Оккупация

И обратился ко мне:

– Спасибо, Иван. Пусти нас, пожалуйста. Я совсем измаялся, живу на окраине города в бывшей кладовке.

– Обо мне и говорить нечего! – воскликнул Мякушко. – Да моя Елена как узнает, что ты нас пускаешь на квартиру, обомрёт от радости. А где квартира-то? Далеко отсюда?

– Совсем рядом. Я сейчас пойду смотреть её. Хотите, пойдёмте со мной.

– Пойдём! – метнулся к двери экспансивный Мякушко. – Две семьи в комнате, а всё равно хорошо. Люди-то мы свои, чай поладим. У тебя там, может, и удобства есть, ребят моих будет где искупать.

– Всё есть! – продолжал я их радовать. – И ванная, и горячая вода.

Видел, как они всё больше воспламенялись ожиданием встречи с квартирой, и теперь уже боялся, как бы не сорвалась операция. Засветить такой надеждой и вдруг её порушить – было бы ужасно.

Словно мушкетёры, отправились на дело. Я шёл впереди с высоко поднятой головой, давая понять, что дело наше верное и квартира у нас в кармане. Товарищи же шли сзади и молчали, даже не пытаясь узнать, как это мне удалось выбить из командования квартиру. Редактор газеты стоял на очереди, а тут уж – на тебе, поднесли на блюдечке. Они, конечно, об этом думали, но боялись и слова проронить, дабы не порушить засветившее, но ещё не состоявшееся счастье.

Квартира Сварника размещалась на втором этаже. Огромные окна и два балкона тянулись от крайнего подъезда и до конца дома, за которым начинался парк Высокого замка.

Генерал сказал, что там в одной из маленьких комнат живёт с женой поляк Венерчук, бывший хозяин. Сварник чем-то припугнул его, и тот покорно уступил ему квартиру. Он будто бы просил у Сварника две комнатушки, но тот на него прикрикнул: «Будешь рыпаться – арестую!» И тот не рыпался: жил так, что его никто не слышал и не видел.

При немцах он владел «Гастрономом». Видимо, этим и шантажировал его Сварник.

Оглядывая с улицы окна квартиры, я вспоминал рассказ генерала о Венерчуке, думал о том, как поведёт себя поляк сейчас. Решил сразу же сказать, что отдаём ему и вторую комнату. Нам останутся три больших, а уж как их распределить, решим на месте.

– Ну, с Богом! – сказал я и двинулся в подъезд. На звонок нам долго не открывали. Однако я слышал кошачьи шаги у двери и громко крикнул:

– Откройте! Мы из штаба дивизии.

Замки загремели, и из-за цепей выглянула лысая голова пожилого господина.

– Открывайте, чего боитесь!

Низкорослый толстячок с круглыми испуганными глазами растворил перед нами двустворчатую дверь, пригласил войти. Я громко его поприветствовал и протянул руку. Он с готовностью и подобострастно здоровался и пятился назад, пропуская нас глубже в коридор. Я продолжал психическую атаку:

– Показывайте нам квартиру. Мы ваши новые соседи.

– А… документы… ордер?

Я будто его не слышал:

– У вас одна комната, теперь будет две. Занимайте угловую – ту, что предназначалась служанке.

– А-а-а… Спасибо, пан капитан, прошу, пожалуйста.

– Ключи. Давайте ключи от больших комнат.

Из-за его спины выглянула молодая женщина, – по виду дочь хозяина. Радостно запричитала:

– Спасибо, спасибо, добрый пан. Такой важный сердитый полковник отнял у нас мебель, рояль, а мне надо играть, я преподаю в школе музыку. Мы живём тесно, нам негде повернуться. Вы. правда, отдаёте нам вторую комнату?..

– Занимайте хоть сегодня, только давайте ключи от этих больших комнат.

– Но там вещи Сварника! Он пан полковник, сердитый и может нас посадить в тюрьму. Да, он звонил из Москвы и сказал, что теперь он уже помощник главного военного министра.

– Ключи, ключи. Иначе мы сломаем дверь.

Я уже готов был выломать замок, но чувствовал, что ключи у них есть, и мне бы не хотелось портить дверь. И я не ошибся. Хозяйка метнулась в свою комнату, принесла ключи. Распахнули дверь, и нам открылась не комната, а настоящий танцевальный зал. Тут было не менее сорока квадратных метров. У стен диваны, посредине огромный круглый стол.

– Вот это – да! – выдохнул Мякушко. – Есть где разгуляться.

Налево была дверь, – двустворчатая, белая, с бронзовой ручкой. Направо – такая же дверь. Я пошёл направо, и тут была комната метров на двадцать пять, обитая зелёными обоями. У стены стоял кожаный диван, в углу – рояль. Был тут и стол, и стулья, на стенах висели картины. Я про себя подумал: «Займу эту комнату».

Повёл их в комнату третью. Она была так же обставлена мебелью, и тоже с балконом, но раза в полтора больше, чем моя.

Повернулся к Мякушке:

– Нравится вам?

Тот пожал плечами: дескать, чего тут спрашивать?

– Неужели эту квартиру дали тебе одному?

– Ну, одному она, конечно, великовата, а вот если нам на троих…

И прошёл в комнату среднюю, самую большую. Обращаясь к Саше, сказал:

– Её можно перегородить.

– Да, из неё целая квартира выйдет.

– Ну, вот – и занимай.

– Я?.. Эту комнату? Ты это серьёзно, Иван?

– А чего же мы тут шутки будем разводить. Сегодня же иди за своей Валей, будем ночевать тут. И вы, капитан, – занимайте ту левую комнату. А я поселюсь в правой. Я ведь, знаете – пианист хороший. Веселить вас буду.

Друзья мои смотрели на меня и не верили ни глазам своим, ни ушам. Им такое счастье и во сне не снилось. А я пошёл к соседям, осмотрел и их комнату, и ту, что отнял у них Сварник, – маленькую, выходящую окном во двор.

– Ну, вот… и вы будете жить попросторнее, а Сварнику скажете, что это я вам разрешил.

Толстячок подкатился ко мне:

– Прошу, пан, а как вас называть?

– Так и называйте: пан офицер. Русский офицер! – понятно?

– Да, да, понятно. Мне очень понятно.

У Венерчуков был телефон, я позвонил Надежде, хотел позвать в наше новое жильё, но её отвезли в родильный дом.

На следующий день я стал отцом, у нас родилась девочка, которую мы назвали Светланой. Я уже предвкушал минуту, когда приду за Надеждой и приведу её вместе с дочкой на новую квартиру, которую я успел вычистить, вымыть и перенести в неё весь наш нехитрый скарб. Но как раз в это время на меня свалилось горе, которое придавило точно камнем. В больнице перед тем, как выписать Надежду, меня пригласил врач, маленький человек с бородкой, и на ломаном русско-украинском языке сказал, что моя дочь больная и на всю жизнь останется глубоким инвалидом. Отворачивая взгляд в сторону, намекнул, что подобных детей не обязательно брать, их можно оставить и в больнице.