Охотящиеся в ночи

— И неплохие. А то вы не понимаете. Как обстановка в городе?

— Все сидят по домам и друг друга подозревают.

— А Одержимый где-то бегает, готовится.

— Почему Одержимый? Может, это был призванный демон? — Висс сцепил руки, внимательно глядя на меня.

Сдвинув брови, я искоса глянула на Марину. Та сосредоточенно о чем-то размышляла. Хм, как бы сформулировать смутные ощущения? Я ведь уверена в своих словах.

— Попытаюсь объяснить… Есть разница. Я просто чувствую. Потому что и с первым и со вторым вариантами познакомилась. Недавно, да. Они слились в одно, их даже по запаху было трудно различить. А призванный сидит на цепи, связанный договором, условием. Четкий ведомый. И связь эту можно порвать. Теоретически, предложив что-то еще, более привлекательное. А здесь, кажется, произошло слияние. Будто и не было цепи.

— И насколько разумен Одержимый? — внутренне костенея, машинально спросил Висс.

— А вот это уже зависит от того, что собой представляет сущность демона, — ответила я, раздраженно царапая пластик, закручивающийся белой стружкой под когтем. — Что делать-то?

— Демон, хм…

— Совсем забыла! — Встрепенувшись, я достала список. — Мы в библиотеке были, у магистра.

Выложив перед следователем, ушедшим в раздумья, лист, добавила:

— Убийца, скорее всего, имеет доступ вот сюда… Это сузит список подозреваемых?

— Да, — мужчина опять тяжко вздохнул, — спасибо. Кстати, почему услугами нашего Крадущегося не воспользовались?

— Он мне не очень нравится, — махнула я рукой.

— Хм. Ну ладно. — Висс встал, сгребая документы. — Я пошел. Удачи вам обеим.

— И вам удачи.

Марина кивнула.

Проводив взглядом русала, я потянулась. Девушка же устало ссутулилась, облокотившись на стол.

— Утомилась? — Я сочувственно погладила ее по голове. Та кивнула. — Потерпи, смену отработаю, и пойдем спать.

Может быть. Если повезет и нас не убьют.

Но ни поспать, ни даже закончить работу не пришлось. Десяток заказов разместился на столах, а я, перешучиваясь с посетителями и улыбаясь во все клыки, передвигалась по залу, когда случилось непонятное.

Миг — и пространство за широкими витринами залила чернильная тьма, пронизанная тускло-серыми дрожащими нитями. Люди, дорога, деревья, фонари, разноцветные лампочки светодиодов, вывески — все превратилось вдруг в картонную декорацию, хрупкую и однотонно-угнетающую.

Но никто ничего не заметил.

Мои руки дрогнули, едва не выпустив поднос.

Тьма шевельнулась и двинулась вперед. Осторожно поставив заказ на ближайший столик, я попятилась, не сводя взгляда с мелко подрагивающих окон. Стекла звякнули, когда невесомое нерассуждающее нечто попросилось в гости. Тонкие щупальца жадно сжимали дерево, вгрызались в кирпичи.

Среди гомона я различила судорожный испуганный всхлип Марины. Обернулась, ловя панический взгляд, нервный неловкий жест и вспышку ужаса, приправленного магией. Рой полупрозрачных искорок сорвался с пальцев и, обдав холодом, впитался в стены.

Я отскочила, сшибая пустой столик. На улице глухо бухнуло, полыхнуло алым. Стекла вспучились и серебристыми росчерками разлетелись по наполнившемуся криками залу. Руку, машинально вздернутую в защитном жесте, будто кипятком ошпарило. Сотни, тысячи сияющих стилетов превратили уютное кафе в залитую кровью и болью котловину.

Пахнущая гнилью и смертью тьма медленно вползала внутрь. Одно щупальце нежно коснулось руки стонущего у входа человека. Тот дернулся, застыл… и осыпался пеплом, смешанным с кровью. Многоголосый, резонирующий вопль заполнил кафе, панический ужас поднялся в сознании, заставляя двигаться.

И я отмерла. Прыжок, рывок. И, волоча свою оглушенную девицу, я рванулась к бару. У кассы безжизненно лежала Светочка, по ее горлу тянулся алый порез, толчками выплескивалась кровь…

Не пытаясь даже разобраться в смешении следов и ароматов, оставшихся позади, я вломилась на кухню, пронеслась мимо ряда белых шкафов и плит, пятная кафель кровью. Тяжело дыша, на миг остановилась перед узким окном, выходящим во дворик. Оглянулась на дико озирающуюся Марину, шевельнула губами:

— Вот так вот у нас, — и высадила стекло. Осколком больше, осколком меньше.

Улица встретила нас душной жаркой тяжестью, прижимающей к земле и мельтешащей перед глазами черными точками. Мир дрожал, расплывались очертания домов, деревьев, разбегающихся испуганных людей. Все казалось затянутым сероватой дымкой.

Голова отчаянно кружилась, к горлу подступила тошнота. А черное пятно у входа в кафе все сильнее расплывалось, выбрасывая в разные стороны щупальца. Все, чего они касались, начинало гнить, зарастая серо-зеленой фосфоресцирующей плесенью. Небо почернело.

Сглотнув, я оглянулась на Марину. Та завороженно созерцала вакханалию тьмы.

— Пой! — рявкнула я ей в ухо. — Пой!

Та дико на меня глянула, чуть приоткрыв рот. Не дожидаясь, пока до нее дойдет моя мысль, я, волоча подопечную за руку, ринулась куда-то вниз по аллее. Зазмеившиеся было по асфальту отростки отстали. Бежать было тяжело. Я будто продиралась через сотни слоев тонкой полупрозрачной пленки, искажающей перспективу и обманывающей зрение. Спотыкнувшись, повалилась на колени.

Машинально поднесла к лицу руку, проехавшуюся по чему-то влажному. Лизнула — кровь. Не моя. Перевела взгляд. Сквозь серое однотонное марево разглядела тело. Светло-голубая джинса, почти белые волосы, темное, медленно расплывающееся пятно. Заострившееся бледное лицо, стеклянный взгляд, алая полоса на шее.

Висс?

Рядом, рухнув на колени, застонала Марина:

— Да что же это?

Я уловила в ее голосе, набравшем силу и мощь, начало погребальной песни. Тоска сжала сердце, перехватила дыхание.

Похоже, список тебе больше не понадобится, следователь. Как же неудачно ты попался на пути этой тьмы? А ты, моя красавица, привыкай. Здесь умирают часто.

Проведя рукой по холодной уже коже русала, я прикрыла мертвые глаза. Тяжело поднялась и оглянулась. Позади клубилась тьма.

— Бежим!

И рванула вниз, через дорогу, едва не падая, злобно ругаясь и дергая за руку Марину, едва успевающую перебирать ногами.

Хромая, пустилась вниз по ступеням, не замечая ничего, кроме медленно приближающейся темной ленты реки. Серое, белое, черное… Размазанные фигуры людей, тусклые желтые огни фонарей, прорывающийся сквозь пелену, накрывшую окрестности, нарастающий шелест и скрежет нагоняющего ужаса. В груди медленно поднималась печаль, отзываясь на тихую истерику сирены. Нет, мотнула я головой, этого не надо. Не поможет…