Охотник за головами

Маленький прямоугольник глянцевого картона с выгравированным на нем единственным словом – «Магистр». Единственным словом и рисунком, словно сделанным тонким пером, – шпага и роза.

Спектакль прошел блестяще.

Лола трижды выходила на поклоны.

Критик Пеликанский томно закатывал глаза и кудахтал от восторга. Публика аплодировала стоя и не хотела отпускать. Букеты помогал нести комик Задунайский, самой было уже не справиться. Особенно тронул скромный маленький букетик от стройной старушки с ясными, светящимися радостью глазами, завзятой театралки, помнящей Раневскую и Тарасову.

Главный подошел тихо, поцеловал Лоле руку и промолвил прерывающимся от хорошо отрепетированного волнения голосом:

– Нет слов!

«Ради таких мгновений живешь! – думала Лола. – Ну как же я могу отказаться от театра? Это просто невозможно!»

В грим-уборную шла триумфально, с почетным караулом – слева Главный, справа Пеликанский, сзади Задунайский с цветами.

Открыла дверь, оглянулась к мужчинам, проговорила, легко склонив голову, как королева:

– Я скоро! – потому что понимала: сейчас будут шампанское, тосты, поздравления.

Шагнула внутрь… И все, праздник кончился.

Лола вскрикнула коротко и негромко, но все поняли: стряслось что-то ужасное.

Первым в гримерку протиснулся Задунайский, увидел раскинувшуюся на полу Штукину, опустился на одно колено, потрогал пульс и обернулся к остальным:

– Она мертва.

Лола в этом и не сомневалась: едва войдя, она увидела на полу визитную карточку с розой и шпагой и поняла, что травести украла чужую смерть. Магистр не шутит и не ограничивается полумерами.

И прежде чем Задунайский вошел в грим-уборную, она носком туфли отбросила визитку под шкаф. Это было самым первым ее побуждением, которое Лола не могла себе объяснить.

За сегодняшний вечер Лола прошла все стадии истерики. Сначала при виде трупа Лизаветы Штукиной в собственной грим-уборной ее начал сотрясать беззвучный противный смех. Лола ничего не могла с собой поделать, она понимала, что ведет себя неприлично, но не могла остановиться. Неожиданно помог старый комик Задунайский. Пока дамы ахали, а Главный привычно вызывал милицию, он внимательно пригляделся к Лоле и вдруг без всяких разговоров залепил ей такую сильную пощечину, что клацнули зубы. От неожиданности Лола прекратила смеяться, но началась сильная икота. Кто-то протянул стакан воды, в голове у Лолы мелькнула было мысль, что это удобный момент для убийцы исправить свою ошибку – подсунуть отравленную воду, и все. Но очевидно, ей повезло и на этот раз, потому что вода оказалась самая обычная, негазированная «Бонаква».

Икота прошла, но от холодной воды Лолу затрясла мелкая дрожь.

Главный же, оглядев крошечное помещение грим-уборной, цыкнул на Гаяне Айвазян, которая пыталась расположиться рядом с телом покойной Штукиной, чтобы вдоволь попричитать над покойницей, и рявкнул на остальных, чтобы выметались в коридор и не затрудняли работу милиции. Штукиной уже все равно ничем не поможешь.

– Зачем милиция? – слышались слабые возражения из толпы артистов. – Это же несчастный случай. Просто плохо стало с сердцем. Инфаркт, умерла на месте.

– Нет уж, – вздохнул Главный, – чувствую я, что без милиции мы и на этот раз не обойдемся. Эх вы! Такой спектакль испортили! – Он с осуждением посмотрел на Лолу и махнул рукой.

Она дернулась, хотела было ответить в том духе, что было бы им всем легче, если бы на месте Штукиной лежала сейчас она, Лола, но поняла, что ее смерть была бы гораздо интереснее всем.

«Смерть после спектакля!», «Убийство на подмостках!», «Розы-убийцы!» – Лола так и видела перед собой заголовки в «желтых» газетенках. А Пеликанский-то как порезвился бы! Еще бы, ведущая актриса, роковая красавица испускает дух прямо в его присутствии. Какова темочка? Нет, Штукина и здесь умудрилась подгадить Лоле. Кто заинтересуется смертью малоизвестной травести? Главный прав, только милиция. И у нее, у Лолы, снова будут неприятности.

Айвазян нагнулась, чтобы положить на грудь Штукиной белую розу, но Задунайский резко отвел ее руку:

– Сказано – ничего не трогать! Пошли отсюда!

Главный увел Лолу в свой кабинет, и мелко сотрясающая ее дрожь перешла в крупную. После полстакана отличного коньяка из личного НЗ Главного дрожь прекратилась, но наступила абсолютная апатия. Если бы сейчас в кабинете появился убийца, Лола сдалась бы ему без боя.

«За что? – вяло думала она, поудобнее устраиваясь на кожаном диване в кабинете Главного. – Что я им всем сделала? Неужели кто-то заказал меня за то, что я преуспеваю на подмостках? Кто же это меня так ненавидит?»

Лола подумала еще немного, перебрала всех коллег и утвердилась в мысли, что больше всех ее ненавидела Штукина. Но Штукина-то как раз мертва, она приняла смерть, которую наверняка готовили для Лолы. Это не важно, какую смерть, милиция разберется. Но карточка, лежащая рядом с телом, недвусмысленно указывала на то, что смерть Штукиной вовсе не несчастный случай.

Несмотря на позднее время, милицейская бригада приехала в том же составе, что и в первый раз, когда выезжали на убийство Валерии Кликунец.

– Опять вы? – скорбно удивился капитан Сойка, увидев Лолу. – И снова в мое дежурство. Ну впрочем, и так это дело нам бы отдали, мы уже тут в театре, можно сказать, свои люди… Ну давайте, рассказывайте, как вы дошли до жизни такой…

Лола ничего не могла ему сказать вразумительного. Она была занята на сцене, да и не она одна. Все, кто не был занят в спектакле, смотрели на сцену, уж больно много хлопали. Спектакль прошел на ура, Лола превзошла самое себя, все любовались ею. Коллеги женского пола тоже смотрели на сцену. Уж какие мысли бродили в их головах, можно только догадываться. Одна только Лиза Штукина не в силах была спокойно наблюдать за Лолиной игрой, вернее, за доставшимися ей шумными овациями. Она бродила где-то в недрах театра, и никто ее не видел.

Лола усилием воли очнулась от своей апатии и сказала по возможности твердо капитану Сойке, что она понятия не имеет, что случилось. Мелькнула мысль о карточке, которая валяется сейчас под шкафом в ее гримерной, но Лола решила ничего про это не говорить. Если они сами найдут карточку, тогда и будет разговор. А пока лучше помалкивать, а то до утра тут просидишь.

– Когда мне можно будет уйти домой? – робко спросила она капитана. – Устала очень после спектакля, даже переодеться не смогла.

Капитан пригляделся и понял, отчего Лола показалась ему сегодня какой-то необычной: на ней было серебристое длинное платье и волосы убраны в высокую прическу. В последней сцене у Шекспира все счастливо разъясняется, Цесарио превращается в Виолу, и герцог, увидев, какая она хорошенькая, тут же начисто забывает про Оливию и собирается жениться на Виоле. Капитан Сойка посмотрел на Лолу и почувствовал, что завидует шекспировскому герцогу. Он тут же опомнился, сказал себе, что находится на работе, и сурово сообщил Лоле, что отпустить ее не имеет права, она важный свидетель, потому что именно в ее грим-уборной только что умер человек.