Охота Полуночника
Шрифт:
Отец, стоявший где-то позади меня, сказал, что сейчас подойдет. Вскоре он встал на колени рядом со мной и помог мне сесть. Он поднес к моим губам чашку с чаем и попросил выпить.
Я сделал несколько глотков. Чай был слишком горячим и сладким.
— Полуночник умер? — снова спросил я.
Отец сам отпил из чашки.
— Я похоронил его перед отплытием в Порту, — мрачно ответил он. — Мне очень жаль, сынок.
Луна и Граса сказали, что скоро снова зайдут ко мне. Проводив их, папа помог мне сесть в кресло и сам сел напротив. Откинувшись назад и глубоко вздохнув, чтобы набраться духу, он стал рассказывать
— После нашего визита к доктору Дженнеру мы решили, что Полуночнику стоит посмотреть на английскую деревню. Понимаешь, вся эта лондонская суматоха так… выводила его из себя. Мы взяли экипаж, приехали на побережье, в городок Сванедж — тихое местечко, где я бывал раньше, и остановились на небольшом постоялом дворе, — отец скривил губы в нервной усмешке, которую я раньше не замечал за ним.
— В наш третий и последний день, который мы провели в этой деревне, влажный воздух стал наэлектризованным, а вечером началась сильная гроза. С нависшего свинцового неба хлынул дождь. Зрелище было ужасающим. Но Полуночник был вне себя от восторга. Наутро я обнаружил, что он последовал за дождем.
Я молча и безучастно слушал его.
— А наутро, — продолжил отец, — после завтрака показалось солнце. Часов в десять ко мне зашел скверно одетый юноша и сказал, что хозяин послал его привести меня на место несчастного случая. В кармане погибшего человека нашли клочок почтовой бумаги с адресом нашего постоялого двора. Парень описал несчастного хозяину постоялого двора, и тот сказал, что он приехал со мной.
Папа взял трубку со столика.
— Конечно же, я немедленно сел в повозку. Через полчаса мы подъехали к большим железным воротам, за которыми находился роскошный дом.
Вытирая глаза он сказал:
— Привратник впустил нас внутрь, и навстречу вышел старик в парике. Он смущенным голосом представился как лорд Льюис Пэкинхем. Извинившись за то, что внезапно вытащил меня с постоялого двора, он провел меня в каменную часовню рядом с главным домом. Там… там… — папа опустил голову и откашлялся. — Там, Джон, — продолжил он, — я нашел испачканное кровью одеяло, а под ним на соломенном тюфяке лежало тело.
Он вытер рот тыльной стороной руки.
— Когда одеяло подняли, я увидел рану от пули мушкета, зиявшую в груди Полуночника. Он был весь серый, а выражение лица было совсем другим, чем при жизни.
Отвернувшись к стене, отец продолжил упавшим голосом:
— Пэкинхем сообщил мне, что егерь увидел, как «черный парень» — так он назвал Полуночника — охотится на его землях, и трижды выстрелил в него. Только последний негодяй мог убить его! — Папа в ярости обернулся ко мне. — Этот английский мерзавец в парике предложил мне щепотку табака из своей серебряной табакерки, как будто это могло возместить мне утрату.
— Не желая, чтобы этот, как он выразился, досадный случай, доставил мне какие-то неудобства, — продолжил отец, — Пэкинхем предложил отдать своего слугу на все время моего пребывания в Англии. Я, конечно, отказался. Вот и все, сынок. Скажу еще, что неподалеку нашли куртку и рубаху бушмена, они висели на верхней ветке дерева, куда никому, кроме кошек, было не добраться. В кармане его жилета, среди прочих пустяков, вроде семян и репьев, нашли листок почтовой бумаги с постоялого двора Сванеджа.
Папа достал этот кусок бумаги и развернул
его:— Прочти это, Джон, — сказал он, протягивая мне листок.
Я взял, и папа ласково погладил меня по щеке. Я стал читать последние слова Полуночника: «Ты проглотил не светлячка, а молнию. Теперь я это знаю. И я открою тебе одну тайну. Лишь очень, очень редко Богомол избирает того, кто будет нести его, — не из племени бушменов. Знай, что теперь он находится между пальцев твоих ног. И всегда помни, что ты всегда несешь его с собой, куда бы ты ни шел».
Пока я читал это, в мою голову, словно туман, проникали холодные смутные мысли. Я был где-то за сотни лет и миль отсюда и не понимал, кому предназначались эти слова Полуночника.
Когда я выразил свое недоумение, отец похлопал меня по ноге и сказал:
— Конечно, тебе.
Первую неделю после того, как я узнал о смерти Полуночника, я не одевался и не выходил из дома. Папа завтракал со мной в моей комнате. Мы мало говорили и ели, но его присутствие утешало меня.
Я не знал, что в это время делала моя мать, потому что она почти на целый день запиралась в своей спальне. И лишь изредка, спускавшись ближе к вечеру в гостиную, я встречал ее там за вышиванием. Она отказывалась говорить о Полуночнике.
Сидя рядом с ней и глядя в ее покрасневшие глаза, я постепенно начал понимать, что теперь мы живем в мертвом царстве.
Полуночник умер, но ведь я-то продолжал жить. Это казалось мне большой загадкой.
Когда отец возвращался вечером с работы, мама снова запиралась в спальне. Мы ужинали с ним хлебом и сыром, сидя у камина, а иногда у меня в комнате. Вся моя кровать была усыпана крошками. Иногда он варил суп с фенхелем — единственное блюдо, которое умел готовить.
Вскоре отец стал оставлять ужин под дверью маминой спальни; когда он спускался вниз, то мы слышали, как открывается дверь и мама забирает еду. Пару раз я клал ей на поднос поздние желтые георгины из сада Полуночника, надеясь, что это как-то утешит ее, но она ни слова не сказала мне о них.
Отец не раз повторял:
— Нужно проявить терпение, парень. Твоя мать… она из тех женщин, которых нельзя торопить. Она живет по своим собственным ритмам.
Папа часто повторял, что время — лучший лекарь. Но я не верил ему. Когда ему не хватало собственных слов, он цитировал Роберта Бернса, и две строчки особенно запомнились мне, ведь они обещали, что однажды я снова встречу Полуночника на Елеонской горе:
Ликуя, радостно взлетает ввысь надежда, Что встретятся они когда-нибудь.Иногда он старался пробудить во мне надежду, говоря, что я славный парень и скоро найду новых верных товарищей. Мы оба знали, что это ложь, ведь к тому времени уже стало ясно, что я ничуть не склонен к дружбе со своими сверстниками, но мы оба притворялись, будто верим в это.
Спустя некоторое время я перенес многие вещи Полуночника в свою комнату. Я спал в одной из его ночных рубашек, потому что ткань хранила его запах, по крайней мере, мне так казалось. Однажды я даже взял в лес его лук, колчан и стрелы, но не смог добыть даже кролика.