Оккупация

Параллельно я пытался разведать что-нибудь, что может пригодиться сопротивлению или аквилонцам. Разумеется, я и не думал считать чернокамзольников или узнавать места дислокации двух танковых бригад: если это смогу узнать я — сможет и кто угодно еще. А я должен сделать что-то, чего не могут другие. Я вращаюсь в кругах свартальвов, точнее — в самом дальнем кругу, в компании изгоев-единичек.

К слову, после рассказа Райзеля я немного пересмотрел свое отношение к ним: теперь мне их стало слегка жаль. Говорят, чтобы дети выросли добрыми, нужно дать им счастливое детство. Я вырастил такими сына и двух дочерей в прошлой жизни, они вырастили по этому же рецепту своих детей, потому я знаю, что он действительно работает.

Но верно и обратное: люди, чье детство было несчастливым, часто становятся если не злыми, то жесткими. Я сам вырос отнюдь не в теплице, моими друзьями были такие же дети войны, как и я. И, чего греха таить, не все они впоследствии стали хорошими и порядочными людьми. Мой самый лучший друг, после моего отъезда в столицу, примкнул к уличной банде, даже не к якудза, у которых есть хоть какие-то понятия о чести, долге, дисциплине, правильном-неправильном, а просто к банде. Закончил он, ясное дело, плохо. И не только один он.

А что касается свартальвов… А может ли их социум быть иным? Могут ли они сами быть иными? Послевоенная Япония — совсем не райское место, не такое ужасное, каким вырисовался Свартальвсхейм, но не сказать чтоб сильно лучше. И то, на моем жизненном пути у меня были замечательные попутчики — родители, друзья, инспектор Симадзу, который устроил меня инструктором в полицию, приютил на время и помог получить образование. У меня было любимое дело, коллеги, ученики — будь я проклят, если принял в обучение хоть одного непорядочного человека! — жена, с которой я прожил всю жизнь… Все это помогло мне стать тем, кем я стал, и провести по этому же пути многих других.

А у свартальвов этого нет. Свартальвы не любят своих детей, не способны на дружбу, у них нет никаких высоких устремлений. Эгоизм и жажда вскарабкаться наверх — вот и все наполнители их жизни.

И потому жизнь каждого темного альва предопределена и предрешена еще до того, как он покидает утробу нелюбящей матери. Никто из них не мог стать каким-то другим, кем-то иным.

И во время тренировок я вижу все это в каждом из своих учеников. Вот этот фанатичный голод, готовность идти по головам, хвататься за раскаленные ступени социальной лестницы — все ради того, чтобы любыми правдами и неправдами забраться чуть выше… Теперь я их понимаю. И жалею: ведь мои попытки наставить их на правильный путь с треском провалились. Они идут не туда — и в результате не придут никуда, ничего не добьются, ничего не получат: ни того, чего жаждут сами, ни того, что я хотел бы им дать. Увы.

Практика показала, что моя оценка близка к истине: толком никто ни в чем не преуспел. Да, драться мои ученики стали несколько более сноровисто — но и только. Единственный реальный успех — у Вейлинда: его, как и других, Гордана с одной подачи вполсилы не сносит, но, по его словам, раньше его щит не выдерживал и одного удара от мага четвертого уровня. Теперь выдерживает — ну, значит я помог хоть кому-то хоть в чем-то.

В процессе занятий я начал замечать, что Тантиэль довольно прозрачно раздает мне авансы. Знакомая картина: когда-то моя мать, которую я так и не вспомнил, изменяла моему отцу с К'арлиндом, тренером магии, просто чтобы он не утаил от «самой любимой ученицы» никаких секретов, и своего, в общем-то, добилась: поднаторела, «доросла» до шестого уровня — и свалила в Свартальвсхейм, в итоге выбравшись настолько высоко, чтобы своим вмешательством скостить своему бывшему учителю и любовнику остаток срока изгнания — к слову, по мнению самого К'арлинда, поступок, для чистокровных свартальвов нехарактерный. А Тантиэль мне жаль вдвойне: умная и проницательная, но тренируется с прохладцей, без должного усердия. У каждого свои маршруты, но Тантиэль крепко подвели ее чуйка и проницательность, из всех путей она выбрала самый неудачный. Ирония в том, что даже в том фантастическом случае, когда ей удастся забраться в мою постель — нет, она правда думает, что номер пройдет? — ее все равно ждет фиаско: у меня нет никакого секрета, который мог бы вознести ее из грязи в князи. Целеустремленность, настойчивость, правильная мотивация — вот составные части успеха. Как когда-то сказал Евклид Птолемею Первому, «в геометрию нет царского пути». То же самое верно и для каратэ.

Как бы там ни было, я кое-что узнал, в том числе об огромном скоплении танков, порядка двух-трех сотен машин, размещенных неподалеку от нефтеперерабатывающего завода в двадцати километрах от Гиаты. Узнал, строго говоря, случайно, и эта информация меня совсем не порадовала.

Так уж вышло, что в этом мире нет ничего летающего, точнее, нет никаких самостоятельно летающих приспособлений. Люди издавна считали, что земная твердь — для смертных, а небо — обитель господа, всетворца, прочих богов, коих тут тоже несколько, и их ангелов.

Это вполне закономерно, что люди даже не думают о воздухоплавании, ведь существование господа не вызывает ни у кого сомнений. Взять хотя бы Слезу бога — мистический артефакт, который я принес из пустыни, чтобы доказать свою невиновность. Принесенная Слеза вскоре исчезает, чтобы вновь появиться в том месте, откуда была взята — этому нет объяснения. Каким образом умершие в той пустыне превращаются в нежить — этому нет объяснения, некромантия неизвестна даже альвам и свартальвам. И каким образом душа Такаюки Куроно оказалась в теле умершего Реджинальда Рэмма — этому тоже нет объяснения. Точнее, у меня-то версия своя имеется, но это не более чем моя версия, ничем не доказанная.

Потому ничего летающего в этом мире нет: насекомым, птицам и летучим мышам господь дал крылья, а кому не дал — тому не положено летать. Альвы и свартальвы не разделяют уважения людей к небу, но — вот умора — все их технические достижения взяты у людей. Они — мастера магии, и только магии. Любая новаторская концепция непременно позаимствована у людей, потому и у длинноухих нет ничего летающего. Временно находиться в воздухе без опоры могут только брошенные рукой предметы, выпущенные из лука стрелы, ну и пули со снарядами, конечно же. И все.

И потому в мире, где неизвестен сам принцип ракеты, вершина пехотного противотанкового вооружения — гранатометы с нереактивными гранатами типа фаустпатрона и противотанковые нарезные орудия. Даже гладкоствольная пушка неизвестна, потому что гладкоствольного орудия нужен особый снаряд — оперенный подкалиберный бронебойный дротик. А сам принцип оперения или аэродинамического стабилизатора — практически неизвестен, оперение болтов и стрел воспринимается как дань традиции, совместить концепцию стрелы и снаряда не додумался никто, а другой способ стабилизации снаряда, кроме вращения, не известен. Иными словами — практически тысяча девятьсот сорок пятый год. Еще появились радиоуправляемые самоходные мины — и на этом эволюция противотанкового вооружения закончилась. А танки продолжают совершенствоваться, и на данный момент эффективно противостоять им могут только другие танки и маги, да и то не всякие.

В свете всего этого танковое соединение в двести машин — колоссальная сила, победить которую можно только при помощи еще большего числа танков, ведь свартальвы, соединяя технологии людей со своей магией, строят боевые машины, существенно превосходящие даже аквилонские танки.

Иными словами, я себе уже не представляю, как аквилонцы выбьют свартальвов из Кортании без полномасштабной войны всеми силами. Это уже надо несколько танковых корпусов вводить, а с ними и снабжение, ремонтные части, пехоту сопровождения, инженерные подразделения… Короче, невеселая перспектива: либо правление свартальвов, либо полномасштабная война. Если подтянутся другие анклавы, да Аквилония позовет на помощь своих сателлитов… Опустошение и разруха — вот что ждет Кортанию. Безрадостная картина послевоенной Японии вновь ожила в моей памяти.

Нет, такого я не желаю. Но и позволить свартальвам захватывать страну за страной — тоже путь в никуда. В подобном положении когда-то оказался один самурай, и его выбор был — пожертвовать руку, чтобы выиграть поединок. Можно ли пожертвовать целой страной? Это решение не в моей компетенции, чему я очень рад.

В довершение всего, я кое-что узнал о танках и месте их дислокации.

Во время одной из тренировок я затронул тему танков и пустил пробный шар:

— Должен заметить, что мне, хоть и не военачальнику, кажется неосторожным разместить так много танков в одном месте. Хорошо скоординированная быстрая атака достаточными силами позволит нанести удар сразу по всему корпусу в один момент.