Океаны Айдена

Солнце уже встало, и появление на палубе могло грозить неприятностями. Правда, в открытом океане не было такой удушающей жары, как в Потоке, зажатом между двумя огромными полосами болот; свежий ветер умерял зной и развеивал влажные испарения. От солнца, однако, мог защитить лишь корпус корабля, и маленький экипаж «Катрейи» просидел весь день в кормовой каюте. Одинцов отъедался и слушал рассказы и песни Найлы.

Девушка превосходно играла на маленькой лютне с восемью струнами. Когда он поведал ей несколько отредактированную историю своих злоключений, Найла задумалась на миг, потом запела звонким приятным голоском. Это было нечто вроде баллады о страннике – как она потом сказала, одна из любимых песен калитанских мореходов:

Поговори со мной – еще не время спать,Разделим груз, который мы несем,Есть, правда, то, о чем я не могу сказать,Но намекнуть могу, пожалуй, обо всем.Ты спросишь тихо – как мои дела,Что видел я, в каких краях бывал,Откуда шрамы и не сильно ль жглаЗастрявшая в груди слепая сталь?И, замолчав, ты улыбнешься мне,А я отвечу – снова невпопад:Ты знаешь, я готов гореть в огнеЛишь за один твой мимолетный взгляд…За тень улыбки на твоем лице,И, суете мгновенья вопреки,За этот выстрел, миновавший цель,За легкое касание руки…Поверить мне, возможно, тяжело,Ведь струны слов моих поникли взаперти,И ты прозрачной стала как стекло…Прошу тебя, постой, не уходи!Но быстро блекнут милые черты,И сновиденье тает, словно дым,И разум мне твердит – отвергнут ты,А сердце —глупое —зачем-то спорит с ним.

Однако вопреки песне сама она явно предпочитала больше говорить, чем спрашивать, что вполне устраивало Одинцова, который представился при первом знакомстве с лапидарной краткостью: Эльс, хайрит. Но вечером, когда он разгрузил свой флаер и поднял его на палубу «Катрейи» с помощью блоков и канатов, глаза Найлы изумленно расширились.

– Твоя лодка такая странная, – задумчиво произнесла она. – Ни мачты, ни руля… Можно взглянуть? – Девушка показала в сторону кабины.

Одинцов кивнул, и она забралась в пилотское кресло, поджав под себя стройные ноги. На пульте перед ней горели два красных огонька и один зеленый (он предусмотрительно опустил заднюю переборку), а ниже светился экран с яркой точкой, убежавшей уже на палец от берегов Ксайдена.

– Карта? – Ладошка Найлы скользнула по монитору, задев мимоходом торчавший рядом с ним опознаватель. Точка на экране исчезла. Одинцов протянул руку, нажал крохотную кнопку, и сигнал появился вновь.

– Этот огонек на карте всегда должен гореть, – объяснил он. – Точка показывает место, где мы находимся.

– Как интересно! – Найла несколько раз надавила торец опознавателя, наблюдая с детским любопытством, как огонек то вспыхивает, то пропадает на голубой океанской поверхности. Она склонилась к экрану, что-то разглядывая, потом подняла на Одинцова грустные глаза: – Карта очень маленькая, но я нашла Калитан… Мы так далеко от него! И с каждым днем все дальше и дальше…

Одинцов, сидевший на палубе у дверцы флаера, похлопал ее по колену.

– Не унывай, малышка! Знала бы ты, сколько отсюда до моих родных мест! – Он поднял глаза к небу, на котором загорались первые звезды. Где-то там, в безбрежной дали, сияло Солнце… Или оно еще не зажглось? Или уже погасло? Даже старый мудрый Виролайнен не знал, как соотносится время Там и Здесь, в Зазеркалье и на Земле.

– Откуда ты, Эльс?

Поколебавшись, он прикоснулся к экрану, к западной части Хайры.

– Вот моя родина. Слышала о такой земле – Хайра?

Девушка задумчиво покачала головой, глядя на монитор.

– И впрямь очень далеко отсюда… Ты проплыл весь путь на своей лодке с крыльями?

– Нет. Собственно, это не лодка, Найла. Это птица. И она мчится по небу в десять… в двадцать раз быстрей твоего корабля!

Личико Найлы стало серьезным. Ей было, вероятно, лет восемнадцать, но иногда улыбка делала ее похожей на четырнадцатилетнюю девчонку. Теперь же, со скорбной морщинкой на лбу и поджатой нижней губой, она напоминала тридцатилетнюю женщину.

– Во имя Йдана! Ты смеешься надо мной, Эльс-хайрит?

– Не смеюсь. – Одинцов пожал плечами и неожиданно спросил: – Скажи, как ты относишься к волшебству?

– К волшебству? – Ее лоб разгладился, глаза округлились – это опять была Найла-которой-четырнадцать. – О, магия! Она бывает солнечная и лунная… магия добра и зла… земли и соленой воды…

– Так вот, – прервал девушку Одинцов, – есть еще магия воздуха, и тот, кто владеет ею, может летать.

– И ты?..

– О, нет. К сожалению, нет… – Он помедлил, собираясь с мыслями. – Видишь ли, когда-то в Хайре жили духи воздуха, умевшие летать. Может, и не духи вовсе, а древние люди, владевшие множеством тайн и умений. Эта птица досталась хайритам от них. Давно, очень давно…

– Я слышала об этом, – задумчиво промолвила Найла. – Такие легенды ходят в Странах Перешейка и в Ксаме… и в той огромной стране, что лежит к западу от Ксама и вечно воюет с ним… Говорят, эти духи или мудрые люди подарили вам странных зверей, огромных, с шестью ногами… – Она подняла на Одинцова вопросительный взгляд.

– Верно. Они называются тархами и мчатся в степях Хайры быстрее ветра… Но, как я уже сказал, духи оставили нам кое-что еще. Вот это. – Он погладил гладкий колпак флаера. – Это добрая солнечная магия, Найла, но она доступна немногим. Видишь, я не справился и упал с небес в гнусное логово трогов!

Соскользнув с сиденья, девушка опустилась на колени рядом с Одинцовым и ласково погладила его по щеке.

– Ничего, Эльс! Может быть, волшебная сила еще вернется к твоей птице, и она унесет нас отсюда. Обоих, тебя и меня!

Только куда?.. – подумал Одинцов. Видение златовласой Лидор мелькнуло перед ним, но она была так далеко, на другом краю света! Стараясь не думать о ней, он нежно обнял девушку и притянул к себе. Он был доволен своей выдумкой. Стоило только поменять юг на север, южный материк на Хайру, да еще намекнуть на колдовство, как версия его приключений обретала законченность, стройность и достоверность. Внезапно Найла прильнула к нему и закрыла глаза. Руки Одинцова скользнули по обнаженным бедрам девушки, губы прижались к ее пухлым губам. Но когда он, приподняв воздушную ткань туники, начал ласкать ее груди, Найла вздрогнула и попыталась вырваться.

– Нет, Эльс, нет… Пойми, месяц я не видела человеческого лица… даже заросшего такой колючей бородой. – Ее ладонь скользнула по щекам Одинцова. – Всему свое время, – твердо закончила она. – Мы ведь договорились, Эльс!

Когда женщина произносит эти магические слова – «Мы ведь договорились!» – значит, она желает, чтобы все было так, а не иначе. Одинцов усмехнулся и выпустил Найлу. Но ее намек он понял и сбрил бороду, благо в каюте старого Ниласта нашлось все необходимое.

В дальнейшие дни их отношения приняли характер легкого дружеского флирта – впрочем, не всегда невинного. Найла не возражала против объятий и поцелуев, но спать предпочитала одна.

Днем, в самую жару, они дремали в каютах, под надежной защитой корпуса из чудесного дерева тум; вечером, ночью и на утренней заре бодрствовали, то рассказывая друг другу бесконечные истории, то просто в молчании сидя бок о бок: черноволосая головка Найлы покоилась на плече Одинцова, его мускулистая рука обнимала хрупкие плечи девушки. В тишине, нарушаемой только поскрипыванием мачт «Катрейи», они созерцали две бесконечности: звездного неба и великого безбрежного океана.

Беседовали они на ксамитском, которым Найла, не в пример Одинцову, владела безупречно. Он, однако, делал быстрые успехи, пользуясь давно проверенным методом, гласившим, что лучший способ овладеть языком – изучать его под руководством хорошенькой женщины. Рахи, видимо, не знал других языков, кроме родного наречия Айдена, хайритского и ксамитского. Найла владела полудюжиной, но ни напевный кинтанский говор, ни плавный музыкальный язык Хаттара, ни щелкающий резкий рукбатский ничего не говорили слуху Одинцова. Айденитского девушка не изучала; калитанцы не любили путешествовать по суше, а прямой морской дороги в Айден не было. Однако она слышала о могущественной империи на западе и о Хайре.