Окаянь 2

Зотагин вгляделся в предрассветную мглу. Стволы деревьев смутно проступали из темноты, но птиц пока не было слышно. Оглянулся на спящих товарищей: может, будить пора? Решил, что рано. Пусть отдохнут как следует. Подбросил в затухающий костёр очередную порцию веток и снова погрузился в воспоминания.

Магистральный тягач отец купил после смерти жены. До этого он работал водителем на железнодорожной станции. Развозил мелкие грузы на китайской полуторке. Чтобы собрать на подержанного американца нужную сумму, продали бабушкин дом на Озёрной, а сама она перебралась к ним в пятистенок на Увальной улице. Деда к тому времени уже не было. Как ушёл добровольцем на фронт во время очередного Сибирско-кайсацкого конфликта, так и не вернулся. Вместе с похоронкой прислали два серебряных Георгия. Их тоже продали через маркетплейс какому-то коллекционеру. Собирали деньги откуда только можно. От предложенного Уссурийским банком кредита отец отказался. Не захотел оставлять сыну свои долги. Основная же часть суммы для покупки осталась от мамы. Вернее от страховки, выплаченной после её смерти правлением ресторана «Токио» и перечисленных на их счёт денег влиятельным бизнесменом с острова Русский, благодаря ей избежавшего в том ресторане печальной участи. Отец о том случае никогда не рассказывал, да и заглядывал он теперь домой редко. Всё время был на трассе. Мотал на кардан километры по всей Сибири. Поэтому подробности смерти матери Зотагин узнал от бабушки, когда та решила, что мальчишка достаточно подрос и ему можно сказать, как было дело.

А случилось тогда вот что. Мама маленького Саши работала официанткой в ресторане «Токио», расположенном в Уссурийске на пересечении улиц, не так давно переименованных в честь героев когда-то гремевшей в этих местах Гражданской войны атамана Григория Семёнова и председателя Временного Приамурского правительства Спиридона Меркулова. Ресторан на всё Приморье славился своей японской кухней. Особой популярностью здесь пользовался деликатес из фуги. Им в и решил в тот день полакомиться заезжий гость. Заказ внесли торжественно, под грохот японских барабанов со сцены. Удобнее ухватив палочки, бизнесмен потянулся было к блюду, но стоящий за его спиной телохранитель склонился и что-то прошептал ему на ухо. Бизнесмен на мгновение задумался, согласно кивнул и поманил пальцем метрдотеля. Тот его выслушал и в нарушение принятых правил – чего не сделаешь, лишь бы угодить гостю! – приказал официантке продегустировать принесённую еду. Обслуживала в тот день столик заезжего бизнесмена Светлана Зотагина. После дегустации она прожила не больше трёх минут. Позднее состоялся суд, ожидаемо признавший виновным в случившемся повара. Его лишили лицензии и на несколько лет увезли косить тайгу. Юристы настоятельно не рекомендовали родственникам погибшей возбуждать иск против владельца ресторана и посоветовали урегулировать проблему согласием сторон, пообещав выплату солидной страховки. Скрепя сердце, отец с бабушкой предложение приняли, догадываясь, что в противном случае вообще останутся ни с чем. На деле страховка оказалась не такой уж и солидной. Бизнесмен тот тоже оказался жадным.

— Бог им судья, — закончила рассказ бабушка. — Он всем воздаст там по заслугам. Да ты, поди, уж и не помнишь мамку-то… — она взглянула на внука и скорбно поджала сухие губы.

— Ага, — невпопад согласился тот. — Я пойду, ба, а то ребята ждут!

Не то чтобы он не помнил маму. Просто давно свыкся с тем, что её у него нет. Боль потери лишь изредка напоминала о себе уколами обиды. Ведь в детстве вокруг столько интересного и рядом столько друзей, а с ними хоть на озеро, хоть на речку, хоть в лес. В городах кто-то, может, и сидел сутками у компьютеров, а им некогда было в игрушки играть. Больше родителям помогали. Зотагин улыбнулся, вспомнив, как их компания рано утром выходила в лес за грибами и с полными корзинами возвращалась домой уже к обеду, успевая искупаться в речке Супутинке, которую все привычно называли по-старому, Комаровкой. Речку переименовали вместе с посёлком, когда длань исторической справедливости, спустя столько лет, дотянулась, наконец, и до их населённого пункта. Зотагину почему-то запомнилась именно эта напыщенная фраза, сказанная заведующим местного Дома культуры на открытии памятника генералу Хорвату. Памятник поставили на центральной площади перед зданием поселковой администрации. Мальчишкам он сразу понравился. Из-за паровоза, выгравированного золотом на чёрном гранитном постаменте. Хотя поясной бюст самого генерала тоже был ничего. Даже в бронзе он казался суровым. Высокий лоб генерала переходил в обширную лысину, окладистая борода соревновалась пышностью с бахромой эполет, а грудь украшала целая россыпь медалей и звёзд. Здесь, на Дальнем Востоке, он был когда-то Верховным Уполномоченным при Всесибирском Правительстве, потому и памятник поставили, и посёлок в честь него переименовали. Из Баневурово в Хорватово. А паровоз на постаменте изобразили потому что он ещё и КВЖД управлял. Китайско-Восточной железной дорогой. Так было на памятнике написано. Ивин тоже об этом рассказывал. В конце каждого учебного года он посвящал генералу целый урок.

Костёр стрельнул угольком на куртку Зотагина. Он сбил уголёк ладонью, пока тот не прожёг ткань, поворошил палкой костёр и подбросил в него ещё веток.

Ивин. Семён Семёнович. Учитель истории и директор их семилетней школы. Кряжистый с мясистым носом и плотно прижатыми к лысому, как бильярдный шар, черепу ушами, Ивин почему-то всегда имел при себе трость, хотя хромоты за ним не замечалось, а папиросу вынимал изо рта лишь на время урока. Многим, не только Зотагину, он запомнился своей нелюбовью к нестриженным мальчишеским головам. Мог просто зайти в класс посреди любого урока и проверить у мальчишек длину волос. Всех, у кого она его не устраивала, прямо с урока отправлял в парикмахерскую. Там уже знали, как стричь, если пацан, садясь в кресло, мстительно улыбался и просил мастера: “Под иву!”

Вспомнив это, Зотагин не сдержался и громко фыркнул.

— Почему не разбудил до сих пор? — к костру из-под полога ветвей выполз Жагрин. Выпрямился и, щурясь со сна, огляделся.

— Рано ещё, Иваныч.

— Рано никогда не бывает. Бывает поздно. — сказал бригадир. Недовольно кривясь, потёр подбородок с отросшей за последние сутки щетиной. — Эй, сони, подъём! — крикнул он остальным. — Пять минут оправиться, привести себя в порядок – и выходим!

— Жрать хочется, как из пулемёта, ёжики колючие, — подсел к костру сонный Тихон. — Надо было тебе, Паш, вчера побольше зайцев настрелять. А ты чего лыбишься? — спросил он Зотагина.

— Все мы сейчас колючие. Как твои ёжики, — ответил тот.

— Побриться не мешало бы, — согласился Дзьонь. — И поесть. Жалко не догадались вчера хоть что-то на утро оставить.

— В плену накормят, — хмуро пообещал Жагрин.

— В каком ещё плену, Иваныч? — возмутился Зотагин. Он оглядел товарищей, надеясь на поддержку. Те тоже, ничего не понимая, молча смотрели на бригадира. Ждали, что он ответит Зотагину.

— А ты, Саша, ту дуру с тремя турецкими пыкалками захватить решил, да? — с жалостью уставился на него Жагрин. — Тогда флаг тебе в руки и хрен в зубы вместо дудки! А мы издали посмотрим на твоё геройское самоубийство. Или ты впрямь думаешь, что там сразу от страха обосрутся, едва увидят твою небритую рожу? Значит, так, — приказал Жагрин. — Чтобы никаких у меня подозрительных движений, которые оттуда могут истолковать, как угрозу! Прилетит – хоронить от вас будет нечего. Все всё поняли? Больше повторять не буду.

— Понятно, чего уж там, — согласился Дзьонь.

— Снова, значит, в плен, — вздохнул Тихон. — Привыкать начинаем, ёжики колючие.

Насколько прав был бригадир, Зотагин признал, когда увидел тот корабль своими глазами. До его стоянки они добрались ближе к обеду. Тяжело идти было только с самого начала. Через несколько километров чащоба сменилась редколесьем с обширными полянами, где сквозь прибитую зимними холодами прошлогоднюю траву активно пробивалась молодая поросль. Солнце пригревало, и в куртках становилось жарко. Снимать их не спешили, просто расстегнули. Сквозь птичий гомон всё чаще слышались жалобные крики чаек, да и сами они стали чаще появляться над головой. Это означало, что побережье совсем близко. И в самом деле, сначала они увидели за деревьями ослепительный блеск воды, а вскоре и сами вышли к берегу. Здесь он был сравнительно отлогим из-за давнего оползня, зато дальше опять нависал над водой крутым обрывом. Корабль стоял на мелководье в акватории небольшой бухты, образованной естественным изгибом берега. С открытой стороны бухту защищал каменный клык торчащей из воды одинокой скалы. Возле неё с громкими криками роились стаи птиц. Видимо, там у них было гнездовье.

— Удачно вышли, — осмотрелся Жагрин. — Не придётся больше по кручам лазить.

Корабль у берега своими очертаниями и впрямь, как заметил тогда Илья, напоминал большой понтон. Зотагин видел такие, когда ему однажды пришлось переезжать реку с разрушенным половодьем мостом. Армейцы соорудили через неё временную переправу из похожих железных лаптей. Правда, те были намного меньше и без надстроек. Здесь же по центру высилась башенка с ажурной мачтой, а на корме, три здоровенных винта, спрятанных в кольцевые насадки. На крайней был нарисован белый квадрат, из угла в угол перечёркнутый синим крестом. Две крохотные пушечки в носовой части корабля, особого впечатления на Зотагина не произвели. Он ожидал чего-то большего. На сером борту под рубкой виднелись крупные цифры 957, а на самой рубке, накладными буквами помельче читалось название корабля: «Сергей Осипов».

— Нас заметили, — предупредил Дзьонь.

Действительно, одна из пушек на баке корабля развернулась в их сторону.

— Вот и хорошо, что заметили. — ответил Жагрин. — Пойдём сдаваться, — он протянул свой карабин Дзьоню. — Ты, Паша, на всякий случай припрячь пока всю нашу артиллерию где-нибудь под приметным кустиком. Кто знает, как дальше дело обернётся.

Глава 10

10.

— Смирно! Товарищ капитан первого ранга, задержанные в составе четырёх человек доставлены! Аппаратура для фиксации их показаний к работе готова! — мичман, шагнул навстречу вошедшему в отсек невысокому, склонному к полноте человеку лет сорока в тёмно-синей куртке на молнии и тремя большими золотистыми звёздочками на погонах. Нашивка над левым нагрудным карманом куртки сообщала, что перед ними командир корабля.

Вооружённые короткими автоматами, больше похожими на пистолеты-переростки, матросы – один у двери, другой поодаль, возле переборки– во время доклада вытянулись по стойке «смирно». Жагрин тоже встал со скамьи, чётким кивком поприветствовав вошедшего. Глядя на него, вразнобой поднялись и остальные.

— Вольно! — оглядел всех командир, зацепив понимающим взглядом Жагрина. По выправке догадался, что тот тоже из армейских.

— Вольно! — продублировал команду мичман.

— Присаживайтесь, товарищи, — разрешил капитан и первым уселся за лёгкий откидной столик напротив металлической лавки вдоль борта, где сейчас расположился Жагрин со своими спутниками.

Зотагину досталось место рядом с бригадиром. Спина упиралась в закруглённый угол внутренней обшивки борта с утопленным в неё иллюминатором. Он обернулся, но ничего, кроме играющей солнечными бликами воды сквозь стекло не увидел. Это не ускользнуло от капитана.

— Кого-то ждёте? — словно бы невзначай поинтересовался он у Зотагина. — Нет? Тогда постарайтесь не отвлекаться. Разговор предстоит серьёзный. И, очень надеюсь, продуктивный для обеих сторон. Готовы записывать, Виталий Борисович? — спросил он у мичмана.