Океан сказаний (сборник)
Шрифт:
В великом изумлении и радости обнял Мриганкадатта склонившегося перед ним верного министра и спросил: «Поведай мне, друг, что все это значит?» И тогда вот что рассказал обрадованный Бхимапаракрама: «Выслушай, божественный, поведаю я тебе обо всем, что со мной случилось с самого начала. Когда унесло меня от повелителя силой проклятия нага, скитаясь по лесу, дошел я до одного дерева шалмали и увидел на нем изображение Ганеши. Поклонился я ему и сел под тем деревом отдохнуть. Стал я размышлять: «Проклятие всему, что из-за меня приключилось после того, как рассказал я повелителю о ночной встрече с Веталой. Так расстанусь же я здесь со своей грешной душой». И, придя к такому решению, остался я сидеть перед изображением Божества и не принимал никакой пищи.
Прошло несколько дней. Но вот как-то проходил мимо этого дерева дряхлый
Жил в городе Кошала раджа Вималахари, и был у того раджи сын по имени Камалакара, столь доблестный, красивый и щедрый, что, казалось, создал его творец, желая посрамить Бога войны Сканду, Бога любви Кандарпу и волшебное дерево кальпа, выполняющее любые желания. Однажды пришел странствующий поэт к этому царевичу, достойному того, чтобы восхваляли его поэты по всем странам света, — а этого поэта царевич знал раньше, — и прочел ему такой стих:
Какой страсти может достичь Хансавали, Если недосягаем для нее Камалакара, Воспеваемый радостно щебечущими Брахманками, усевшимися на лотосе?Когда же он прочел этот стих несколько раз и Камалакара спросил, что это значит, поэт, имя которого было Маноратхасиддхи, ответил так: «Скитаясь по земле, божественный, достиг я славного города Видиша, подобного саду небесному, где развлекается сама Богиня счастья, а в том городе правит царь Мегхамалин. Остановился я там в доме учителя пения Дардураки. Однажды сообщил он мне в разговоре: «Завтра будет здесь перед царем показан царевной Хансавали новый танец». Из любопытства на другой день пошел я с ним в царский дворец, вошел в театр и увидел ее, царевну Хансавали, танцующую перед отцом под звуки барабана, — она, с тонкой талией, была подобна колеблемой ветром юности лиане, опутавшей дерево Смары, и руки ее, увешанные драгоценностями, были словно гибкие ветви, усеянные цветами. И подумал я: «Нет никого, достойного быть супругом газелеокой, кроме царевича Камалакары. Если она не сочетается с ним, то зачем берется Кама за тетиву своего лука, сплетенного из цветов?! Найду я способ соединить их!»
Досмотрев до конца танец, пошел я к дверям царского дворца и повесил кусок бумаги с надписью: «Да напишет на этом месте картину художник, если найдется здесь художник, равный мне!» Никем, однако, не была уничтожена эта надпись, а царь, узнав о ней, назначил мне расписать покои дочери. Тогда расписал я стену в покоях Хансавали, изобразив тебя, божественный Камалакара, окруженным министрами, а про себя так решил: «Если я прямо объявлю о своих мыслях, то подумают обо мне: «Вот плут-то!». Лучше будет, если я каким-нибудь другим способом дам царевне понять о них!» И, подумав так, уговорил я одного надежного друга, обладавшего приятной наружностью, прикинуться безумцем.
Вот идет он, мнимый безумный, поет и пританцовывает. Заметили его царские слуги и привели к себе, чтобы позабавиться. А потом заметила его Хансавали и взяла в свои покои, и он, увидав расписанную стену, вознес тебе хвалу: «О, благодарение судьбе, вот Камалакара, обладатель бесконечных достоинств, подобный Вишну, длань которого отмечена знаками лотоса и раковины, ласкаемому самой Богиней счастья» — и пел при этом, и приплясывал. Тогда, слыша и видя все это, спросила меня дочь раджи: «Что этот говорит и кого ты нарисовал?» И ей, так меня спрашивавшей, отвечал я: «Видно, безумец прежде видал изображенного мною, красавица, а изобразил я этого царевича потому, что уж очень он красив». Тут я ей и твои добродетели описал, и имя назвал. И выросло в сердце Хансавали юное древо страсти, политое живительной водой вспыхнувшей любви. Но явился раджа и, увидев безумца, приплясывающего перед картиной, и меня, пришел в гнев и выгнал нас.
С этого времени стала Хансавали
худеть и бледнеть, точно луна в темную половину месяца, и исхудала до того, что осталась от нее одна лишь красота. Под предлогом нездоровья укрылась она в храме Хари, истребителя грехов, и с позволения отца стала жить там в одиночестве и служить Божеству. От мыслей о тебе, почтенный, не могла она спать, и даже лунные ночи опаляли ее. И жила она, не замечая ни дня, ни ночи. Как-то зашел я в храм — заметила она меня, позвала и одарила одеждами и украшениями и сделала это с большим почтением. Когда же вышел я со всеми подарками из храма, увидел на кайме подаренной одежды вышитое то самое двустишие. Послушай его снова: Какой страсти может достичь Хансавали, Если недосягаем для нее Камалакара, Воспеваемый радостно щебечущими Брахманками, усевшимися на лотосе?Прочел я его и понял, что сердце девушки пришло к решению, и тогда поспешил я сюда и прочел тебе этот стих, а вот и одежда, на кайме которой он вышит».
Выслушав все, что рассказал ему поэт, и прочитав стих, обрадовался Камалакара и стал непрестанно думать о Хансавали, проникшей в его душу через уши и глаза. Стал он старательно размышлять, как бы ее добыть, да случилось так, что позвал его отец и сказал: «Ленивые цари, сынок, погибают подобно зачарованным змеям, а как погибшему воскреснуть?! Ты все еще не собрался на дела ратные, погружен в наслаждения. Так, пока жив я, попрощайся с негой и забудь про леность. Ты должен одержать победу над врагом моим, — повелителем ангов, — он уже покинул пределы своей страны и угрожает нам».
Обрадованный такой речью отца и жаждущий попасть в страну, где живет его возлюбленная, Камалакара молвил: «Так тому и быть!»
По отцовскому приказу выступил он с войском, от мощи которого содрогнулась земля и в страхе затрепетали сердца врагов. В несколько переходов достиг он армии повелителя ангов, вынудил того сразиться с ним и будто выпил все вражеское войско, подобно тому как пророк Агастйа выпил океан. Торжествующий, захватил доблестный Камалакара царя ангов живым. Одолев и смирив врага, отправил его Камалакара пленником к своему отцу, поручив надежному пратихаре, и наказал ему передать радже такие слова: «Теперь, батюшка, устремляюсь я отсюда на других врагов».
Затем, одного за другим смиряя своим войском царей, подошел Камалакара к городу Видише и, остановившись под его стенами, послал к Мегхамалину, отцу Хансавали, посла просить его отдать дочь в жены ему, Камалакаре. Мегхамалин же, узнав, что Камалакара пришел не со злым умыслом, а просить его дочь в жены, с радостью вышел к нему, принял, как гостя, и с почтением произнес: «Зачем ты изволил сам переносить все тяготы ради дела, которое можно было бы исполнить через посла? Желаю я этого брака, а по какой причине, слушай. Уже в детстве Хансавали стала великой почитательницей Несокрушимого. Видя, что нежна она, как цветок шириши, тревожила меня забота, кто будет для нее, наделенной таким качеством, достойным женихом. Но не видел я достойного жениха, и потому лишился я сна и случилась у меня страшная лихорадка. Измученный болезнью, чтобы умерить ее, молился я Вишну, о тревоге моей поведал я ему. Ночью снизошел на меня сон и явился мне Вишну и повелел: «Пусть дочь твоя, сынок, из-за которой случилась у тебя лихорадка, коснется твоего тела рукой от этого избавишься ты от хвори. От пламени поклонения мне, горящего в ее душе, рука твоей дочери стала такой святой, что одно ее прикосновение, без сомнения, укротит твою страшную лихорадку. И не тревожься о ее свадьбе — станет ей мужем царевич Камалакара. Но придется какое-то время дочери твоей претерпеть мучения».
Услыхал я сказанное Держащим лук и на исходе ночи проснулся. Исполнил я все, и прикосновение руки Хансавали избавило меня от лихорадки. Сам Бог предназначил вам быть мужем и женой, и отдаю я тебе Хансавали в жены». Затем назначил он день свадьбы. А потом уж вернулся к себе в столицу. Там он рассказал дочери обо всем, Хансавали же призвала самую близкую подругу по имени Канакаманджари и сказала ей: «Ступай и посмотри, тот ли это похитивший мое сердце царевич, что здесь нарисован. Не выдал бы меня отец за какого-нибудь другого, носящего то же имя, пришедшего сюда с войском, из страха, в качестве подарка».