Окно напротив

empty-line/>

– Повсюду маленькие домики, никаких заборов, все окна украшены лампочками, торшерами или чем-то излучающим свет – ночью отовсюду льется мягкий теплый свет, словно пытающийся согреть эти холодные края. – Он поежился. – А эти серые, покрытые снегом, зубастые вершины гор! Изрезанные утесы, с высоты которых можно наблюдать, как разливаются воды неспокойного моря. Будто ты на краю света. Или северное сияние! Гул ветра, дождь – внутри тебя становится настолько чисто, что, кажется, внутри растет что-то новое, доброе, созидающее!

– Представляю, - рисуя в уме картину, улыбнулась она.

– Ты должна это увидеть. Я мечтаю побывать там еще когда-нибудь. Хоть раз.

– А кем бы ты стал, если бы не был писателем?

– Без понятия. Вероятно, чем-нибудь бы занимался. Или продолжал служить. Но меня однозначно бы порвало от моих фантазий! Лучше скажи, как ты справляешься со своей работой?

Марьяна пожала плечами.

– Привыкла.

– По-моему, профессия врача чересчур нервная и тяжелая для такой хрупкой женщины, как ты.

– Так только кажется. Да, это порой адский труд, но самое приятное в этом – удовлетворение, которое получаешь от результатов своего труда. Знаешь, наши с тобой профессии, они ведь похожи. Мы оба помогаем людям, я спасаю жизни, ты пишешь правду. Много лет назад я подумывала, не стать ли художником. Подруга уговаривала, что искусство тоже помогает людям жить, ведь они смотрят на картины в галерее, испытывают какие-то эмоции, вдохновляются. Мне тогда пришлось возразить, что врачебная помощь намного ощутимее, чем эмоции, испытываемые от созерцания творений художников.

– Это удивительно. – Павел искренне улыбнулся, подпирая подбородок ладонями.
– В моей жизни сейчас происходит столько всего неприятного, и ты в этой мешанине чувств и событий кажешься единственным светлым пятном.

– Спасибо. – Смутилась девушка.
– Ты всем женщинам, с которыми знаком чуть больше суток, говоришь такое?

Официант поставил перед ними напитки и закуски.

– Я мастер красивых слов, да. – Рассмеялся Камышев.
– Но сейчас говорю совершенно искренне, поверь.

– Поверю на слово.

– Вот и хорошо. Попробуй вот это блюдо.

– Сейчас. – Она подцепила вилкой не большой кусочек, положила в рот и вдруг невольно издала звук, подходящий разве что фильмам для взрослых. – М-м-м, прости, не сдержалась, это… божественно!

– Я знал, что ты оценишь. А теперь можешь взяться за суп. – Он указал на приближающегося официанта в белом фартуке. Через секунду перед ней уже стояла тарелка с дымящимся первым блюдом. Пахло безумно вкусно.
– Приятного аппетита.

– И тебе, - пряча улыбку, произнесла она.

***

– Еще раз поздравляю с выходом книги, - Марьяне показалось, что она доверху наполняется тем электричеством, которое рождается между ними от каждого, пусть даже невинного, взгляда.

– Спасибо, - смущенно улыбнулся Павел.

На ярком зимнем солнышке его борода больше не казалась черной. Она была скорее русой с рыжиной и редкими, почти незаметными, вкраплениями седины. Девушке понравилось это сочетание цветов. Пожалуй, она могла бы даже прийти сейчас домой и нарисовать что-то подобное. Например, трехцветную кошку с шерстью таких же оттенков. И тогда только она бы знала, что зашифровано в этом рисунке, сколько эмоций и воспоминаний от чудесного обеда в компании этого незнакомца. Или уже знакомца, которому ей так хотелось начать доверять.

Они стояли возле подъезда и улыбались друг другу, не находя нужных слов. Камышев улыбался искренне, открыто и неподдельно, Марьяна делала это стесненно и растерянно, то и дело опуская глаза на большую кучу снега за скамейкой возле крыльца.

– Я же не подписал тебе твой экземпляр, - вдруг спохватился он и принялся шарить руками по карманам. – Сейчас-сейчас.

Девушка достала из пакета книгу со странной мрачной обложкой и протянула мужчине.

Она и сама не знала, собирается ли читать ее. Разве что только из интереса. Чтобы попробовать понять, как работает его мозг, чем он живет, как мыслит. Павел сначала замер, будто вспоминая что-то, потом выудил откуда-то из кармана черное портмоне, больше похожее на книгу в кожаной обложке. Внутри лежала маленькая ручка. Он щелкнул ею, открыл книгу и после секундных раздумий написал что-то на развороте. Когда девушка вытянула шею, чтобы прочесть, он молниеносно захлопнул ее и протянул ей.

– Откроешь дома, хорошо?

– Ладно, - улыбнулась она и убрала заветный экземпляр обратно в пакет.

Ей хотелось спрятаться от его взгляда подальше, потому что дышать получалось только тогда, когда Павел отводил взгляд в сторону. В остальное время ее руки метались от раскрасневшегося лица к пуговицам на пальто и обратно, заставляя пальцы то поправлять пряди, выпавшие из-под берета, то перебирать мелочь в карманах, то убирать невидимые пылинки с перчаток. Марьяне казалось, что Камышев, напротив, совершенно не нервничает, и оттого она чувствовала себя абсолютной дурой.

Павел же в свою очередь просто застыл. Впал в ступор. Это была следующая стадия в его ритуале невольного смущения перед женщиной. В ресторане он без умолку болтал (за что тоже уже себя ненавидел), теперь же, возле подъезда прекрасной спутницы, он со страшной силой тупил, с трудом подбирая даже простые слова, чтобы изъясняться.

«Лучше бы болтал дальше, идиот», - подумал Камышев, убирая портмоне в карман.

– Тогда я пойду. – Выдавил он, засстегивая куртку.

– Вдохновения тебе с новой книгой. – Произнесла Марьяна, даже не замечая, что ее собеседник в пятый раз опускает и поднимает собачку на молнии куртки.

Каждому из них казалось, что нервничает лишь только он один.

– Ну-у… пока, - задержав свой взгляд на ее лице чуть дольше положенного, произнес Павел, легонько кивнул, развернулся и пошел в сторону своего дома.

– Пока, - почти шепотом ответила девушка, прижала пакет к груди и спешно вошла в подъезд.