Охвен. Аунуксиста

— Какой уговор, отец? — после затянувшейся паузы выдавил из себя слова сын.

— До смерти его не калечить. Смысл его пребывания здесь не в том, чтоб просто убить. Смысл в том, чтобы ты на нем научился, как можно ломать даже самых упертых людей. Ты меня понял?

Рагнир — младший уныло кивнул головой.

Отец внимательно посмотрел ему в глаза, потом откинулся на спинку своего сиденья и обратился в пустоту:

— А ну-ка браги мне принесите! Вроде полегчало. С завтрашнего дня будем заниматься хозяйством. Посмотрим, что вы тут без меня учудили.

Вокруг все зашевелились, засуетились, засмеялись и заохали. Даже рабы, занятые своими делами, начали двигаться веселее: каждому из их было радостно оттого, что этот новый молодой раб так замечательно отделал молодого хозяина. Конечно, никто из них не поделился этими мыслями с соседями по несчастью, но удовольствие от зрелища пока не пропадало и кружило почти осязаемое над лишенными большинства радостей жизни людьми.

3

Охвена отвели в его убогое жилище и заперли на засов. Там уже была приготовлена тарелка с едой, причем, не с самой худшей, и кувшин студеной воды. Охвен не понял ни слова из того, что сказал старый викинг, но не ожидал от своего пребывания здесь ничего хорошего. Учитывая тот недобрый взгляд, который бросил на него молодой воин, напавший с деревянным мечом, придется готовиться к самому скверному развитию событий.

Если ему суждено жить в этой мрачной келье, то надо было подумать об удобствах. Не тех, за которыми бегают люди, живущие в домах и, клацая зубами, повторяющие: «Как морозно в январе, когда удобства во дворе». С этим делом как раз все обстояло более — менее нормально: на каменном выступе, выдающемся в землю был естественный желоб, уходящий куда-то вглубь за бревенчатую стену. Рядом же наличествовало ведро с не самой чистой водой, чтоб ее можно было в случае необходимости плескать в этот желоб. Позднее Охвен как-то в минуты закономерного отчаянья подумал, что этот естественный сток, мог оказаться вполне рукотворным. Хотя, нет, руки к его возникновению вряд ли кто прикладывал. Здесь принимала участие в работе другая часть человеческого организма, вернее, организмов. Потому что один человек, даже если он будет есть сплошные камни, за всю свою жизнь не продолбит в твердом булыжнике такой удивительно полезный ход. Значит, решил Охвен, если здесь жили другие люди, сможет просуществовать какое-то время и он.

Кстати об удобствах: шкуры на стены и на камень, мягкое ложе, сложенная из обожженной глины и камней печка — что еще нужно, чтобы коротать время долгими зимними вечерами? Охвен усмехнулся и представил, как вытянется лицо у Рагнира — старшего, когда он каким-нибудь способом объяснит ему свои насущные требования. Для себя же он решил, что, раз его пока не убивают, надо найти возможность натащить побольше мха законопатить самые крупные щели, не считая, конечно, световых окошек под крышей. От камня будет нести стужей, обезопаситься ночью можно, если только перевернуть топчан и прислониться к нему спиной. Но тогда придется лежать на голой земле, старательно согревая ее теплом своего тела. Очень благородно, но без помощи огромного вороха соломы, лапника и теплых, пусть и побитых молью шкур, к утру его окоченевшую тушку пронесут мимо ухмыляющихся врагов, чтобы в безвестном месте закопать или предать огню, как у них принято.

Размышляя над чисто хозяйскими делами, Охвен и сам не заметил, как заснул. Это была первая спокойная ночь, после того, как они с Вейко удрали с Ладоги. Она же была и последней.

Утром он был уже на ногах, когда незнакомые хмурые викинги, отворив дверь, кивком головы позвали его с собой. Идти пришлось на окраину этого хутора, где на отшибе рядом с болотцем стояла кузница. Кузнец, в подмастерьях у которого был молодой перепачканный сажей и все время пугливо озирающийся раб, без лишних разговоров принялся за работу. Не прошло и полудня, а, точнее, утро не успело кончиться, как Охвена обрядили, как важного и уважаемого человека: на руки нацепили кандалы, связанные между собой тяжелой и прочной цепью. Это было неожиданно и странно.

Охвен пошел, увлекаемый стражей, ко двору Рагнира. Там уже хмуро переминался с ноги на ногу вчерашний молодой воин. Он не стал здороваться, просто приложился длинной палкой, которую вертел в руках по спине недоумевающего карела. Охвен не успел заслониться руками и вскрикнул, как от боли. Вообще-то было очень больно, но олонецкому парню не хотелось показывать этому злобному ровеснику, что тому удается причинить ему большие страдания.

К Рагниру — младшему подошел такой же парень, видимо, друг — приятель. Он заглядывал викингу в глаза и заискивающе улыбался. Поговорив о чем-то, парень тоже достал неведомо откуда шест и резко с воем опустил его на голову Охвена. Воющий звук раздался вовсе не от него, а от стремительно рассекающей воздух палки, поэтому на этот раз Охвен успел подставить разведенные в стороны руки. Удар пришелся по цепи, но это оказалось тоже очень неприятно: кандалы врезались в кожу, и даже показалось, что в кости. Слезы навернулись на глаза, но удалось обуздать крик, выплеснув его в зловещее шипение. Парни довольно рассмеялись.

Потом они еще вдоволь покуражились, вращая палки хитрыми движениями, постоянно заканчивающиеся болезненными для Охвена выпадами. Когда они слегка притомились, то карел лежал на земле, прижимая руки к голове, а голову пытаясь втянуть в плечи. Рагнир удовлетворенно кивнул и, бросив напоследок: «Раб», ушел. Приятель поспешил следом. Охвен промолчал.

Пошатываясь, он поднялся, ощущая боль во всем своем избитом теле. Но как-то пожалеть себя не нашлось времени: подошли люди и жестами отправили его к огромной куче дров на заднем дворе. Вместе с безучастным ко всему мужчиной неопределенного возраста, сложения и национальности, рабом, по всей видимости, ему пришлось двуручной пилой пилить бревна на чурки. Работа была однообразная, поэтому, немного придя в себя после избиения, прекратив строить планы мести один краше другого, Охвен начал прислушиваться к словам, иногда раздающимся деловито снующими людьми окрест. Он понимал, что для побега — а эта идея ни на мгновение не покидала его голову — ему нужно знать куда бежать, как долго бежать, и когда это можно сделать. Необходим язык. Чтобы, общаясь, собрать сведения.

Дни потекли своей чередой, похожие друг на друга: с утра обязательная стычка с Рагниром и его приятелем Слаем, потом тяжелая работа, потом ночь в запертом на мощный засов сарае. Под кандалы на руках приходилось прокладывать тряпки, заматывая сами железки кожей: синяки от них не проходили и грозили превратиться в незаживающие язвы. Один из рабов поделился этим опытом, когда Охвен начал худо-хорошо вносить разнообразие в свое мычание, добавляя запомненные им слова. Вообще, местные рабы и вольные работники, трудившиеся на Рагнира — старшего, относились к Охвену с уважением, хотя в друзья никто не набивался. Это было для него странно: никто его не знал, он здесь относительно недавно, стало быть, об уважении не могло пока быть и речи. Позднее, когда Охвен научился понимать не только слова, но и некоторые условности и намеки, все встало на свои места.

При самой первой встрече с Рагниром — младшим, Охвен воплотил в дело мечты многих на этом хуторе: дал достойный отпор самому противному из хозяев. Действительно, тот никогда не упускал случая, чтобы отвесить увесистый пинок, выбить тарелку с едой из рук или просто обозвать подвернувшегося ему невольника или бедняка. А Охвен, в довершение ко всему, назвал еще викинга позорным словом «раб». Теперь Рагнир гораздо меньше лютовал, предпочитая срывать свою злость на одном человеке — кареле.

И совсем скоро Охвен понял, что нужно что-то предпринимать. Терпеть побои было не то, что унизительно и неприятно, а, в целом, очень вредно для здоровья. Можно было ненароком получить такую травму, которая была бы несовместима с его планом убежать отсюда. Увечного, хромого или однорукого всегда легче изловить, нежели уверенного в своих физических возможностях человека. В своих мечтах Охвен покидал это негостеприимное место хорошо одетым, прекрасно вооруженным и обладающим приличным запасом еды. Правда, пока не совсем было ясно, каким образом ему удастся снарядиться должным образом, разделяя рабскую долю.

Несмотря на то, что получая раз в неделю большую кадушку с горячей водой в свой сарай, он старательно умывался, натираясь изготовленной мочалкой из лыка, и застирывая с мелким песком свою одежду, последняя приходила в негодность. Особенно тяжело обстояло дело с обувью. Если так дело пойдет дальше, то на момент побега он будет гол, что, безусловно, облегчит бег по кустам и воде, но доставит определенные трудности в попытках не замерзнуть, а потом, предстать в таком виде перед людьми — засмеют!

Но сначала надо было разобраться с Рагниром. Охвен понимал, что чем больше он будет сопротивляться ему — тем больше тот будет свирепеть и рано или поздно, увлекшись, забьет его до смерти. Поэтому, представая перед развлекающимися викингами, каждый раз Охвен пытался запомнить те движения, которыми пользовались лучше обученные военному ремеслу датчане. Оставаясь один в своем тюремном сарае, он старался повторять их, имитируя оружие в своих руках. Каждый поединок, даже если карелу давали для обороны деревянный меч, жердь или щит заканчивался одинаково: Охвен лежал на земле, размазывая кровь по лицу, а Рагнир, гордо удаляясь вместе со Слаем, бросал слово «раб». В этот момент карел старался поймать взгляд победителя, чтобы на долю мгновения тому улыбнуться. Так он надеялся, что викинг не будет считать себя героем. Охвен больше не повторял те слова, что он произнес при первой их встрече, но рассчитывал, что каждая его вымученная улыбка будет напоминать датчанину, что «Охвен — не раб, а Рагнир — не хозяин».