Охотный Ряд и Моховая. Прогулки под стенами Кремля

Охотный Ряд с храмом Параскевы, но без палат Голицына. Д. Сухов. 1928 г.

Лишь после 1917 года те, кто еще помнил, что палаты Голицына – это яркий памятник московского барокко, смогли добиться их реставрации. Гиляровский писал: «Сотни лет стояли эти два дома, покрытые грязью и мерзостью, пока комиссия по «Старой Москве» не обратила на них внимание, а Музейный отдел Главнауки не приступил к их реставрации. Разломали все хлевушки и сарайчики, очистили от грязи дом, построенный Голицыным, где прежде резали кур и был склад всякой завали, и выявились на стенах, после отбитой штукатурки, пояски, карнизы и прочие украшения, художественно высеченные из кирпича, а когда выбросили из подвала зловонные бочки с сельдями и уничтожили заведение, где эти сельди коптились, то под полом оказались еще беломраморные покои. Никто из москвичей и не подозревал, что эта «коптильня» в беломраморных палатах».

Архитектор и реставратор Дмитрий Петрович Сухов (1867–1958) создал удивительную акварельную галерею старого Охотного ряда, благодаря чему сегодня у нас есть возможность представить себе, что могло бы получиться в результате тщательной и бережной реставрации. Но уже с начала 1920-х годов большевики задумались над необходимостью строительства Дворца Советов, в том числе и в Охотном ряду. Осуществлению святой для них цели ничего не могло помешать, палаты стерли бы, будто ластиком. Охотный ряд вообще мозолил глаза, слишком заметное место. Помимо Дворца Советов здесь решили выстроить и здание Госбанка СССР.

Застройка Охотного Ряда. 1930-е гг.

Московская общественность попыталась образумить инициаторов сноса дворца Голицына: «В последнее время ходили слухи о чудовищном проекте сломки зданий и постройки на всем протяжении от Дома союзов до Тверской гигантского небоскреба для Госбанка. Слухи эти встревожили всех любителей московской старины. Действительно, что может быть нелепее с точки зрения азбуки целесообразного городского строительства, как это ненужное строительное уплотнение и без того уплотненного центра, с неизбежным затемнением окружающей местности. Не застраивать небоскребами надо этот центр, а наоборот, раскрыть его следует, удалив мешающие наросты, облепившие со всех сторон усадьбы Голицына и Троекурова…» – предлагал Игорь Грабарь в 1925 году.

Но все было уже предопределено. Дворец Голицына снесли. И на его месте в 1933–1936 годах вознесся серый и унылый Дом Совета труда и обороны архитектора А. Я. Лангмана. Всего Аркадий Яковлевич Лангман (1886–1968), уроженец Харькова и выпускник Венского политехникума, выстроил в Москве более двадцати зданий, из которых наиболее известен еще и стадион «Динамо».

Дом СТО (чрезвычайный высший орган СССР, действовавший в условиях начавшейся Гражданской войны и военной интервенции) много лет подавался как образец административного здания в социалистическом городе. С одной стороны, скромный по декору, с другой – строгий и монументальный. Вместе с противостоящей ему гостиницей «Москва» он отмечал начало Аллеи Ильича, идущей к Двору Советов. Но поскольку сам дворец так и не был построен, аллея осталась в зачаточном состоянии, потому и дом Лангмана вблизи воспринимается как громоздкий гардероб. На него удобнее всего смотреть со стороны, как на картине Юрия Пименова «Новая Москва», или спускаясь с горки от Лубянской площади, откуда он не кажется таким огромным. Такое впечатление возникает от того, что зодчий предусмотрел в своем проекте перепад высот в 11 метров – между центром здания и его боковыми частями. Этот факт и сегодня воспринимается как удачная находка Лангмана.

Интерьер дома СТО на редкость рационален и вместителен – почти на каждом этаже центральный коридор соединяет стандартные рабочие кабинеты. В центре – большая парадная лестница. Есть зал для заседаний. Деловая структура здания во многом отсылает нас к американским небоскребам, что неудивительно, ибо в 1930–1931 годах Лангман посетил США.

Строилось здание быстро, причем экспериментальными методами: поточное строительство, оригинальная система бетонирования каркаса. Фундаменты стоят в подземной реке Неглинке, а также проходят над тоннелем метро. В облицовке использован мрамор и гранит разрушенного храма Христа Спасителя.

Будущее дома СТО (известного также как дом Совнаркома и Госплан) туманно. Возможно, что после строительства парламентского центра на одной из окраин Москвы его снесут. И тогда взорам всех проходящих по Охотному Ряду людей откроется чудный памятник архитектуры – палаты Ивана Троекурова, видимые нынче только из окон Госдумы, выходящих в Георгиевский переулок. И хотя по этому переулку они и числятся, но не рассказать о них нельзя.

Палаты Троекуровых

Боярин Иван Борисович Троекуров (1633–1703) поначалу находился в стане сторонников Софьи и Голицына, именно его царевна в августе 1689 года отрядила в Троицу (где укрывался после ночного побега из Москвы Петр) с целью склонить брата вернуться обратно. Скорее всего, в Троице его и перевербовали. И уже вскоре Троекуров, как посланник Петра, выехал к Софье в село Воздвиженское с ультиматумом немедля вернуться в Москву. В 1690 году царь поставил его начальником Стрелецкого приказа, что свидетельствует о большом к нему доверии.

Однажды к Троекурову привели мужика, просившего 18 рублей на изготовление крыльев «как у журавля». Боярин поверил. Деньги дали. Но когда готовые крылья прицепили к изобретателю, он почему-то не полетел. Не помогло даже раздувание мехами. Мужик снова запросил денег. На этот раз Троекуров ему не поверил, приказал дать ему как следует батогами и взыскать все потраченные казенные деньги. И это было еще хорошо, при Иване Грозном такого вот летуна посадили на бочку с порохом.

Политическая конъюнктура сложилась так, что возвышение Троекурова началось с падения его соседа Голицына. Рядом с палатами Голицына такое же обширное место принадлежало заклятому врагу Голицына – боярину Троекурову, начальнику Стрелецкого приказа. «За беду боярину сталося, за великую досаду показалося», что у «Васьки Голицына» такие палаты!» – не совсем прав Гиляровский, когда пишет, что Троекуров своими палатами намеревался перещеголять дворец Голицына, поскольку тот уже был в опале.

План Москвы 1626 года позволяет судить, что на месте троекуровских палат уже стояли более древние постройки XVI века. На их подклете и возведен первый этаж, в котором сохранились три сводчатые палаты. Каменным был и второй, жилой этаж для боярской семьи (Троекуров был дважды женат – на Вассе Богдановне Хитрово и некоей Анне Семеновне. От обоих браков у него было два сына и дочь). А третий, деревянный этаж был парадным. Когда в 1680 году дом сгорел, третий этаж к 1696 году отстроили из камня. Над ним возвели смотровую площадку или гульбище – открытую террасу с парапетами.

Многочисленные последующие переделки здания изменили его первоначальный облик, но кое-что осталось, в частности пышные белокаменные наличники на южном и западном фасадах – характерный штрих московского барокко. Реставраторы в середине прошлого века восстановили кирпичное убранство фасадов дома. А вот интерьер удалось возродить после расселения коммуналок, в которые был превращен дом Троекурова. Надо ли говорить, что это было за зрелище – древние сводчатые залы, перегороженные деревянными стенами, делящими пространство на мелкие клетухи, в которых ютились простые советские люди. Наверное, окажись Троекуров в Москве 1930-х годов, он бы очень удивился – в его небольших по боярским меркам палатах проживало более двухсот человек.

Лишь переезд из консерватории Государственного музея музыкальной культуры имени Глинки в 1964 году позволил старинному дому вздохнуть спокойно. Тогда в него мог попасть любой желающий, но не сейчас, когда палаты оказались на закрытой и охраняемой территории и нуждаются в скорейшей реставрации. Будем надеяться, что рано или поздно справедливость восторжествует и бесценный памятник московского зодчества и Охотного ряда предстанет перед нами во всей своей красе.