Охотник на вирусов

— А как же ВЦ? Я не могу его оставить.

— Я запишу в журнале, что принял дежурство, — хмурится Пеночкин.

Парень, повеселев, убегает. Видно, у него на эту ночь были совсем другие планы.

— А где его напарник? — недоумеваю я.

— Ты за него, — бурчит Петя. — Значит, еще раньше отпросился. Все равно ВЦ недогружен.

Ладно. Не будем отвлекаться на мелочи.

— Ну, и?.. — сердито задирает белесые брови Пеночкин. — Чего ради я должен не спать еще одну ночь?

— Не все сразу, — успокаиваю я его. — Давай вначале кофейку соорудим, взбодримся, а потом уже…

— Я не хочу, — невежливо перебивает меня Петя.

— Ну, тогда я один. Где у тебя кипятильничек?

Потоптавшись, Петя выдает мне кофейные причиндалы и — верх гостеприимства! — приносит банку с водой.

— Так что все-таки тебе нужно от меня?

— У меня остались ровно сутки, — говорю я, не глядя на Петю. Тут важно не перепутать последовательность: вначале залить воду, а потом уже включить кипятильничек в сеть. — За это время память «Эллипса» должна быть очищена от всей паразитной информации, которую натащила в нее твоя программа-вирус. В противном случае ты пойдешь под суд. Со всеми вытекающими отсюда последствиями.

— А именно? — ничуть не пугается Пеночкин, поудобнее устраиваясь на стуле. На разделяющем нас столе — две стопки папок, большая кружка с греющейся водой и две кофейные чашечки. Ни салфетки, ни даже сахара.

Я пожимаю плечами.

— Роберта Морриса, заразившего в восемьдесят восьмом году шесть тысяч машин сети «Интернет», приговорили к штрафу в четверть миллиона долларов и добавили два года тюрьмы на размышление. Чем тебя порадуют наши законники, я точно не знаю. Думаю, чем-то подобным. Только штраф будет в рублях.

— О, это существенно меняет дело. Где бы я доллары взял?

— А где ты возьмешь рубли?

— Там же, где и доллары, — дважды подмигивает Петя. — С чего ты взял, что в полночь начнется сбой? Я же выправил дефект.

— Ты лжешь, — говорю я, глядя прямо в маленькие бессовестные глазки, прячущиеся за линзами очков. Пеночкин подмигивает мне три раза подряд и молчит. Ну, что же, я дам ему еще один шанс. Последний.

— Время от времени работу «Эллипса» блокирует гигантский компьютерный вирус совершенно нового класса. По всей видимости, он получит название «дракон», а может быть, «ведьма». То, что сейчас он прячется в своем логове, не делает его безопасным. Скорее наоборот.

— По-моему, это у тебя от хронического недосыпания. Мрачные фантазии на профессиональную тему, постепенно переходящие в параноидальный бред, — нагло ухмыляется Пеночкин.

— Ну, хватит! — хлопаю я ладонью по лежащей сверху синей папке и вздымаю крохотное облачко пыли. — Или ты мне сейчас все расскажешь, как на духу, или…

Вскипевшая вода начинает выбрызгиваться из кружки, и я выключаю кипятильник.

— Или. У тебя нет никаких доказательств, что это сделал именно я. Если, конечно, в системе вообще что-то есть, кроме еще невыявленной ошибки в протоколах, — тут же забирает он назад свое полупризнание. — Я, пожалуй, тоже отопью кофейку. Наливай.

— Хорошо. Тогда расскажу я. Но учти, после того, как я изложу свою легенду, вирус будет уничтожен. Даже если моя версия ошибочна.

Я высыпаю в каждую чашку по пакетику аэрофлотовского кофе и разливаю кипяток.

— Никак не пойму, о каком вирусе ты говоришь, — кротким голосом говорит Петя. — «Эллипс» исправно обсчитывает все задачи, ни одной жалобы со стороны заказчиков не поступало…

Поздно. Примирения не будет. Что я ему, мальчик, которого можно безнаказанно водить за нос?

— О вирусе по имени «Элли». Или, по-другому, о вирусе сознания.

Пеночкин, наконец-то, бледнеет. И даже поспешно ставит на стол чашку, чтобы не расплескать кофе.

— Ты, я вижу, не терял даром времени, — кисло усмехается он. — Где же, интересно, ты раскопал мои старые статьи? Тот ведомственный журнальчик давно закрыт, да и тираж у него был мизерный.

Сказать, не сказать? А, теперь уже все равно.

— Истинные отношения между талантами и поклонниками таковы: вторые всеми доступными им способами губят первых.

Пеночкин дважды подмигивает, соображая.

— А, Лариса Артемьевна…

— Продолжим. Эти статьи написаны пять-шесть лет назад. И все последующие годы ты уточнял концепцию, прорабатывал ее в деталях и искал пути экспериментальной проверки. Так?

Пеночкин молча пьет кофе.

— Поэтому не сделал карьеры, не посадил дерева, не родил сына и даже не женился…

— Отчего же? Четыре года назад. Но быстро развелся. И квартира у меня есть, как ты сам видел. Все же остальное — карьера, дерево… Я мечтал о лесе, понимаешь? Потому что лес — моя колыбель, и могила — лес.

— Потому что ты стоишь на земле лишь одной ногой, — перефразирую я следующую строчку стихотворения. — Это позволительно женщине, поэту, пожалуй, даже неизбежно для женщины-поэта, но мужчине совершенно не простительно. Впрочем, не будем отвлекаться. В конце концов, безуспешно потыкавшись в двери ученых-бюрократов, от которых зависело проведение весьма дорогостоящего эксперимента, и сменив пять или шесть мест работы…

— Семь на сегодняшний день.

— Ты вдруг пронюхал, что местный «Эллипс» лопнул, как проржавевший обруч, и, рванул с низкого старта, предложил свои услуги системного программиста.

— Не совсем так. Разрыв «кольца» — счастливая случайность. Первоначально я планировал убирать лишнюю связь программным путем. Соответствующий пакет был у меня почти готов.

— Ага. Не было бы счастья, да несчастье помогло. А как ты решил вопрос с памятью? Тебе ведь ее требовалось — о-го-го!

— Тут мне опять повезло. ГИВЦ получил новые «Эльбрусы» с оптическими стираемыми дисками, и библиотека обзавелась компьютером с программным ПЗУ.

— И ты, конечно, предложил свои услуги. За чисто символическую плату.

— Денег на программиста горсовет вообще не выделил. Пришлось на общественных началах.

— То-то Лариса Артемьевна тебя так превозносит! Внакладе ты не остался. Вопрос с постоянной памятью худо-бедно решился. Труднее было с оперативной. Ее тебе требовалось много, очень много. Гораздо больше, чем было у всех машин «Эллипса», вместе взятых.

— Не совсем так. Ты рассматриваешь мозг как гиперсуперкомпьютер, а это неправильно.

— Кстати, как ты впрягал в одну повозку «Нейроны» и «еэски»? — перебиваю Петю. Мне важны практические моменты, а не теоретические изыски.