Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Охота. Я и военные преступники
Шрифт:

В 1980 году я подала заявление на должность в органах обвинения: juge d'instruction — судебный следователь, член стороны обвинения, который проводит расследование и передает результаты обвинителю, представляющему дело в суде. В то время в Швейцарии почти все судебные следователи были мужчины. Помню, как я предстала перед судейской коллегией для собеседования перед назначением на должность. Один из вопросов, который коллегия посчитала уместным задать, касался моего желания иметь второго ребенка. В то время я была замужем за Тимбалом. Я не была кандидатом-новичком. Мои светло-каштановые волосы начали седеть, и в отчаянной попытке сохранить молодость я красилась под блондинку. Члены коллегии ясно дали мне понять, что, если я хочу иметь еще детей, то должность не получу. Сам этот вопрос разозлил меня, особенно потому, что задавала его женщина-судья. Я гневно ответила, что коллегия не имеет права задавать мне вопросы личного характера. Моя личная жизнь — это мое частное дело, сказала я, и копаться в ней неуместно. Так я отреагировала на их вопрос нападением, тем не менее, должность мне дали.

В ходе работы судебным следователем я

специализировалась на финансовых нарушениях. Лугано — прекрасное место для проворачивания финансовых махинаций. Город расположен на границе Швейцарии с Италией, по обе стороны главного транспортного коридора из Женевы и Цюриха в Милан, Венецию, Флоренцию, Рим и другие богатые города и порты Италии. После Второй мировой войны пограничный и таможенный контроль между двумя странами был сведен до минимума. Лугано — родной дом для банкиров, говорящих на итальянском, рабочем языке сицилийской мафии. Кроме того, Лугано, как и остальная Швейцария, обладает многолетней традицией хранения банковской тайны. Некоторых швейцарцев тешит вера в то, что их законодательство о защите банковской тайны было принято с целью защиты активов немецких евреев, ставших объектом шантажа гестапо во времена гитлеровской Германии. Более правдивая версия, насколько мне известно, гласит, что в начале 1930-х годов французские власти поймали швейцарских банкиров на том, что они приезжали в Париж к своим клиентам, которые желали избежать уплаты налогов. У банкиров на руках оказались досье с номерами счетов и именами их владельцев. Последовавший скандал привел к тому, что швейцарский парламент принял в 1934 году «Закон о банках». По этому закону банкиры Швейцарии не имели права, под страхом крупных штрафов и тюремного заключения, раскрывать конфиденциальные сведения о своих клиентах, если только власти не докажут, что на банковских счетах хранятся средства, полученные от преступной деятельности. Но к ней по швейцарскому законодательству не относится уклонение от уплаты налогов и другие деяния, которые Швейцария рассматривала как мелкие проступки, но не преступления. Итак, по швейцарской системе получалось, что отмывание денег, т. е. совершение финансовых сделок таким образом, чтобы скрыть принадлежность, источник и предназначение денег и, в результате, не платить налоги, а также спрятать следы, позволяющие установить их отношение к сфере криминальной деятельности, происходило в каком-то «тридевятом царстве». Швейцарские банки фактически разрешили открывать анонимные счета. Местные банкиры почти не интересовались происхождением больших вкладов или назначением крупных исходящих платежей. Удобство такой финансовой среды для наркоторговцев, нелегальных торговцев оружием, коррумпированных правительственных чиновников и криминальных организаций очевидно.

Мое участие в финансовых делах началось после того, как в Лугано приехал судебный следователь из Италии и попросил нашу прокуратору помочь ему в расследовании преступлений с участием сицилийской мафии. Все следователи в прокуратуре Лугано уже вели собственные дела. Им явно не хотелось тратить время или жертвовать своей карьерой и помогать какому-то иностранцу, который, как попрошайка с оловянной кружкой в руках, просил о содействии. Кроме того, оказать ему помощь — значит, начать борьбу с местным банковским сообществом, поставив под угрозу свою карьеру, а также с сицилийской мафией, что уже представляет угрозу для жизни. Я же пришла на работу в прокуратуру недавно, и была самым молодым судебным следователем. Мои знания о мафии были почерпнуты из итальянских детективов и саги «Крестный отец» о преступной семье Корлеоне. Мне сделали предложение, от которого я не могла отказаться, еще не зная, что оно изменит мою жизнь и придаст ей высший смысл.

Следователь из Италии оказался одним из самых видных деятелей Италии XX века. Джованни Фальконе, красивый мужчина с всепоглощающим стремлением покончить с той безнаказанностью, которой организованная преступность слишком долго пользовалась на его родине, Сицилии. Он приехал в Лугано в 1981 году, чтобы получить сведения о средствах, проходящих через местный банковский счет. Он привез доказательства, что деньги на этом счету — грязные, и даже по швейцарским законам я могла заморозить его и потребовать балансовый отчет. Кроме того, Фальконе хотел допросить банкиров, которые вели данный счет. Ему нужна была информация о владельцах счета и о людях, его обслуживающих. По швейцарскому законодательству руководить допросами с участием иностранных следователей должен швейцарский судебный следователь. Я для проформы спросила свидетелей и их адвокатов, не возражают ли они, если Фальконе задаст им несколько вопросов. Они не возражали. Первое дело, с которым он приехал в Лугано, вывело на второе, второе — на третье и четвертое. Фальконе обладал обаятельной внешностью. В ходе допросов, которые мы проводили вместе, я старалась усвоить все, что он говорил, изучить как можно больше его методов. У меня в голове сложилась подробная карта сицилийской мафии, ее участников и их методов. Я неустанно посещала банки Лугано и требовала предоставления балансовых отчетов и бланков регистрации сделок по подозрительным счетам. Банкиры то и дело мне отказывали. Я наталкивалась на muro di gomma и возвращалась с повторным запросом на документы. Нередко я их получала. Работа приносила мне удовольствие и научила меня проявлять силу своей воли в процессе совершения правосудия.

В то время, когда я начала расследовать дела мафии, я еще раз уяснила для себя, что обладаю прирожденной слабостью к итальянцам, горячим и крепким мужчинам, но абсолютным шовинистам, принимающим в штыки женщину, возвращающуюся с работы позже мужа, холодную кухню и отсутствие приготовленного спагетти. Мой второй и последний брак распался по обоюдному согласию. Сын Марио остался со мной. Я наняла няню, которая стала жить с нами. Мои разводы злили

моего отца, но мама реагировала на них спокойно. В 1983 году для Марио наступила пора идти в школу. Мы с мамой решили, что в рабочие дни она будет жить с ним в доме, где я провела свое детство. Биньяско гораздо спокойнее Лугано. Марио сможет ходить в ближайшую школу, а бабушка лучше, чем няня. На уикенд я буду их навещать, по долине Маджа это всего час езды. Так продолжалось три школьных года, пока после инсульта не умер мой отец.

В 1982 году я стала расследовать финансовые аспекты дела, затрагивающего Роберто Кальви, чья загадочная смерть в Лондоне в июне того года в течение многих лет не будет сходить с газетных полос, питая воображение конспирологов всех стран. Кальви был председателем правления второго по величине итальянского банка Ambrosiano со штаб-квартирой в Милане. Банк имел связи с Ватиканом и сицилийской мафией. Законодатели в течение многих лет ставили под вопрос чистоту Ambrosiano. В 1978 году Национальный банк Италии объявил, что Ambrosiano незаконно перевел несколько миллиардов лир за рубеж. В 1981 году суд приговорил Кальви к четырем годам тюремного заключения и штрафу в несколько миллионов долларов. Он был отпущен под залог до апелляционного суда и в течение нескольких месяцев Ambrosiano прекратил свое существование. Кальви исчез из Рима и бежал из Италии явно через Югославию, используя подложный паспорт. Восемь дней спустя лондонский почтальон обнаружил его повешенным под мостом «Монахов-доминиканцев» (Blackfriars) через реку Темзу. На нем были наручные часы Patek Philippe, бумажник набит швейцарскими франками и другой валютой. Британские власти объявили, что Кальви покончил жизнь самоубийством.

В связи с делом банка Ambrosiano полиция Лугано арестовала итальянца по имени Флавио Карбони. Я допросила Карбони и оформила процедуру выдачи преступника Италии. Допрос Карбони ничего не дал. Он отрицал свое участие в убийстве Кальви, хотя признал, что встречался с ним тем вечером, когда его тело было найдено болтающимся на веревке над Темзой. В октябре 2002 года независимая судебно-криминалистическая экспертиза установила, что Кальви был убит. Три года спустя Карбони вместе с четырьмя другими обвиняемыми предстал перед судом в Риме. В июне 2007 года их оправдали.

Расследования Фальконе привели к арестам, которые вывели на след знаменитой сети наркоторговцев «Связь через пиццерию». В результате возникло одно из самых запутанных уголовных дел в истории Италии и Америки. С 1975 по 1984 года организация сицилийских наркоторговцев «Связь через пиццерию» торговала героином и другими наркотиками через сеть пиццерий в Соединенных Штатах. Предполагаемая сумма выручки составила 1,6 млрд долларов. Сеть стали распутывать после того, как в аэропорту Палермо полиция задержала несколько мужчин при попытке контрабандного ввоза валюты. Перед судом предстали более двадцати обвиняемых, все сицилийцы. Одного убили до начала суда, двух других застрелили в ходе процесса. Осведомитель, или pentito по-итальянски, согласился дать показания после того, как преступный клан Корлеоне убил члена его семьи и попытался убить самого осведомителя.

Непосредственно перед завершением судебного процесса «Связь через пиццерию» полиция Лугано арестовала финансиста мафии, Оливьеро Тоньоли, в связи с отмыванием миллионов долларов, полученных от продажи героина и других наркотиков. Ордера на арест были выписаны и в Швейцарии, и в Италии. Тоньоли решил сдаться нам, но пожелал скрыть факт добровольной сдачи. В итоге он получил три года тюрьмы.

В связи с расследованием по делу Тоньоли я впервые поехала в Палермо. До этого Фальконе просил меня не приезжать, так как это было опасно. Несколько месяцев спустя, в июне 1989 года, он дал зеленый свет. Я встретилась с ним в его офисе. Нас обоих круглосуточно сопровождали итальянские телохранители. Все это было не очень приятно, но я решила потерпеть несколько дней. Я не могла понять, как все это ежечасно, год за годом, выдерживал Фальконе. За день до моего возвращения в Швейцарию мы ужинали в ресторане. Фальконе сказал, что завтра мы пораньше закончим работу и поедем на море, он снял там домик, мы искупаемся. Я не ответила ни да, ни нет. Купаться мне не хотелось, но я из вежливости не сказала об этом, сменила тему, и разговор принял другой оборот. На следующее утро мы встретились в офисе, и я сказала Фальконе, что хотела бы съездить в Палермо посмотреть достопримечательности и пройтись по магазинам. На пляж мы не поехали. Наши планы изменились случайно. Но кто-то в ресторане — единственное место, где мы говорили о поездке на море, — подслушал этот разговор и сообщил мафии о наших планах. На следующий день полиция обнаружила на пляже 57-килограмовый мешок с взрывчаткой и радиоуправляемым детонатором.

В 1988 году я стала прокурором кантона Тичино. Расследования моей прокуратуры, проведенные совместно с Фальконе и другими обвинителями Италии, привели к арестам многих людей, в том числе и банкиров Лугано. Мафия стала называть меня La Puttana, проститутка. Возможно, кличка была данью уважения, знаком, что мы уже близко подбираемся к ним. Позже мы узнали, что швейцарские банки нанимали итало-язычных управляющих счетов для своих отделений в Женеве, Цюрихе и других городах с целью обслуживания итальянцев, выводящих свои операции из Лугано, так как риск замораживания их счетов, как сказал нам информатор, был слишком высок.

Я гордилась определением, которое дал мне Фальконе в интервью одной газете, — «персонификация упорства». Кроме того, я гордилась тем, что моя мама следила за сообщениями в прессе и по телевидению о работе моей прокуратуры. Время от времени она просила меня быть уступчивей. Мы с братьями должны были регулярно звонить ей и сообщать ей, как у нас дела. Я делала это по крайней мере раз в неделю. У мамы сложились близкие отношения с моим сыном. Я не жалею о том времени, которое он провел с ней, а не со мной. Ему больше нравилось жить в Биньяско. Там он был свободен, завел близких друзей. Ему всего хватало.

Поделиться с друзьями: