Океан

— Когда вышли?

— Двадцать второго августа.

Темнокожий мужчина с заостренным лицом, на котором выделялся огромный, похожий на картофелину нос, присвистнул от удивления:

— Они что, идут на веслах?

— Под парусами.

— Навскидку я не могу вспомнить ни одной лодки с таким названием, — признался он. — Но если вы подождете, я просмотрю списки.

Он скрылся в соседней комнате и вскоре возвратился с толстой папкой бумаг, начав быстро перебирать их, проводя пальцами вдоль указателя страниц.

— «Исла-Бланка»… «Исла-де-Сал»… «Исла-де-Борнео»… — закончил он читать и покрутил головой. — Нет. Я вам сочувствую, но здесь не значится никакого «Исла-де-Лобос». Вы уверены, что он идет в Ла-Гуаира?

— Так мне сказали.

— Возможно, они передумали. Или, может, ветрами их отнесло к другому порту. Как бы там ни было, у нас оно не зарегистрировано.

— Вас не затруднит сообщить мне, если оно все-таки прибудет или вы узнаете, что оно зашло в другой порт?

— Это зависит… — многозначительно протянул служащий.

— Пятьсот боливаров вам помогут?

— Думаю, что помогут! — воскликнул он радостно. — За пятьсот болас я вам проверю все порты побережья. Где я вас смогу найти?

Дамиан Сентено положил банкноту в пятьсот боливаров на стойку и попрощался, помахав рукой:

— Через пару деньков я вернусь. Это вам на расходы. Договорились?

Выйдя на улицу, Сентено словно бы нырнул в горячую, густую реку. Однако на этот раз он был доволен, так как верил, что мулат перевернет землю и небо, но выяснит, прибыл ли «Исла-де-Лобос» к венесуэльским берегам.

Америка была очень большой, и он это прекрасно знал, однако, как следует поразмыслив, пришел к выводу, что именно Венесуэла станет конечным пунктом в путешествии Пердомо, и прежде всего потому, что здесь говорят по-испански, а семье лансаротеньос не было никакого резона останавливаться в месте, языка которого они не знали. Вообще же Венесуэла всегда была заветной мечтой эмигрантов с Канарских островов, таких же нищих рыбаков, как и Пердомо Марадентро, желавших начать новую жизнь на континенте.

Таким образом, Дамиан Сентено давно решил сделать своим «штабом» порт Ла-Гуаира, однако многолюдный город угнетал его своими нестихаемым шумом и адской жарой, поэтому он в тот же самый вечер взял напрокат большой, зеленого цвета автомобиль и принялся объезжать близлежащие пляжи. Буквально через двадцать минут он наткнулся на небольшую рыбацкую деревушку, название которой — Макуто — ему очень понравилось. Сентено решил, что нашел то, что искал.

Он выбрал маленький деревянный домик, выкрашенный в яркий красный цвет. Его большие окна, затянутые тонкой металлической сеткой, были открыты всем ветрам и смотрели на океан и небольшую пальмовую рощу. Время от времени спелые кокосы с глухим стуком падали на крышу дома и скатывались прямо во двор.

Ближайший сосед обитал в пятистах метрах от дома, однако, несмотря на свою удаленность, в бунгало было проведено электричество, стоял прекрасный, с ледяными боками холодильник, а прямо под потолком шелестел лопастями большой вентилятор. Из мощного радиоприемника лилась веселая музыка, при звуках которой так и тянуло пуститься в пляс.

Но главное, что понравилось здесь Сентено, так это запах, плотный и насыщенный аромат только что смоченной дождем лесной земли, йода, буйной растительности, смолы и красок, который, казалось, был таким густым, что прилипал к одежде и коже. И от запахов тропических джунглей и моря — моря теплого и бурного, самого шумного из всех, что ему приходилось слышать до настоящего времени, где огромные волны возникали у самого берега, неудержимо росли, словно кто-то надувал их снизу, а затем обрушивались с глухим рокотом на песок — кружилась голова. Казалось, что здесь, как нигде больше, можно почувствовать пульс Земли и ощутить ее медленное, размеренное дыхание.

С самого начала место, где в яростной битве сталкивались два мира — море, так навсегда и оставшееся для Сентено загадкой, и сельва, в которой до сего момента он ни разу не бывал, — очаровало его.

Он ощутил себя заново родившимся в ту же ночь, когда медленно покачивался в кресле-качалке и глядел на волны, которые выбегали из тьмы только затем, чтобы потом с хриплым шепотом тут же в ней и исчезнуть.

Едва различимые огни рыбацких шаланд мерцали в двух-трех милях от берега. В сельве, раскинувшейся за его спиной, в этот час ночи царствовали цикады, и посоревноваться с ними могли лишь лягушки, чье оглушительное кваканье нет-нет да и перекрывало их несмолкаемые трели. Кокосы все так же с глухим стуком падали на крышу, скатившись с которой зарывались в белый песок.

В Ла-Гуаира он купил три коробки прекрасных длинных гаванских сигар и теперь не спеша курил, попивая крепкий и ароматный ром из высокого бокала. Пожалуй, впервые в жизни Сентено почувствовал себя довольным и спокойным. В конце концов он пришел к выводу, что нашел идеальное место, дабы спокойно поразмышлять над тем, как расправиться с семейством Пердомо Марадентро.

Владелец дома, огромный, жирный негр, который хотел как можно быстрее получить деньги и убраться подобру-поздорову, подписал счет за аренду жилья, не спросив даже имени постояльца, сказал, что его можно найти в близлежащей таверне, где он, судя по всему, ошивался постоянно, и, оставив Сентено связку ключей, исчез. Правда, перед уходом он посоветовал ему не очень-то увлекаться морем, так как отливом его может унести далеко от берега, где акулы пообедают им быстрее, чем спасатели успеют отправить на его поиски лодку.

— А вот рыбалка здесь отменная, — заверил негр. — В задней комнате вы найдете удочки и снасти.

У Дамиана Сентено никогда не было своего дома, так как вся его жизнь протекала в военных лагерях — не считая, конечно, тех лет, когда он сидел в тюрьме, — и от мысли, что он может переходить из одной комнаты в другую, выходить на веранду, готовить себе яичницу на кухне и оставаться при этом в совершенном одиночестве, ему становилось так радостно, что даже кружилась голова. Потом его даже разобрало любопытство: что сказал бы Хусто Гаррига, увидев его, полуголого, в кресле-качалке на веранде, в тени кокосовых пальм, чьи огромные толстые листья мерно колышутся на ветру?

— Он подумал бы, что я сошел с ума, — пробормотал он и улыбнулся. — Полностью лишился рассудка, хотя я, говоря по правде, никогда еще не чувствовал себя столь благоразумным, как сейчас.

Ему доставляло удовольствие иногда думать о Хусто Гаррига, единственном своем друге, в котором он, впрочем, не очень-то и нуждался. Оба они были одиночками, и Сентено ни с кем не хотел делить эти волшебные дни, проведенные на берегу с удочкой и снастями, это теплое море, в котором можно было купаться до одурения, эти белые пляжи с горячим и шершавым песком и эту веранду, на которой так приятно было посидеть с наступлением темноты в компании бутылочки рома и настоящей гаванской сигары.

— Ни следа! — сказал мулат с носом-картошкой, когда Сентено вернулся, как и обещал. — Я проверил все порты на побережье, но никто и слыхом не слыхивал об этом баркасе. Вы уверены, что он называется именно так?

— Совершенно уверен.

— Знаете, я истратил все мои сбережения на телеграммы. — Служащий вытащил из ящика стола стопку бумаг: — Здесь квитанции.

Дамиан Сентено окинул их взглядом, подсчитал расходы и выложил на стойку точно вдвое больше затраченного.

— Продолжайте искать, — велел он. — Мое предложение по-прежнему в силе.