Охота. Я и военные преступники

Испытание силы воли продолжилось иным образом, когда в 1994 году меня назначили генеральным прокурором Швейцарии. Я не стала банальным, расчетливым, осторожным и тихим чиновником. Со всем своим средиземноморским пылом, используя административный ресурс своей должности, я принялась убеждать парламент страны изменить законодательство Швейцарии, чтобы приоткрыть завесу банковской тайны и закрыть дыры, облегчающие отмывку денег наркокартелями, коррумпированными политическими лидерами и компаниями, которые ведут добычу природных ресурсов и обобрали до нитки десятки государств, особенно в Африке и других регионах третьего мира. День за днем я ходила по коридорам швейцарского парламента и правительства, просила людей, облеченных политической и бюрократической властью, изменить законодательство, которое за последние 60 лет помогло стольким людям в Швейцарии и за ее пределами стать богатыми, и почти ежедневно наталкивалась на muro di gomma. Но процесс доставлял мне удовольствие. Когда парламент принял новый закон о контроле над отмыванием денег, я была счастлива, что внесла свой вклад в улучшение имиджа Швейцарии и ее финансовых институтов, неутомимо выдвигая обвинения против вкладчиков грязных денег, которые считали, что все еще пользуются безнаказанностью.

Мне сказали, что в сентябре 1999 г. некоторые швейцарские банкиры откупорили бутылки с шампанским, когда я оставила свою должность в Берне и перешла на работу в ООН в качестве главного обвинителя Международного трибунала по бывшей Югославии и Международного трибунала по Руанде. Больше я никогда не соглашусь совмещать две такие должности. Они поставили меня перед реалиями геноцида и преступлений против человечности: вонь массовых захоронений, пустые глаза жертв изнасилования, отчаяние миллионов людей, выселенных из своих домов, страшное зрелище стертых с лица земли населенных пунктов. Преступления такого масштаба никогда не носят локального характера. Они затрагивают каждого из нас, где бы мы ни жили. Они нарушают заветные принципы и втаптывают в грязь права и достоинство человека. Однако лидерам государств очень часто не хватает силы воли, а судам — авторитета и мужества возбуждать дела против высокопоставленных лиц, ответственных за такие действия. Единственной альтернативой безнаказанности оказывается международное правосудие.

Усиление результативности работы трибуналов потребовало от меня и работников прокураторы напряжения всей силы воли, чтобы противостоять такой высокой и мощной muro di gomma, с которой я еще не сталкивалась. Мы постоянно призывали несговорчивые государства и их лидеров пойти на сотрудничество с нашими трибуналами. Просили их передать нам документы, изобличающие влиятельных политических и военных деятелей. Требовали обеспечить защиту свидетелей, которым постоянно угрожали, а также арестовать и передать нам обвиняемых. Все эти вопросы решались с большим трудом. От постоянного повторения событий пресса стала терять к ним интерес. СМИ нужны свежие новости, и мы уже не рассчитывали на то, что пресса поднимет шум, а население поддержит нас. Наши требования раздражали чиновников и руководителей, которые улыбались, пожимали руки, давали обещания, но, спрятавшись за muro di gomma, бездействовали. Я непрерывно повторяла: арестуйте их, арестуйте их, арестуйте их… Милошевича, Караджича, Младича, Готовину, Лукича… В результате из меня сделали карикатуру на женщину, страдающую эхолалией. Несговорчивая Сербия обвинила меня в потере чувства политической реальности. Подобные слова я услышала в Руанде, когда дело дошло до расследования действий боевиков тутси. Надо мной насмехались послы, министры и ученые мужи, в том числе и те, которым были выгодны взаимоотношения с этими государствами. На меня оказывали давление, чтобы я не возбуждала уголовных дел против определенных лиц, осужденных в бывшей Югославии, или не расследовала убийства архиепископа, двух епископов и католического священника в Руанде. Помню, как генеральный секретарь ООН посоветовал мне прекратить заниматься политическими играми, когда я попыталась воздействовать на членов конгресса США и парламента Европейского Союза, чтобы они оказали давление на Сербию и заморозили финансовую помощь этой стране. Помню, как я получила указания из секретариата ООН в Нью-Йорке и совет из Вашингтона не принимать приглашение посетить Черногорию в 2000 году, так как они получили надежные разведданные о намерениях Милошевича и его генералов арестовать меня как военного преступника. (Позавтракав в Дубровнике, я помчалась на машине по Адриатическому побережью в Черногорию и не встретила там ничего угрожающего, кроме высокой черногорской muro di gomma).

Эти мемуары не претендуют на всесторонний отчет об уголовных расследованиях, проведенных трибуналами ООН в 1999–2007 гг. за те восемь лет, что я провела в Гааге. Скорее, это воспоминания о том, как я, прокурор из Швейцарии, обладающий определенным опытом международной работы, возглавила эти трибуналы, и как мы единой командой изо всех сил старались служить отправлению правосудия и добивались взаимодействия с людьми, которые во многих случаях не шли на сотрудничество и не испытывали к этому никакого желания. Трибунал по бывшей Югославии и трибунал по Руанде, первые международные трибуналы по военным преступлениям, созданные после вынесения окончательных приговоров в Нюрнберге и Токио после Второй мировой войны, не пользовались авторитетом своих предшественников. Совершить акт правосудия победителя в Нюрнберге и Токио было относительно простой задачей по сравнению с той работой, которой Совет Безопасности ООН ожидал от международных трибуналов по бывшей Югославии и Руанде. В Нюрнберге и Токио армии-победительницы наделили прокуроров всеми полномочиями на работу со свидетелями, получение документированных доказательств и арест лиц, обвиняемых в военных преступлениях, хотя только из числа побежденных немцев и японцев. У нас таких полномочий не было. Мы могли рассчитывать только на свою смекалку и силу воли, преследуя высокопоставленных лиц всех сторон конфликтов в Руанде и бывшей Югославии. Конечно, мы получали дипломатическую поддержку, а временами и серьезную помощь от некоторых политических лидеров Хорватии и Сербии, которые понимали, что осуждение военных преступников поможет восстановить законность в их странах и примирить людей, разобщенных ужасными воспоминаниями. Иногда политические подвижки играли нам на руку. Иногда мы подгадывали нужное время. Иногда политические тенденции оборачивались против нас. Иногда мы ошибались, а иногда и ссорились внутри нашей команды.

Уроки, извлеченные из успехов или неудач в работе трибуналов, бесценны, так как само существование этих организаций — беспрецедентно. Работа велась на пограничной линии между национальными суверенитетом и международной ответственностью, в серой зоне между правовой и политической сферами. Прокурорам и судьям эта зона в основном неизвестна. Ее обитатели — политические лидеры и дипломаты, солдаты и шпионы, торговцы оружием и преступники, — считают, что они пользуются безнаказанностью, могут совершать крупные преступления и не понесут за это никакой ответственности. Эту зону пересекают muro di gomma, в ней полно скрытых ям. Международным юристам, работающим от Ливана до Сьерра-Леоне, от Руанды до Конго, от Голландии до Камбоджи, следует составлять карты этой зоны и разрабатывать навигационные инструменты. Этой книгой мне хочется внести свой вклад в их разработку. Когда я слишком расстраиваюсь или чувствую, что с меня хватит, мне достаточно лишь вспомнить жертв преступлений в Югославии или Руанде, особенно женщин и детей. Вспомнить, с какой отвагой день изо дня они дают свидетельские показания в Гааге и Аруше против преступников, среди которых есть и женщины, обвиняемых в военных преступлениях. Один из пострадавших — свидетель обвинения «О» на первом суде в Сребренице. В июле 1995 года, когда сербская армия под командованием, как утверждают, Радована Караджича и Ратко Младича вошла в город и начала массовые убийства, ему было 17 лет. 14 апреля 2000 года в сорока шагах от моей кафедры свидетель О. давал показания против Радослава Крштича, одного из генералов Младича, которого впоследствии обвинили в пособничестве и подстрекательстве к геноциду. Свидетель рассказал, как он сдался в плен боснийским сербам, одетым в военную форму. Ему приказали снять одежду, липкую от высохшей мочи, и встать у кромки поля, усыпанного мертвыми телами:

Там было несколько сербских солдат… за спиной у нас… Я подумал, что умру быстро, и не буду мучаться. И еще подумал, что моя мама никогда не узнает, где я закончил свою жизнь… Кто-то сказал: «Ложись». И когда мы стали падать… началась стрельба… не знаю, что было потом…Я ни о чем не думал… Подумал только, что это конец. Не знаю, потерял ли я в тот момент сознание, может, и не терял… Знаю только, что пока падал, почувствовал боль в правой стороне груди…

Ну, думаю, может позвать их, пусть прикончат меня, так мне было больно… Но если не умру здесь, выживу, и меня заберут отсюда живым, то мои страдания только продлятся… И тут я увидел солдатский ботинок рядом со своим лицом. Глаза я не закрывал, продолжал смотреть. Но солдат перешагнул через меня и выстрелил в голову человека, который лежал рядом со мной. Тогда я закрыл глаза, и мне попали в правое плечо.

Я был между жизнью и смертью и не знал, хочу я жить или нет. Но решил не звать их, чтобы добили. Только молил Бога, чтобы они пришли и пристрелили меня… [4]

Когда палачи уехали, свидетель О. поднял голову и нашел среди мертвых тел еще одного выжившего. Он позвал его, перекатился к нему через трупы и, изловчившись, поднес связанные руки к его рту, чтобы он развязал веревки.

На мужчине была зеленая футболка и жилет… Он снял майку, порвал ее… Когда он перевязал меня, я уснул у него на коленях, ведь я так долго, долго не спал… Мы оставались там до утра… Потом он разбудил меня и спросил: «Куда пойдем?» «Не знаю», — ответил я.

4

«Показания свидетеля О. Дело «Прокурор против Радислава Крстича», 13 апреля 2000 г., стенограмма судебного заседания, стр. 2818–2939, http://www.un.org/icty/transe33/000413ed.htm.

К моменту моей второй встречи с Джорджем Тенетом весной 2001 года я уже выслушала множество подобных рассказов свидетелей. На этот раз местом встречи стала штаб-квартира ЦРУ, комплекс из стекла и бетона, вершину которого венчала антенна, передающая волю этого человека в каждую столицу и уголок мира, раздираемый войной. К этому времени Милошевича лишили власти, и он сидел в белградской тюрьме. Джордж У. Буш вступил в должность и уже показал, что не поддерживает идею учреждения постоянного международного суда по военным преступлениям. Я шла на встречу с Тенетом в сопровождении работников отдела по военным преступлениям Госдепартамента США, которых, казалось, больше волновало, как бы умерить мое красноречие и требования. Один из них напомнил, что мне необходимо выразить горячую признательность этим людям за ту исключительную помощь, которую Соединенные Штаты оказывают нам. Колин Пауэлл, Госсекретарь в администрации Буша, поддерживал наши усилия по переводу Милошевича и других обвиняемых под стражу Международного трибунала по Югославии. Но я уже благодарила генерала Пауэлла, да и по другим причинам устала повторять пустую благодарность в глухие уши.

Тенет встретил меня прямо в коридоре еще до начала совещания.

— Карла, — сказал он, — моя дорогая мадам Прокурор!

Далее последовали bacini bacetti, притворные прикосновения щеками, которые я терпеть не могу. Мы вошли в конференц-зал без окон. Стены отделаны под дерево, кажется, под вишню. Тенет подождал, пока я не займу место рядом с ним, и сел во главе стола. Неформальным тоном он произнес какие-то незначащие слова. Сказал, что не может рассказать мне все то, чем занимается ЦРУ. Ну, это понятно. Сообщил, что арест наших преступников для него — задача номер один, но операции по их задержанию провалились. Именно эти его слова позволили мне безболезненно перейти к делу без лишних цветастых и неискренних фраз. Возможно, с моей стороны было ошибкой рассчитывать на то, что Тенет, руководитель шпионской сети сверхдержавы мира, человек средиземноморского темперамента, прямой и резкий в обращении, не примет искренность за неуважение.

— Джордж, мы встречались с вами в сентябре. Тогда вы сказали, что Караджич — преступник номер один для ЦРУ. Прошло шесть месяцев, но, судя по результатам, мне трудно вам верить…

Руководители разведки не любят, когда сторонние люди указывают им, как вести дела. Многие из них полагают, что преследование военных преступников в далеких странах приносит одни убытки. Может быть, мои слова укололи Тенета в присутствии его подчиненных. Но он понимал, что я пришла к нему не затем, чтобы благодарить Соединенные Штаты за финансовую поддержку ООН, а для того, чтобы обсудить вопросы ареста Караджича и Младича. Теперь я понимала, что на нашей первой встрече в сентябре 2000 года он возвел между нами muro di gomma, сказав, что Караджич на пару с бен Ладеном стоит у него в списке первым. Но если директор ЦРУ говорит мне, что арест Караджича для него — задача номер один, то, по моему разумению, оперативники ЦРУ вполне компетентны выполнить указания шефа в соответствующие сроки.

— Какие меры предпринимаются для проведения арестов? Как ЦРУ может сотрудничать с Трибуналом? Канцелярия обвинителя планирует создать бригаду для судебного преследования беглых преступников, — сказала я, а затем предложила разработать новую стратегию по поимке Караджича. Я полагала, что в рамках законодательства США мы сможем делиться информацией и наладить совместную работу с разведками других стран, особенно Франции, Великобритании и Германии.

— Если вы не намерены действовать, — заметила я, — думаю, вам следует, по крайней мере, оказать нам поддержку.