось ли это решение в силе50.

К чести Кромвеля, он не затянул с ответом. По его словам, распоряжение в отношении Джорджа и его сообщников о приведении смертного приговора в исполнение еще не было готово, но должно было поступить в ближайшее время. Что касается Анны, то Генрих решил заменить сожжение обезглавливанием, которое будет произведено палачом из Кале51.

Кингстон в ответ выразил благодарность: «Я рад слышать, что будет приглашен палач из Кале, поскольку он сумеет справиться с этим делом»; Джордж и другие, «я надеюсь, готовы предстать перед Богом». Утром он предупредит их и пошлет за плотниками, а те соорудят на Тауэр-грин эшафот «такой высоты, чтобы все присутствующие могли видеть казнь»52.

Поделиться с друзьями: