Океан безмолвия

— Твоей сестре восемнадцать лет. Она, если захочет, может не только душ здесь принимать.

— По уровню эмоционального развития ей пятнадцать. — Он останавливает на мне свой взгляд. Не такую беседу я мечтал вести сегодня вечером. Даже не знаю, что на это сказать.

— То есть, по-твоему, она недоразвитая? — Это единственное, что приходит мне на ум. Впрочем, я и сам не могу решить, какую сторону принять. Порой Настя мне кажется старше всех, кого я знаю; в другие дни она ведет себя, как маленькая девочка.

— Я просто хочу сказать, что у нее есть некоторые трудности. — Парень тяжело вздыхает. Вид у него усталый, как будто ему приходилось говорить это тысячу раз и у него нет никакого желания еще раз повторяться здесь.

— А я не согласен. — Согласен. Просто не пойму, какое сейчас это имеет значение.

— Я знаю свою сестру.

— И я знаю твою сестру. — Знаю только то, что она мне рассказывает. Мелкие подробности, отдельные фрагменты своей жизни — в те дни, когда находится в особенно благодушном настроении или просто беспечна.

— Ты вообще знал, что у нее сегодня день рождения? — спрашивает парень. Я не отвечаю. — Не думаю. Как и то, что у нее есть брат, — судя по тому, какое у тебя было лицо несколько минут назад. Ты хоть задумывался о том, чего еще ты не знаешь? — Постоянно об этом думаю. — У нее своих проблем хватает, и лишние ей ни к чему. Оставь ее в покое.

Я не в восторге от того, что меня определили в категорию проблем.

— Если хочешь мне что-то сообщить, говори. Нет — вали из моего дома. Я не намерен жрать твою снисходительность.

Парень молчит. Не станет ее предавать. И, сколь бы мне ни хотелось знать, какого черта тут происходит, я уважаю его за это. Но не позволю выставлять меня негодяем. Мне хочется симпатизировать ему, но он начинает меня бесить.

— Любишь пользоваться слабостями запутавшихся девушек? Это твое хобби?

— А твое какое? Беспочвенные обвинения и запугивание?

Вода перестает шуметь, и я готов броситься в коридор, чтобы перехватить Настю до того, как она выйдет из ванной, но дверь отворяется прежде, чем я успеваю туда добежать. У меня даже не было возможности оставить ей сухую смену одежды. Она появляется из коридора, мокрая, обернутая в полотенце, и вся кровь отливает от моего мозга, а мой тупой член дергается, потому что это естественная реакция, когда видишь прекрасных, мокрых, обернутых в полотенца девушек, выходящих из твоего душа. Жаль, что я не могу насладиться столь восхитительным зрелищем, ведь… ну в самом же деле! Но сейчас не время, и, к счастью, мой член тоже сообразил, что рядом со мной стоит крайне рассерженный гость, и успокоился.

Настя открывает рот, собираясь что-то сказать, но видит брата и проглатывает слова. Не знаю, кто шире вытаращил глаза. Они вдвоем будто ведут между собой немой разговор. Не могу сказать, напугана она или пристыжена, но в присутствии брата выглядит более юной. Свистит чайник, а мы все настолько напряжены, что чуть не намочили штаны. Кроме Насти — потому что в данный момент никаких штанов на ней нет. Я перевожу взгляд с нее на ее брата и в итоге обращаюсь к ней:

— У нас гости, Солнышко. Кому налить чаю?

В конце концов ее брат понимает, что она не пойдет с ним, и уходит один. Интересно, сильно ей за это достанется? Я давно уже ни перед кем не отчитываюсь, для меня это не проблема, но у нее-то семья есть, и мне невдомек, как ей удастся избежать наказания за то, что она не явилась ночевать домой, пусть ей уже и восемнадцать. Однажды она проговорилась, что родители опасаются ее наказывать, но в подробности не вдавалась. Может, они тоже ее боятся? Она почти все время в моем гараже, но как объясняет это родителям, я не знаю. Если прежде они не думали, что мы трахаемся, то теперь-то уж наверняка в этом уверены.

— На диване ты спать не будешь, — говорю я, когда она достает из бельевого шкафа подушку и одеяло, которыми уже пользовалась.

— Ладно. Извини. — Она кладет их на место и оглядывается, ища свои ключи.

— Я тебя не прогоняю.

— Но ты же сказал…

— Я просто имел в виду, что на диване спать неудобно. Ложись на мою кровать. А на диване я посплю.

— Я не стану занимать твою кровать. Мне и на диване хорошо. Я уже спала на нем.

— И потому знаешь, что на нем неудобно.

— Это лучше, чем возвращаться к Марго и быть одной. Я не хочу лишать тебя кровати. — Она садится на диван, тиская на коленях подушку.

— Тогда спи со мной.

— Что? — Она вытаращила глаза, и я смеюсь.

— Не в том смысле. Просто спи. Кровать огромная — ты даже не заметишь, что я там.

— Сомневаюсь. — Она оглядывается, словно пытаясь что-то понять. — Как получилось, что у тебя в доме всего одна кровать?

— В комнате Аманды есть односпальная кровать, но ее уже не найти. Она погребена под грудой всякого хлама, который я начал складывать туда. От той, что стояла в моей прежней комнате, пришлось избавиться, когда для деда привезли больничную койку. Так что теперь у меня осталась всего одна большая кровать в родительской спальне. — Солнышко не смотрит на меня, но не от смущения, а потому что, похоже, мое объяснение ее удовлетворило.

— Неужели там так плохо? — Она направляется к комнате Аманды. Дверь туда всегда закрыта, и она никогда не была там раньше, но сейчас заходит.

Ступает на лежащий на полу ковер. Его еще видно, а вот пустого места, по которому можно ходить, почти нет. На кровати — коробки и груды сложенной старой одежды. Тут и там — пара предметов мебели моей работы, которой я недоволен. Их бы следовало оставить в гараже, но там мне пространство нужнее, чем здесь.

— Ладно, спать здесь действительно негде, — смеется она, потом прищуривается. В глазах любопытство, и я смотрю, на что направлен ее взгляд. — У тебя пианино, — тихо произносит она, подходя к инструменту. — Откуда?

— Аманда брала уроки. Я музыкой никогда не занимался. Затащил его сюда года два назад, когда понадобилось освободить место в гостиной для одного из столов.

Солнышко проводит пальцами по клавишам — каким-то воздушным движением, будто и вовсе их не касается. С благоговением.

— Ты играешь? — спрашиваю я, потому что она никогда об этом не упоминала.

— Нет, — отвечает она, не сразу поворачиваясь ко мне, потому что все еще смотрит на клавиши. — Совсем.

Позже мы вместе забираемся в мою кровать, и становится ясно — дело не в размере матраса. Я не идиот и понимаю, что это чудовищно неудачная идея, и ее последствия очевидны. Но Настя права. Мне просто нравится, что я не один. А диван чертовски неудобный.

— Это только из-за меня или тебе действительно непривычно? — наконец спрашивает она через двадцать минут неловкого молчания. Потому что мы оба не спим.

— Не только из-за тебя, — отвечаю я.

— Хочешь, чтоб я ушла?

— Нет. — Мне даже не нужно ничего с ней делать. Не то чтобы я не хочу. Напротив, мне хочется прикоснуться к ней — пожалуй, сильнее, чем следует. Мне просто нравится, что она рядом.

Она находит мою руку, касается ее чуть ниже плеча. Настины пальцы скользят вниз, достигают моей ладони. Точно так же чуть раньше она касалась клавиатуры. Ее пальцы будто проторили тропинку на моей руке. На меня нисходит покой, которого еще мгновение назад я не чувствовал. Потом, не говоря ни слова, она сворачивается клубочком рядом со мной, и так мы засыпаем. Ее рука в моей руке. Вместе.