Оккультисты Лубянки

Осенью 18-го, когда уже началась Гражданская война, Барченко поступил на естественно-географический факультет только что открывшихся в Петрограде одногодичных Высших педагогических курсов (переименованы через год в Педагогическую академию). Курсы эти готовили высококвалифицированных работников народного просвещения и социальной культуры (преподавателей, инструкторов), а также были призваны способствовать распространению и популяризации новой — советской — педагогики. В заявлении в правление курсов Александр Васильевич указал на желание «посвятить себя педагогической деятельности в качестве преподавателя географии». Это может показаться довольно неожиданным после того, что мы знаем о его литературно-журналистской карьере и научных опытах. Впрочем, год спустя, прослушав курс «по географическому циклу», [103] Барченко обратился в Совет академии с просьбой принять его в число слушателей-стипендиатов «на химический цикл». Свое желание он мотивировал таким образом: «Как литературный работник и педагог, намеревающийся посвятить себя не только педагогической, но и научной, в более широком смысле, деятельности, нуждаюсь в подготовке более законченной и разносторонней». [104] Отдел подготовки учителей Комиссариата Народного Просвещения не возражал против обеспечения его стипендией в течение второго года обучения, и в результате Барченко был принят повторно в академию. Правда, не на физико-химический, а на биологический цикл, который и закончил благополучно весной 1920 г.

103

ГАРФ. Ф. А-2307. Оп. 7. Д. 12. Л. 92 об..

104

ЦГА СПб. Там же. Л. 1. Заявление А.В. Барченко в Совет Педагогической академии от 30 августа 1919.

Среди преподавателей Педагогической академии в тот период, когда в ней обучался Барченко, между прочим, было немало замечательных ученых. Так, например, курс биогеографии читал ботаник B.Л. Комаров (секретарь Географического общества, избранный в 1920 г. академиком РАН); гидробиологию — зоолог и исследователь морей Н.М. Книпович (одновременно исполнял должность ректора академии); историю этических учений (на гуманитарном факультете) — философ и историк-медиевист Л.П. Карсавин, историю литературы XIX века — поэт-символист, директор Тенишевского училища В.В. Шппиус, а историю социализма — нарком просвещения А.В. Луначарский. С некоторыми из них Барченко удалось завязать довольно тесные отношения — на почве общих научных интересов. В этой связи следует прежде всего назвать имена Н.М. Книповича и Л.П. Карсавина. Через последнего Барченко познакомился с еще одним интересным человеком, известным в Петрограде психографологом и собирателем автографов К.К. Владимировым. [105]

105

Об обстоятельствах этого знакомства Барченко впоследствии рассказывал таю «С Владимировым я познакомился в 1918 году, когда он пришел ко мне с профессором Карсавиным». См.: Шишкин О. Указ. соч. С. 363.

Здесь мы сделаем еще одно отступление, чтобы представить читателю этого нового героя, который в дальнейшем сыграет весьма немаловажную роль в судьбе Барченко.

2. К.К. ВЛАДИМИРОВ — ГРАФОЛОГ, ОККУЛЬТИСТ И ЧЕКИСТ

Константин Константинович Владимиров родился в 1883 г. в Пернове (совр. Пярну), старинном эстонском городке на берегу Балтийского моря. О его родителях практически ничего не известно — сам же Владимиров указывал в анкетах, что происходит из мещанской семьи. В 1900 г., по окончании перновской гимназии, Владимиров неожиданно срывается с места и уезжаег в Петербург. По-видимости, это было бегство провинциального юноши-идеалиста в большой столичный город, манивший своими возможностями и соблазнами, что весьма напоминает гончаровскую «Обыкновенную историю». Довольно быстро — очевидно, по чьей-то протекции — Константин устроился на службу в контору наждачно-проволочного завода Н.Н. Струка, что на Выборгской стороне. Подобно Барченко, попытался получить медицинское образование, но, как и Барченко, внезапно оставил занятия. Единственное место в Петербурге в то время, где Владимиров мог изучать медицину, — это Военно-Медицинская академия. Известно, однако; что администрация ВМА сурово карала революционно настроенное студенчество в связи с событиями 1905 г. (учащихся либо отчисляли, либо переводили в другие университеты, например Казанский). Владимиров же, между прочим, в одной из поздних анкет сообщал о своем революционном прошлом — что в 1900 г. он вступил в социал-демократическую партию, а в 1904 г. перешел во фракцию большевиков. Таким образом, вполне можно предположить, что в 1904–1905 гг. он учился в Военно-Медицинской академии и был исключен из нее, как и многие его товарищи. Впрочем, это всего лишь предположение.

В целом же о раннем периоде петербургской жизни Владимирова мы знаем очень мало. Известно лишь, что в 1904 г. он женился, а десять лет спустя у него и его жены Юлии Антоновны уже было четверо детей (что, вероятно, и спасло Владимирова от мобилизации в 1914 г.). После рождения в 1912 г. третьего ребенка Константин Константинович, который до этого перебивался случайными заработками (хотя вел довольно беззаботный образ жизни), вынужден был пойти на службу. До революции он сменил несколько мест — служат в конторе Путиловской верфи, в Русском электрическом обществе «Динамо» и в акционерном обществе «Пулемет» (с начала 1917-го и до самой осени). Конторская работа, однообразная и рутинная, несомненно, тяготила его, человека, как мы увидим вскоре, творческого и ищущего..

В юности, еще до приезда в Петербург, К.К. Владимиров пробовал заниматься живописью и писал стихи. Поэзией увлекался он и в более зрелом возрасте. (В личном архиве Владимирова в Российской национальной библиотеке сохранилось несколько его поэтических опусов, подписанных именем Стада, свидетельствующих, впрочем, не столько о таланте автора, сколько о его утонченной натуре и увлечении буддизмом.) И все же Владимиров обладал несомненным талантом, к тому же достаточно редким — талантом графолога.

Здесь надо сказать, что графология стала известна в России лишь в самом конце XIX века. Пропагандистом и популяризатором этой науки (которая в то время еще относилась к разряду эзотерических) выступил И.Ф. Моргенстиэрн (Моргенштерн), долгие годы обучавшийся графологии на Западе (в Германии и Франции) у таких ее адептов, как Ж. Мишон, А. Варинар, Г. Буссе и др. Собственно родоначальником графологии считается аббат Мишон, который в 1871 г. основал в Париже Графологическое общество и стал издавать журнал «Графология» (La Graphologie). Вернувшись в Россию, Моргенстиэрн начал производить с конца 1890-х свои собственные опыты, принесшие ему известность. А в 1903 г. в Петербурге был опубликован его большой труд под названием: «Психографология, или Наука об определении внутреннего мира человека по почерку», включавший в себя более 2000 автографов разных выдающихся людей древности и нашего времени с их портретами. Осенью того же года Моргенстиэрн приступил к изданию в Петербурге «Журнала психографологии», который знакомил читателей с основами новой науки — законами «графизма» и предлагал в виде иллюстраций образцы графологической экспертизы — психологические характеристики («портреты») видных деятелей XVII–XX вв. (русских царей и разных знаменитостей, в том числе С.Ю. Витте, А.Н. Куропатки-на, Э.Э. Ухтомского), составленные на основе изучения их почерков. В 1903 г. увидело свет и еще одно пособие по графологии, принадлежавшее заезжему оккультисту графу Чеславу фон Чинскому «Графология. Краткое руководство для определения по почерку духовного мира человека — нравственных его качеств, наклонностей и умственного склада»). Несколько позднее в С-Петербурге возникают общества — Графологическое (1909) и Психографологическое (1910), основанные соответственно А.К. фон Раабеном и И.Ф. Моргенстиэрном.

Владимиров, очевидно, приложил немало усилий, чтобы овладеть наукой «почерковедения», позволяющей проникнуть в тайники человеческой души, — штудировал всевозможные пособия и брал уроки у наиболее авторитетных петербургских графологов включая самого Моргенстиэрна. Приблизительно в 1909 г. К.К Владимиров начал производить самостоятельные психографологические экспертизы в Петербурге и добился немалых успехов. Вот, например, как отозвался о его работе некто В. Церер:

«Если когда-нибудь были пророки в области графологии, то бесспорно к ним нужно причислить г. Владимирова, ибо то, что я слышал от него, никто из ныне существующих графологов не скажет. Поразительно верное понимание и суждение о индивидуальных и интеллектуальных сторонах личности по неизвестному почерку дают мне право преклоняться перед графологией и считать себя в числе ревностных почитателей гения г Владимирова». [106]

106

ОР РНБ. Ф. 150. Д 22. Удостоверение, датировано 26 июня 1909 г.

Но К.К. Владимиров не только составлял «психологические портреты». Он пытался по почерку предсказывать будущее (что, строго говоря, выходит за рамки графологии). «Все ему открыто, он видит в почерке, как в зеркале, все прошедшее, настоящее и будущее. Он — маг», — восхищенно свидетельствовал о таланте Владимирова другой его клиент. [107] (Поразительное совпадение: Владимиров и Барченко практически в одно и то же время занимались гаданием — один по почерку, другой по руке.) Впрочем, далеко не все «экспертизы» новоиспеченного графолога были столь блестящими. Случались неудачи и даже курьезы — так, один из клиентов Владимирова-прорицателя сетует — но не на предсказанную ему в будущем тюрьму, с чем вроде бы согласен, а на то, что «прорицатель» не «разглядел» в его почерке, что ему уже доводилось седеть в тюрьме в прошлом!

107

Там же. Отзыв от 26 июня 1909 г.

Помимо графологии, К.К. Владимиров увлекался и другими оккультными науками. Спектр его эзотерических интересов был необычайно широким — астрология, каббала, таро, розенкрейцерство, йога, герметизм, телепатия, магия. Неожиданный переход от революционных идей к оккультизму может кому-то показаться парадоксальным, но таких идейных «перебежчиков», как Владимиров, было немало среди представителей русской интеллигенции, переживших крах революции 1905 г. Впрочем, те же самые люди десятилетие спустя смогут легко совершить и обратный переход — от оккультизма к революции.

Увлечение Владимирова оккультизмом, как и у многих его современников, очевидно, началось с интереса к загадочным «психическим феноменам» — телепатии, гипнозу, ясновидению и особенно к спиритизму (медиумизму). Из писем его корреспондентов мы узнаем, что уже в 1907 г. ему нередко доводилось участвовать в спиритических сеансах на квартирах своих знакомых, а в конце года К.К. Владимиров даже обратился к президенту кружка менталистов и издателю журнала «Ментализм» И. Бутовскому с предложением о сотрудничестве «на идейной почве». Себя он скромно охарактеризовал как «человека, сведущего в некоторых областях оккультизма». [108] В следующем году Владимиров начал посещать С.-Петербургское психическое общество (собиралось по четвергам в доме 23 по Садовой ул.), а еще через год завязал отношения с теософским обществом. Председательница РТО А.А. Каменская, возможно, уже наслышанная о графологических способностях К.К. Владимирова, лично пригласила его бывать у себя. [109] Впрочем, об участии Владимирова в работе РТО ничего определенного сказать нельзя. В то же время он проявлял большой интерес к теософии, что подтверждается наличием в его личном архиве значительного количества материалов теософского содержания.

108

Там же. Д. 39. Письмо И. Бутовского Владимирову от 10 декабря 1907 г.

109

Там же. Д. 83. Письмо А.А. Каменской Владимирову от 2 ноября 1909 г.

Оккультное мировоззрение Владимирова, по-видимому, окончательно сформировавшееся в начале 1910-х, представляло собой весьма характерную для того времени смесь западных и восточных учений — теософии, буддизма и каббализма. Свет на credo психографолога проливают письма некой В.Ф. Штейн, относящиеся к 1912–1913 гг. [110] Переписка между молодыми людьми завязалась на книжной почве — Владимиров, имевший прекрасную библиотеку, вероятно, доставшуюся ему от родителей жены, посылает своей новой знакомой в Сестрорецк, где она отдыхает на даче, ряд книг, в основном оккультного содержания, которые должны помочь ей преодолеть духовный кризис. В письмах Штейн упоминается «Древняя мудрость» и «L’Avenir Imminant» Анни Безант, «Четвертое измерение» П.Д. Успенского, «Учение и ритуал высшей магии» Э. Леви, «Оккультизм» К Брандлера-Прахта, «Сверхсознание и пути к его достижению» М.В. Лодыженского, «Раджа-йога» Вивекананды и другие книги, которыми в ту пору зачитывались русские оккультисты. Все эти сочинения она старательно штудировала, регулярно сообщая в Петербург Стано, невольно взявшему на себя роль ее духовного наставника, свои мысли о прочитанном. В этих посланиях нередко можно встретить реплики на те или иные суждения Владимирова и цитаты из его собственных писем. Так, Константин Константинович излагает своей подопечной учения Будды и Шопенгауэра, ссылается на Ницше и других западных и восточных мыслителей, демонстрируя незаурядную эрудицию. (Правда, иногда кажется, что Стано нарочито щеголяет своими знаниями, чтобы произвести впечатление на молодую и, очевидно, симпатизирующую ему женщину.) В одном из писем Вера Штейн просит своего друга объяснить смысл непонятного ей термина «двавды рожденный», которым он называет себя, что, по-видимому, намекает на принятое Владимировым посвящение в орден мартинистов или розенкрейцеров. Известно, что в предвоенные годы в России особенно активно велась пропаганда мартинизма. Главными проводниками этого оккультного учения были уже упоминавшийся нами Чеслав фон Чинский, генеральный делегат мартинистского ордена в России (с конца 1910-го), и Г.О. Мебес, генеральный инспектор петербургского отделения ордена (с того же времени). И тот и другой, между прочим, являлись также известными графологами (Мебес, например, в 1912 г. возглавил графологическое общество в Петербурге). Таким образом, Владимиров легко мог сблизиться как с Чинским, так и с Мебесом на почве общего увлечения графологией, а отсюда лишь один шаг до вступления в орден, тем более что оба этих оккультиста изо всех сил. стремились к насаждению мартинизма в России.

110

Там же. Д. 187. Письма В. Штейн Владимирову, 1912–1913.