Океан сказаний (сборник)

Услышав, что все с сыном благополучно, и преисполнившись решимости поскорей увидеть сына, пожелал царь Амарадатта немедля отправляться ему навстречу. Сел он с царицей на слона и с царями, ему подвластными, и с министрами, и с войском из слонов и всадников отправился в путь. Немного прошло дней, и ничто ему в пути не препятствовало — вскоре достиг царь лагеря сына в стране правителя шабаров. Узнав об этом, поспешил ему навстречу заждавшийся Мриганкадатта со всеми царями и друзьями. Только завидя отца, соскочил Мриганкадатта с коня и припал к стопам отца и матери, сошедших со слона. И вот уже обнял его отец: заполнило тело — руки, любовь — сердце, слезы — глаза. Обняла его и мать, долго тосковавшая в разлуке с ним и теперь снова и снова вглядывавшаяся в лицо сына — никак не могла она отпустить его от себя, словно страшась новой разлуки.

Склонились перед Амарадаттой и его супругой все «цари, друзья Мриганкадатты, имена которых он назвал отцу, а супруги с любовью приветствовали друзей своего единственного сына, не оставивших его в беде. Когда же вступил Амарадатта в столицу царя Майабату, увидел он и невестку свою, склонившуюся к его стопам. Приняв дары, царь с женой и невесткой вернулся к себе в лагерь, и там совершил трапезу вместе с сыном и со всеми царями, и счастливо провел тот день, наслаждаясь пением и танцами, — считал он, что достиг цели жизни благодаря тому, что сын его Мриганкадатта, будущий верховный повелитель царей, обрел такую славу.

В это время мудрый царь Кармасена посовещался со своим министром и отправил к Мриганкадатте посла, вот что поручив передать царевичу: «Раз, почтенный, не прибудешь ты в Удджайини, то посылаю я к тебе сына моего Сушену он, как положено, отдаст тебе в жены свою сестру Шашанкавати, так что будет свадьба совершена без нарушения обычая, о безупречный, если почитаешь ты нашу дружбу». Так было написано в послании, и так было велено послу передать царевичу на словах. И когда Мриганкадатта в отцовском шатре выслушал это послание, его отец сам дал ответ послу: «Кто еще, кроме царя Кармасены, может произнести такие прекрасные слова? Любит он нас и уважает и потому пусть присылает своего сына Сушену, а мы все сделаем, чтобы свадьба была, как положено». С этими словами, с таким ответным посланием отправил царь посла, как следует почтив его, а сам обратился к сыну и Шрутадхи, а также и ко всем царям: «Отправитесь вы теперь в Айодхйу — там достойнее будет отпраздновать свадьбу и принять Сушену! Пусть царь Майабату дождется здесь Сушену, а когда тот придет, пусть тоже поспешает с ним в Айодхйу! Мы же направимся туда пораньше, так как нужно как следует приготовиться к свадьбе». И все согласились с тем, что сказал царь.

На другой день все, добившиеся успеха, — великий царь Амарадатта вместе с царицей, Мриганкадаттой, Шашанкавати, царями, министрами и воинством, — оставив Майабату дожидаться Сушену, отправились в путь. И движение войска было подобно движению могучего и грозного океана, где сотнями волн вздымались бесчисленные ряды скакавших всадников, а несметные полчища пеших воинов двигались бесчисленными рядами, заполняя все страны света; и из-за гула идущего войска неслышными были какие-либо иные звуки. Тучи пыли были подняты войском, и Земля спутала день с ночью, а из-за того, что покрыта она была подобными грозовым тучам, яростно ревущими слонами, стала она сама похожей на небо. Так продвигаясь путем-дорогой, отец с сыном достигли дворца повелителя киратов Шактиракшиты. Остановились они там на один день отдохнуть, а Шактиракшита и отца, и сына, и всю их свиту, и всех их слуг одарил богатыми дарами — драгоценными камнями, золотом и одеждой — и угостил их. А затем они снова двинулись в путь и со временем достигли города Айодхйи. Вступили они в него словно в озеро, по которому точно от ветра ходили волны от развевающихся знамен и над которым летали красные гуси. Дворцы же, крыши которых были усеяны непередаваемой красоты горожанками, казалось, качались, будто расцветшие на нем лотосы, и глаза горожанок, жаждущих узреть царевича, возвращавшегося после долгого отсутствия, да еще с невестой, трепетали, будто белые лилии под порывами ветра. Приветствовали возвращающихся горожане, благословляли их обоих брахманы, воздавали им хвалу поэты, и пели славу странствующие певцы.

«Если б видели Океан и Химават дочь Кармасены, то перестал бы Океан гордиться своей дочерью Лакшми, а Химават — своей Гаури» — так восклицали люди, потрясенные совершенной красотой и прелестью Шашанкавати. И тогда рокочущие звуки благовестных карнаев огласили все страны света, словно оповещая царей о начале праздника, и город, охваченный восторгом, точно плясал, окутанный облаками шафрана, словно выражая его цветом силу своего чувства.

На другой день после того, как звездочеты определили благоприятный для свадьбы день, царь Амарадатта приготовил все нужное для нее и наполнил город всяческими драгоценностями, добытыми из разных стран, и стала Айодхйа подобна Алаке, столице Бога богатств Куберы. А вскоре радостно возвестил страж, стоявший у входа, о прибытии гонца от Майабату, и гонец тот сообщил Амарадатте: «Божественный, царевич Сушена и царь Майабату уже достигли пределов Айодхйи!» Услыхав такую весть, тотчас же послал Амарадатта своего полководца с войском навстречу царевичу Сушене, а вместе с ним поехал из Айодхйи и царевич Мриганкадатта, полный искренне дружеских чувств. Еще издали заметив друг друга, Сушена и Мриганкадатта спешились, бросились навстречу друг другу, и крепко обнялись, и осведомились друг у друга о здоровье, и, из любви друг к другу, встали они на одну колесницу и въехали в город, доставляя великий праздник очам горожанок.

Повидался Сушена с царем и был им весьма почтен, а потом пошел в покои к Шашанкавати, а она кинулась к нему и вся в слезах обняла брата, а потом они сели, и Сушена сказал сестре, мучимой стыдом: «Передает тебе батюшка ничего, мол, недостойного ты, доченька, не сделала. Стало мне теперь ведомо, что был царевич Мриганкадатта предречен тебе самой Амбикой в мужья, а высший долг для жен следовать своему мужу». И когда он сказал это, задумалась она, а потом молвила, потупясь, своему брату: «Вот и исполнилось предназначенное!» — и отбросила стыд. Тогда Сушена отвел ее к царю и в его присутствии передал Шашанкавати ее личные богатства — две тысячи нош золота да пять верблюдов, тяжело груженных драгоценными камнями и украшениями да золотой утварью, и сказал при этом: «Это то, что твое, а уж то, что батюшкой послано, то я в подходящее время возложу на свадебный алтарь». И после всего этого они совершили трапезу вместе с царем, и Мриганкадатта и все прочие радостно провели тот день.

А следующий день был как раз днем, предсказанным звездочетами. И когда занялся тот день, взволнованный Мриганкадатта совершил омовение и все прочее, что ему полагалось. Женщины же нарядили Шашанкавати только потому, что таков обычай, поскольку сама красота служила ей достаточным украшением. Затем вышли жених и невеста из покоев, где их убирали и наряжали, и, предводительствуемые Сушеной, взошли на алтарь, где уже горел огонь для жертвы. Взял царевич руку царевны, украшенную лотосом, который она держала, как Ачйута некогда взял руку Лакшми, и, когда обходили они огонь, то ли от зноя, то ли от дыма, хотя и не было никаких причин для огорчения, увлажнилось лицо Шашанкавати слезами. Были брошены в огонь пригоршни обжаренных зерен с пожеланием счастья, и были они подобны улыбкам Бога любви, радующегося успеху своих усилий. Как только первая пригоршня была брошена в огонь, Сушена отдал пять тысяч коней и сто слонов, двести нош золота и девяносто слоних, несущих на себе вьюки с украшениями, жемчугами, драгоценными камнями и нарядными одеждами. Со всякой следующей пригоршней брат невесты давал больше этого богатств, добытых завоеванием земли.

Когда же умолкли трубы радостного празднества, Мриганкадатта, счастливый тем, что свершилась свадьба, вошел с Шашанкавати в свой дворец, а отец его наградил, как полагалось по чину, слонами, конями, драгоценностями, украшениями, едой и питьем всех — от собравшихся у него царей, своего народа и горожан вплоть до попугаев и скворцов, живших во дворце. И до того простерлась его щедрость, что даже деревья, на ветви которых были привязаны одежды и повешены украшения, стали похожи на «пожелаи-дерево», по ошибке выросшее на земле.

После этого раджа Амарадатта с Мриганкадаттой и Шашанкавати, с царевичем Сушеной и с другими царями поели и провели остаток дня, наслаждаясь питьем и беседой, и, после того как все, насладившись представлениями, состоящими из танцев и музыки, отменно напившиеся и наевшиеся, разошлись по своим домам, Солнце, завершившее дневной путь и упившееся соком земли, удалилось в пещеру горы Заката, и Слава дня, заметив, что Солнце куда-то исчезло, словно воспылав новой страстью, с Сандхйей, девой сумерек, поспешила вслед за ним, словно распаленная ревностью, в колышущемся опояске из птиц. А затем, видя все это, явилась игривая Ночь в развевающемся наряде из тьмы, и лицо ее было полно любви, а мерцающие очи подобны звездам. Склон же горы Восхода посветлел, словно припорошенный свежим шафраном, и месяц, родной брат уголка глаза разгневанной красавицы, обратил своей серп в анк, занесенный над головой слона, и тот, подобный юному побегу лианы страсти, рассеял тьму и заставил лицо Востока улыбнуться.

Совершив все вечерние обряды, вошел ночью Мриганкадатта с обвенчанной Шашанкавати в опочивальню, украшенную драгоценным ложем, и сияние луноподобного лица его возлюбленной рассеяло ночной мрак и озарило украшенные картинами стены — и ненужным стало сияние драгоценных светильников. Опустился он с ней на ложе, и обнял возлюбленную, и в объятиях поцелуями и покусыванием ее нижней губки постепенно усыпил ее стыдливость. И меж тем как она только и могла прошептать: «Не надо, не надо!» — был снят драгоценный пояс с ее бедер. И царевич вкусил давно ожидавшееся им блаженство, истинное заклятие юной страсти, и насладился луноподобным лицом ее с полузакрытыми очами и разметавшимися локонами, а под конец тело ее, утомленное любовными ласками, расслабилось, и на нем почти не осталось следов умащений. И той любовной игрой словно была истреблена ночь, любовь же их возросла, умноженная желанием, порожденным блистательным праздником страсти.

Проснись, о юноша! Ведь миновала ночь, И дуновенье утреннего ветра колышет Возлюбленной твоей разметанные кудри. Проснись, проснись и отряхни истому страсти! Взгляни, сверкают дивным блеском Рожденные Утренней росою жемчуга, Просыпанные из ожерелья Ночью, Когда она за Месяцем спешила И впопыхах рванула ожерелье. Смотри! Иссиня-черная пчела, Упившись белых лотосов медвяным соком, Пока под лаской лунного сиянья Они открыты были, — теперь спешит от них — Они уже закрылись, и их померкла красота! — Так черная душа, ограбив дом, Спешит к другому поживиться. Открой же очи — сам Бог любви, Заметив, что Светоч дня свой палец положил На губы Ночи, спешит с ее чела Сорвать серп Месяца … И тьма Растаяла бесследно …