Охота

Ему стало плохо — из него ушёл адреналин, а вкупе с ним скудная еда. Кое-что вернулось — фантомная боль невероятно усилилась, а многие порезы на руках проявились в ней же. Голова наполнилась необычными звуками, вместе с ними закатились глаза, и Лэас погрузился во тьму. На мгновенье ему стало хорошо, но так же быстро он вырвался из этого состояния — теперь перед ним была размытость, даже блевать больше не тянуло. Для Лэаса адреналин ушёл слишком рано, не позволил совершить столько дел. Он мог успеть устранить второго противника, всего-то нужно было найти ловушку, в которую он попался, перезарядить и смазать арбалет, вернуться за своими малочисленными вещами, но ему стало важным другое.

Наконец он посмотрел на труп недавно убитого парня. Он удобно пристроился у одного из деревьев. Теперь для него это была единственная компания, но ему она чем-то нравилась. Шея парня выглядела хуже всего — сама по себе тонкая дополнительно прорезана Лэасом. Глаза закрыты, язык высунут наружу, с него капает кровь. Этой же жидкостью опрысканы почти всё горло и одежда. На коже она смешалась с грязью и выглядела словно гниль. Та не распадалась и не обросла личинками мух. Мертвец ещё не вонял, не превратился к кости. Это случиться очень скоро, через несколько лет парень разложится, пройдёт все прекрасные стадии.

Лэас же улыбался, но не от мертвеца рядом. Он и вправду отличался от безумца, ибо такие радуются лишь одной смерти, ему же нравилось совершенно иное — скоро трупов будет семь.

========== Исход ==========

Они бежали. Сейчас их можно было сравнить с одним — крысами, но такое сравнение стало бы оскорблением для невинных животных. Они хотя бы покидают корабль первыми. Соратники Иты сделали иначе.Их поступок благороден, но абсурден. Не умно так делать тем, кто знает, что вскоре корабль пойдёт ко дну. Глупо смиренно ждать своей участи. На словах стоять до последнего красиво и великодушно, так же выглядит со стороны, но на самом деле тупо. Сейчас Ита думала более всего о Бонуме. Вместе с остальными соратниками он понял эту простую истину в тот поздний час, когда изменить что-то нереально.

Ита предупреждала весь отряд об их шествии ко дну. Только её соратники заимели гордость, не послушали девку. Вместе с тем они ещё и ослепли, не заметили очевидного самостоятельно. Два этих фактора привели к тому, что весь отряд теперь находился в вечных бегах. Ита сейчас понимала — она и сама недостаточно давила, изъяснялась слишком мягко. Эта маленькая оплошность сильно портила дело.

Постоянно Ита искала поводы изречь своё недовольство. Все теперь пристрастились к окружающей разрухе — Бинот, Бонум, Вус. В порыве гнева Дакс рекомендовал Ите свалить из отряда. Это было хорошее предложение, но его выполнение теперь для Иты потеряло смысл. Собственная ошибка усилила эффект — зачем она верила их словам?

После вчерашнего дня Ита неустанно поливала всех живых соратников грязью, кричала на них, много плакала, указывала на их ошибки. Она припоминала им фразы, мелкие оплошности и крупные провалы. Всё это было ритуалом, который Ита создала для самой себя. Она не хотела случайно перерезать товарищам глотки. От действия спасал крик, он был лучшим средством против стресса, а соратники стали единственными людьми, которые находятся рядом. Ита долгое время держала себя в руках, но за последние двадцать четыре часа узнала несколько секретов, увидела и услышала немало неприятных слов. От этого Ита не держала себя в руках. Она была готова на истеричное поведение, потеряла ценность жизни, не имела вещей, которых могла лишиться. Самым важным пунктом в её ненависти был один поступок — смерть любовника. Трое сделали всё ради неё. Бинот предал Дакса, хвастался тем, что благодаря этому спас свою жизнь. Командир подстроил смерти трёх человек. Вус слепо шёл за кумиром. Все поступки были ужасны, но Ита выбрала худшего соратника для битья.

— Урод ты, Бинот! — в который раз повторилось за утро. — Самому-то не мерзко в отражение смотреть?!

— На всё воля божья! — ответил он. Сказал он это сухо и спокойно слишком фанатично. Он не оправдывался, постоянно повторял одну фразу и возносил руки к небу.

— Волю бы его, да на твою смерть! — странно произнесла Ита.

— Бог взял, бог… — последнее слово Бинот точно сказал, но его заглушило течение, которое появилось ниоткуда. Ите стало теперь плевать на священника, интереснее была речка. Ита всегда любила слушать её, это успокаивало организм. Это произошло бы и сейчас, если бы рядом находился Дакс.

— Река, — заметил Бонум. В голосе его был какой-то трепет и прискорбие, будто он сообщил никому доселе неизвестные вещи. В одном слове чувствовались печаль, разочарование, казалось, Бонум заплачет. Ите стало жалко доброго урода, но на секунду.

Отчего-то Ита не могла терпеть и подошла к реке. Соратники тоже остановились и заобсуждали дальнейшие планы. В течении Ита увидела своё прекрасное отражение. Она кинула в него камень. Вскоре послышался характерный хлюп, галька пошла ко дну, но отчего-то всплыла, преодолела несколько метров и вернулась в воду. Тут Ите стало страшно из-за воспоминаний. Отряд переходил эту реку всего пару недель назад. Тогда течения почти не было и они всё равно чуть не потеряли одного человека, теперь шансы выжить исчезли.

— Бог! Не знаю, слушаешь ли ты своего раба или нет, но сейчас должен. Я молю об ответе на один вопрос. Почему в виде жертвы ты выбрал меня? — прокричал Бинот. Его голос перебил реку, но быстро превратился в шёпот. Глаза фанатика направились на небо и искали в пустоте спасения. Иту это позабавило, она загляделась на его дальнейшие действия. После несуразных слов Бинот резко и будто хаотично замахал руками, делал круги по всему побережью. Потом он подошёл к Вусу и взял у него льняной мешок.

С этого момента Ита прекратила наблюдение, ибо смотреть на всё это неприятно, да и она не нуждалась в чёртовом фанатике. Ещё больше укрепило её позицию то, что для избиения появился мальчик получше. Бонум просто стоял, ничего не предпринимал. Вид командира ужасал: одежда потеряла прежнее богатство, лицо стало печальным, весь он покрылся потом и грязью. По дороге Бонум всё время признавал свои ошибки и извинялся, но так и остался командиром. Ите было плевать, сейчас у неё появилась одна нужда. Тогда она подошла к Бонуму почти вплотную. Он это заметил, но пятиться назад не стал.

— Ты рад?! — спросила Ита.

— Чему нужно радоваться? — произнёс Бонум и отошёл.

— Ты ещё спрашиваешь? Ладно, объясню. Рад ли ты всем этим людям, которые сдохли по твоей глупости… или желанию? Рад ли ты будущему? Рад ли тому, что мы имеем сейчас? Рад ли ты подлому убийству, крови на своих руках? — спросила Ита. В тоне её был восторг разоблачения и печаль, которая не уходила со вчерашнего утра.

— О каком убийстве ты говоришь? Не рад, можешь больше не спрашивать. Не нужны нам сейчас истерики, они ничего не дадут, — сказал Бонум. Он стал спокойным, хотя слова и были отмазкой, чтобы не отвечать на вопросы поважнее. Им некуда идти, никак не спастись, время для истерик пришло.

— Первом, я об этом убийстве, — увлечённо ответила Ита, Бонум отошёл дальше, испугался такой слабой девочки по его словам. Она это расстояние сразу сократила, вынудила командира отреагировать.

— Ты и сама прекрасно знаешь ответ — Тилл был и остаётся для меня не родным братом. Теперь перестань, не нужны нам истерики, — произнёс Бонум и словами подтвердил их необходимость. В ином случае он бы просто промолчал или направил отряд в путь.

— Тилл? Я не про него, чёрт возьми. Я говорю об убийстве маленького мальчика. Помнишь? Он был совсем невинным, с кровью, текущей отовсюду, дырой от твоего копья, в грязном белье. Рад ли ты сейчас этой смерти? — сказала Ита и почувствовала, как Бонум на глазах сыпется, подбирает ответ, который мог бы служить оправданием, но не находит.