Окаянные

— Сядь, Клим! — рубанул рукой Коба по воздуху, словно лихой казак шашкой голову врагу снёс; Ворошилов так и рухнул на стул, побледнев.

— Я вот попросил товарища Дзержинского в Питер съездить, — уже спокойно заговорил Коба. — Убедиться, что там при нашем, закусившем удила, воинствующим марксисте Грише Зиновьеве чекисты поделывают? Бдят надвигающуюся угрозу или дремлют, как некоторые в столице. Феликс, уезжая, меня просветил, кто и где ножи точат в спину истинным коммунистам. Вот и решили мы начинать с Питера.

За столом переглянулись. Калинин в бородку чесаться полез, у Микояна торчком маячившие уши, словно подросли мигом, Рыков, мрачнея, зачернел ещё более лицом, Молотов заёрзал на стуле так, что тот заскрипел, предупреждая, не железный, мол, не в пример придавившего его зада мудрого партийца.

— Товарищ Мессинг [112] , — продолжил тихо Коба, — наш человек в Питере, конечно, крепкий орешек, из рабочего класса, слесарь, и хоть в типографии потом у большевиков умишка набрался, хлебнул подпольной и тюремной бытовухи, но противопоставит ли матёрому трибунному затейнику? Тот переорёт и переиграет любого. Гришка, он же лозунги нашего Ильича выщёлкивает из его сочинений, перекраивает, переиначивает на свой лад, как ему вздумается, и ими же нас стегает! Так, товарищ Молотошвили [113] ? Или я не прав? Ты наш идеологический стратег. К тому же питерских изучил как свои пять пальцев. В редакции "Правды" состоял, там был депутатом и членом исполкома Петроградского совета, на памятном заседании летом семнадцатого, никогда не забуду, ты первым высказался за вооружённое восстание.

112

С. А. Мессинг (1890–1937) — один из руководителей органов ВЧК-ОГПУ, в 1921–1929 гг. — председатель Петро ЧК-ПП ОГПУ по Ленинградскому округу, 2-й заместитель председателя ОГПУ СССР в 1929–1931 гг., расстрелян в "особом порядке" 02.09.1937 г. на полигоне "Коммунарка", реабилитирован.

113

Так иногда по-свойски Сталин среди своих называл В. Молотова (Ф. Чуев. Сто сорок бесед с Молотовым. М.: Терра, 1991).

— Думаю, достаточно перечислений, — боднул огромной головой воздух покрасневший Молотов. — Спасибо, что не напомнил всем, как я там из Скрябина в Молотова обратился, — и хмыкнул неожиданно для всех, изобразив подобие улыбки.

— А что? И правильно! — тут же захохотал Ворошилов. — Кто там Скрябина знал? Вот Молотов — это да! Вдарить так вдарить по врагу молотом! Звучит!..

— Оппозицию мечтает возглавить Григорий Зиновьев, — перебивая неуёмного весельчака, сверкнул глазами Молотов. — Причём замыслы его глубоки и необъятны. Замахивается на всю страну. Собирает вокруг себя всех питерских политических отщепенцев.

— Только ли питерских? Заблуждаешься, Вячеслав Михайлович, — тут же строго поправил его Коба. — Пройдоха Зиновьев мутит и крутит партийной массой, словно ковёрный в цирке! И никакой ответственности не понёс, хотя такой же член Политбюро, как и мы с тобой! Знаете, что он ещё заколовертил? Года не прошло, как в бонапартистских замыслах он обвинял Троцкого, организовал единодушное, как расписывали в газетках, осуждение в рабочих массах, а что теперь творит этот иуда? Мессинг доложил, а Феликс убедился, что бюрократический аппарат Зиновьева таким же образом организует оппозицию против меня, товарища Сталина, Генерального секретаря партии и против большинства членов ЦК! Теперь уже с примкнувшим к нему Каменевым, которого ещё Ильич перед революцией справедливо назвал за хамелеонство и предательство политической проституткой, обвиняет в бонапартистских замыслах, то есть в диктаторских методах руководства, в узурпаторстве властью! Каково, уважаемые члены Политбюро и кандидаты?

Сказано это было Генеральным не без яркого сарказма, и уважаемые члены, не подымая голов, зорко подглядывали друг за другом, чтобы один не опередил другого с ответом. Однако снова первым заговорил сам Коба. Чуть прихрамывая, он вышел из-за стола, захватив единственный уцелевший лист, у окна задымил трубку и, словно передохнув после нескольких глубоких и жадных затяжек, поднёс лист к глазам, но читать не торопился, а обернулся к следившим за ним слушателям.

— Кто же из нас действительно заслуживает звания этого говнюка — партийного бонапартиста? — Голос Кобы позванивал, словно невидимый кузнец простукивал раскалённый металл. — Я оглашаю повестку дня предстоящего заседания нашего Политбюро. Какими вопросами для рассмотрения напичкана она? Не затрудняйтесь гаданием. Троцкий, Троцкий и только Троцкий здесь со своими военспецами. Он просит, он убеждает, он требует, наконец, от нас денег. Оказывается, у нашего Главвоенмора в них острая нужда возникла. Оказывается, армию следует срочно перевооружить, обуть и одеть и также увеличить жалованье руководству и, конечно, военспецам, которых очень любит и ублажает Главво-енмор. Обнищали красные военспецы, отощали так, что в дверь кабинета своего начальника с трудом протискиваются. Так, товарищ Ворошилов? Или я не прав?

Микоян, едва сдерживавшийся всё это время, всё же громко хмыкнул, ткнув в бок Рыкова. Тот сердито сдвинул брови:

— И у меня в Совнаркоме заявлений подобного рода полно, прямо в банк или в наркомат финансов превратили правительство! Есть утверждённый план, бюджет, наконец! Откуда взять деньги?

— Вот!.. — выдохнул облачко дыма Коба, словно подавая сигнал. — Кто же из нас вооружаться собрался? И что задумал этот бонапартист без подштанников?

— Поговорим на Политбюро… — затянул Калинин, хитро подмигнув Молотову.

Тот ничего не ответил, боднул головой воздух, получилось это у него на этот раз не так многозначительно, скорее по привычке.

— Поздно не будет? — цыкнув сквозь губы, буркнул Коба, всё это время оставаясь с каменным лицом и снизив звук голоса, отчего собравшиеся прижимали головы пониже к столу, чтобы не пропустить ни единого слова Генерального.

Обстановка явно накалялась.

— Вы здесь все мудрые люди. Знал, кого собирал. Надёжные. Не раз мною проверены, — продолжил Коба. — Помните, там, на будущем заседании Политбюро, хватит ли нас?.. Присоединятся ли к нашим голосам остальные? В некоторых я уже сомневаюсь, а кто будет против, — могу назвать сразу. Соберётся народ разный. На бумажках наштампованы грифы "секретно" и "особо секретно", но что в них, известно давно многим, у многих в руках побывали эти бумаги, прежде чем добрались до моего Секретариата. Кстати! — вдруг повысил голос Коба. — Кто отвечает у нас за эту секретность? Кто знает? Скажите? Я, например, не знаю, чтоб у нас был такой человек! Спросите у моего Назаретяна, и тот не сможет назвать. Кому нужна, а может, выгодна такая секретность, о которой посторонние узнают раньше членов Политбюро?

— Китайцы изобрели, — буркнул Молотов. — Но думали они о другом.

— Шутишь, Вячеслав? Китайцы — это порох, бомбы, шёлк, китайская стена. — Коба багровел на глазах. — Мне не до шуток!

— Был у них один такой Шень Бух или Бухай, его и считают основателем этой концепции.

— Основателем чего?

— Концепции умного правителя, которая учит императора вести себя загадочно, таинственно и тем самым вводить в заблуждение врагов. Обманывать их.

— Не пойму я тебя.

— Что ж тут непонятного? Например, быть больным, а выглядеть здоровым и могучим. Чтобы победить обманутого врага. Рассказывать одно, а поступать себе во благо.

— Ты намекаешь, что наша секретность нам же боком и оборачивается?

— Выходит.

— Я вечером руководству ОГПУ, оставшемуся без Дзержинского, встречу назначил. — Коба подёргал усы. — Вот мы поговорим и про эту нашу секретность наоборот. Далеко зашли все эти штучки. Порядок надо наводить.

— В состоянии нашей секретности, стало быть, убедились, Иосиф Виссарионович, поэтому, думаю, будет правильным, — Молотов всё же поднялся со стула, — рассмотрение вопросов, поставленных Троцким, проводить закрытым заседанием, то есть не приглашая военспецов и представителей наркомата, ограничившись лишь докладом Троцкого. Если он поймёт, но всё же отважится, заявится один. А с одним как-нибудь управимся. В этом и будет наша концепция умных.

— Он, чую, готовится серьёзно, — буркнул Коба.

— Надорвётся! — выскочил ёрзавший на стуле от нетерпения Ворошилов. — Я тоже с военными перекалякаю. К себе приглашу некоторых. Вспомним старое, то да сё, я и… Есть ещё порох в пороховницах!

— Давно надо было, — осёк его Коба. — У тебя что-то с запозданием пушки палить начинают.

— Так развернуться негде, — нашёлся не смутившийся Ворошилов, но сник, прячась за широкую спину Молотова.

— Значит, все вопросы Троцкого заворачиваем пока на доработку? — тем же жёстким взглядом ожёг Коба и остальных.

— Без указания сроков, — высунулся Микоян с ядовитой ухмылкой.

— Естественно, — подал голос Молотов. — Серьёзные вопросы требуют серьёзной ревизии.

— И тщательной проверки, — тут же добавил Микоян. — Для этого комиссия потребуется. Её необходимо организовать из сведущих и мудрых коммунистов. Старые большевики — наши верные помощники. Лучших не найти.

— А Подвойский их и возглавит. Зимний дворец брал старик. От него толк будет и авторитет великий. — Ворошилов аж засветился весь. — Лучшего председателя комиссии не найти.