Охота на сыщиков

— За нас!

Тедди начала медленно разводить руки — все шире, шире и шире.

— За долгую, долгую счастливую любовь, — догадался Карелла.

Глаза ее вспыхнули радостью.

— И за нашу свадьбу в августе!

Они чокнулись и пригубили вино, и Тедди закатила глаза, выражая восхищение его вкусом.

— Ты рада?

Да, сияли ее глаза, да, да!

— А ты серьезно тогда говорила?

Тедди вопросительно подняла бровь.

— Ну, что… соскучилась?

Да, широко раскрылись карие глаза, да, да!

— Господи, какая же ты красавица!

Тедди поблагодарила реверансом.

— Я люблю тебя, Тедди, все в тебе! Боже, как я люблю тебя!

Она поставила бокал и взяла его за руку. Поцеловала сначала ладонь, потом тыльную сторону и опять ладонь, и повела его в спальню, и нежными пальцами расстегнула на нем сорочку, и погасила свет, и, не стыдясь, сняла пижаму, и прильнула к его груди.

В то время, как они ласкали друг друга в крошечной комнатушке огромного дома, другой житель города, по имени Дэвид Фостер, направлялся к своему дому, где он жил вместе с матерью.

И в то время, как их ласки вздымались от нежности к яростному неистовству и вновь ниспадали в умиротворенную нежность, другой житель города, по имени Дэвид Фостер, думал о своем напарнике Майке Риардоне и так погрузился в свои думы, что не слышал догоняющих его шагов, а когда, наконец, услышал, было уже поздно.

Он начал было оборачиваться на звук шагов, но автоматический пистолет 45-го калибра харкнул оранжевым пламенем раз, другой, еще и еще, и Дэвид Фостер схватился за грудь, и алая кровь брызнула сквозь его шоколадные пальцы, и он упал на. тротуар — мертвый.

Глава 7

Что можно сказать матери человека, когда человек этот умер? Сказать практически нечего.

Карелла сидел в покрытом вышитым чехлом кресле и в неловком молчании смотрел на миссис Фостер. Лучи утреннего солнца пробивались сквозь зашторенные окна, разящими лезвиями света рассекая полумрак гостиной. На улице по-прежнему стояла невыносимая жара, и Карелла благодарно радовался прохладному сумраку комнаты. Хотя, если говорить честно, он предпочел бы остаться в уличном пекле, нежели сидеть сейчас в прохладной гостиной, ибо привела его сюда смерть.

Миссис Фостер была крошечной иссушенной жизнью женщиной. Ее лицо, такое же темно-шоколадное, как у Дэвида, покрывала затейливо перепутанная паутина морщин. Она сидела, согнутая горем, в кресле напротив Кареллы, хрупкая увядшая женщина с поблекшим морщинистым лицом и высохшими руками. Карелла видел, каких усилий ей стоит с великим достоинством таить боль и скорбь за внешне бесстрастной позой.

— Дэвид был хорошим мальчиком, — прошелестел ее голос, загробно глухой, лишенный интонаций.

Карелла пришел сюда говорить о смерти, и присутствие смерти витало сейчас вокруг этой иссушенной жизнью женщины и заставляло пресекаться ее голос. И он подумал, как странно, что Дэвид Фостер, ее сын, который лишь несколько часов назад был полон жизни и сил, теперь мертв, а его мать, которая, вероятно, не раз молила ниспослать ей упокоение вечным сном, жива и говорит с Кареллой.

— Он всегда был хорошим мальчиком, — повторила миссис Фостер. — Когда растишь детей в таком окружении, всегда боишься, что из них выйдет. Мой муж был честен и трудолюбив, но умер совсем молодым, и мне не всегда легко давалось, чтобы Дэвид ни в чем не нуждался. Но он всегда был хорошим сыном. Никогда не занимался воровством или еще чем дурным, как соседние мальчишки. Он был со мной откровенен, всегда все рассказывал, и я знала, что с ним все в порядке.

— Да, миссис Фостер, — выдавил из себя Карелла.

— Его здесь все любили, — продолжала миссис Фостер, мгновенно кивая головой, словно в подтверждение своим собственным словам. — И его сверстники, с которыми он рос, и наши старики. Люди у нас здесь, мистер Карелла, вообще-то не очень жалуют полицейских… Но моего Дэвида они любили, потому что он вырос среди них, он был одним из них, частью их самих… Мне кажется, они даже гордились им — так, как гордилась я…

— Мы все гордились им, миссис Фостер, — искренне сказал Карелла.

— Он ведь был хорошим полисменом, правда?

— Да, он был прекрасным полисменом.

— Тогда кому понадобилось его убивать? За что? — спросила миссис Фостер. — О, я знаю, его работа была опасной, но то, что с ним случилось, это ведь совсем другое, нелепость какая-то… Даже не во время дежурства… Он домой возвращался! Кому понадобилось убивать моего сына, мистер Карелла? За что убили моего мальчика?

— Именно об этом мне нужно поговорить с вами, миссис Фостер. Надеюсь, вы не возражаете, если я задам несколько вопросов?

— Если это поможет вам найти того, кто стрелял в моего Дэвида, я готова отвечать на вопросы весь день!

— Он говорил с вами о своей работе?

— Конечно. Он всегда рассказывал мне, что происходит у вас в участке, над чем работает. Говорил мне, что его напарника убили, что он в уме перебирает фотографии и только ждет, когда попадется нужная…

— А еще что-нибудь он говорил по этому поводу? Может быть, он подозревал кого-нибудь?

— Нет, больше ничего.

— Миссис Фостер, а как насчет его друзей?

— У него здесь все друзья.

— Не было ли у него записной книжки с их адресами?

— По-моему, нет. Около телефона есть блокнот, куда он все записывал.

— Мне его можно будет взять перед уходом?

— Конечно.

— Девушка у Дэвида была?

— Постоянной подружки не было. Он встречался со многими девушками.

— Дневника не вел?

— Нет.

— А фототека у него была?

— Да, музыку он просто обожал. Всегда ставил пластинки в свободную минутку…

— Извините, миссис Фостер, вы меня не поняли. Не фонотека, а фототека. Фотографии.

— Нет, этого не было. В бумажнике, правда, носил несколько каких-то снимков, вот и все.

— Он рассказывал вам, где проводил свободное время?

— Да в самых разных местах. Чаще всего ходил в театр. Он очень любил сцену.

— А эти его друзья детства — он часто встречался с ними?

— Нет, не думаю.

— Выпивал?

— Очень немного.

— Я хочу сказать, часто ли он бывал в барах по соседству? За компанию, конечно.

— Вот этого я не знаю.

— А никаких писем или записок с угрозами он не получал?