Окно на тихую улицу
Шрифт:
– Дополнительная статья дохода. Открой бюро знакомств и ты заработаешь наличку на стройматериалы.
Корбут сощурил глаз и проговорил:
– С женщинами, конечно, не проблема. Как с тобой договориться?
– Зачем тебе я? Тут ты прекрасно обойдешься без меня.
– Ну что ты, Саша! За меня, наверно, уж и пива никто не поставит.
Фраза эта хоть и далека была от искренности, однако явно свидетельствовала о волнующем Корбута предмете. Соболеву разговор явно не нравился. Он пытался остановить глаза на каком-нибудь постороннем лице, но взгляд почему-то соскальзывал на собеседника.
– Саша,
– Спасибо, Сережа, но лучше пусть они остаются при уме.
– Не, Саш, я серьезно. Я могу достать тебе хорошие шмотки.
– Спасибо.
– Не, ну ты ж сам знаешь, что в человеке все должно быть красиво – и одежда, и мысли…
– Да, да, Сережа! Только не красиво, а прекрасно! Хотя, наверное, ты прав. Ты даже не представляешь, как точно ты сейчас отразил положение вещей. Одежда и мысли! Зачем лицо? Зачем душа? Одежда и мысли! Одежда, чтобы на тебя смотрели. Мысли, чтобы раздобыть эту одежду!
– Не, ну я понимаю, сейчас не до этого, сейчас другие проблемы, нет денег. Но об этом надо думать всегда. Кстати, за бабки можешь не переживать. Я это сделаю тебе в счет зарплаты.
– Спасибо еще раз. Но в счет зарплаты я как-нибудь сам найду что сделать. Не утруждай себя.
– Смотри. Мое дело предложить.
Корбут, как человек прекраснейшей души, считал себя обязанным проявить заботу о товарище. Особенно с тех пор, как они стали жить вместе.
И он собрался сказать что-то еще, но внимание отвлекла неприятная сцена у столика с молодыми особами.
Пока происходил весь этот разговор, на площадке появилось новое лицо, которое не вписывалось в царящую здесь трезвую атмосферу. Некий молодой человек, неустойчивый на ногах, поинтересовался в окошке наличием спиртного. Получив отрицательный ответ, он обозрел присутствующих и, естественно, остановил свой глаз на девочках. После чего, так же естественно, пришвартовался к их столику. Девочки, у которых в глазах еще, быть может, отражался Корбут, не поняли этой естественности.
Пленившийся молодец подсел к ним, не сказав ни слова. Посмотрел на одну, затем на другую, причмокнул языком, крякнул и тыльной стороной ладони утер набежавшую слюну. Был он невелик, худощав, коротко острижен. Очень напоминал демобилизованного воина, в груди у которого стоял сумбур гражданских желаний, но способности их выражения еще не было никакой.
– Так вот, Эллочка… О чем мы говорили? – сказала одна, отворачиваясь от молодого человека и закуривая новую сигарету.
Однако другая, не обращая внимания на подругу, агрессивно затушила свою сигарету в чашке из-под кофе и уперла глазки в молодого человека. Затем брезгливо дернула верхней губой:
– Молодой человек, здесь занято!
Отставник воспринял командный тон, но, не обнаружив перед собой никаких знаков воинского различия, нахмурился.
– А ты здесь чё, взводный старшина? Или начальник столовой? – сказал он вполне мирно и даже сделал попытку улыбнуться.
Но молодая особа почему-то вовсе озлилась:
– Я сказала, здесь занято! И тебе надо всего лишь свалить отсюда. Разговаривать не обязательно. Понял?
Подруга попыталась успокоить ее:
– Да
оставь ты его, Элла!.. Пусть сидит.Однако мужское достоинство уже было задето. И, как это часто случается у молодых людей, которые еще не любили женщин, а только хотели этого, он пришел в ярость. Глаза налились кровью, зубы заскрипели, кулаки сжались. Удара, правда, не последовало, но вырвавшиеся слова вполне его заменили:
– Да на фиг вы мне нужны, кошелки вы накрашенные!
Страшное, конечно, оскорбление для молодых женщин. И Эллочка выпалила:
– Ты, козел, вали отсюда, тебе сказали!
– Элла, ради бога, успокойся! – все еще пыталась образумить ее подруга.
– Она хочет, чтоб я ее успокоил! Коза драная, я из тебя чучело сделаю и на огород поставлю, чтоб воробьи подсолнухи не клевали!
Эта фраза, наверняка свидетельствующая о сельском происхождении говорившего, и долетела до ушей Корбута.
– Извини, Саша, – сказал он.
После чего спокойно поднялся и подошел к конфликтующему столику.
– Извините, девочки, – улыбнулся он.
Затем схватил парня за рукав и потащил его с площадки. Тот попытался возмутиться:
– Не понял!.. В чем дело?
– Сейчас поймешь.
И Корбут ударил. Ударил прямо в лицо. Пьяный пошатнулся, сделал несколько шагов назад и упал на краю площадки. При попытке подняться он получил еще один удар, опять же в лицо. На этот раз он свалился за площадку. Но и там ему подняться не удалось. Корбут следовал за ним, продолжая бить.
Терпевший поражение не оказывал никакого сопротивления, даже не успевал закрываться от ударов. Казалось, он совершенно не понимал, что с ним происходит. Лишь смотрел на бьющего округлившимися глазами, словно силился в нем кого-то узнать.
Корбут бил сильно и красиво. При каждом ударе полы его плаща крыльями взмывали вверх. Но костюм, галстук и прическа оставались безупречными. Лицо его при этом выражало не типичную для дерущегося озлобленность, а снисходительную и чуть надменную, как у наставника, доброжелательность. Даже в этой ситуации Корбут был великолепен! Девочки прямо горели от восторга. Точнее сказать, горела только дерзкая Эллочка. На лице ее миролюбивой подруги читался страх.
– Ну теперь ты понял? – сказал наконец Корбут.
Незадачливый скандалист ничего не ответил, собрал последние силы и, окровавленный, бежал с места действия.
Корбут не долго смотрел ему вслед. Повернулся и с достоинством отправился на свое место. Высунувшийся из окошка хозяин «Башни» с профессиональной услужливостью спросил:
– Еще кофейку?
– Спасибо, Игоречек, нет времени. В следующий раз.
– Тебе спасибо!.. За поддержание порядка.
Неожиданно и из притихшей мужской компании раздался голос:
– За что ты его так мало, Сережа?
– Он знает, – лаконично отвечал Корбут, не задерживая хода.
– Кто такой? – послышался приглушенный вопрос в той же компании.
– Наш человек. У него кабак в драмтеатре.
– Это тот, что в подвале отделывают?
– Ну да.
– Классное место.
Тем временем Эллочка грудью приподнялась над столиком и обратилась к проходящему Корбуту:
– Спасибо, молодой человек!
– Не за что, – ответил он и улыбнулся.
Однако останавливаться не стал и здесь.